Позвоночник - Мара Винтер
Глава IX. Уровень шестой. Надвое
#np Escala – Requiem for a tower
Обнимаемые реками, тянулись к звёздам здания. Все до единого – храмы. Здесь, в порядке очереди, на пост заступила ночь. Юна выступила вперёд, озираясь. Вокруг – никого. Ни единого человека.
Где-то должен был быть учитель, без которого не пройти. «Мой маяк среди рифов, – вспомнились ей слова Германа, надрывные: всхрип, – мой Вергилий в этом аду». Он имел в виду Лизу. Лизу, чем-то, по его мнению, похожую на неё, Юну. Лизу, которую нельзя пускать по кругу, даже в мыслях, но спокойно можно трахать при матери, наяву… Зачем вообще его вспомнила? Брат остался внизу, пока она шла вверх. Шла, про себя отмечая:
Православная церковь.
Католический костëл.
Лютеранская кирха.
Иудейская синагога.
Мусульманская мечеть.
…Зороастризм?
Индуистская мандира.
…Сикхизм? – между исламом и индуизмом.
Буддистский храм.
…Джайнизм? – между буддизмом и индуизмом.
(точно Индия, но какая именно)
…Конфуцианство?
…Даосизм?
(что-то китайское)
…Синтоизм?
(что-то японское)
Языческое капище.
Ещё одно.
И ещё.
(ого их сколько)
Коммунизм.
(да ладно! кымсусанский дворец Солнца)
Марксизм-ленинизм.
(мавзолей на Красной площади)
Атеизм.
(дыра в земле, напоминающая кратер)
Саентизм.
(музей космонавтики)
…Психоанализ?
…Африка? Вуду?
Нью-эйдж.
(что-то совсем странное, как ковер из лоскутков, смешавшее все течения)
И это ещё не всё. Здания были освещены, видимо, в меру святости. Пахло: слегка – богами, сильнее – богатством.
Всё, что занимало берег, отражалось в водах Сушумны. Всё, кроме… кроме неё. Как же она раньше этого не заметила? А вот так: вода казалась ей непрозрачной (или была таковой) именно потому, что, взглянув туда, Юна не нашла в ней своего лица. Совсем не похожего на то, другое. Того, кто уже утонул, в другой реке: в реке жизни.
Исследования мозга подтвердили, что есть связь между височными долями духовных искателей, спортсменов, эпилептиков и… наркоманов. Сератонин уменьшается. Гипокамп перевозбуждается. Внешнее с внутренним не согласуется. Сравнивать, оценивать – уже не нужно. Ощущается то, к чему люди, всем нутром своим, так стремятся: связь всего со всем. Ощущается, как истина. Мозг – приёмник. Медитативная практика действует на приёмник. Доза дури действует на приёмник. Сходным образом. Юна выбрала бы первое, если бы была в теле, вся была. Герман, весь в теле, выбрал второе. Клетки отмирали одни. «Факт тот же. Смысл противоположный», – думала она, думала, продолжая идти. Шаг отдавался эхом по мощеной набережной. Красная река не спешила. Все храмы были пусты; это роднило их. Искомого гуру не было нигде. Снаружи его не ищут.
– Чтобы получать ответы, – раздался голос, из темноты, – нужно задавать вопросы. Все это знают. Спрашивают единицы.
Вкрадчивый, тихий, будто под одеждой тëк…
– Если встану, снимусь в этом его фильме, про свободу. Даже если это будет стоить мне ноги, – первое, что пришло ей в голову, выпалила, за секунду до понимания, кому. (И тут же мысль, вслед: нет, не будет стоить, травма – психическая, а не физическая; танцоры вставали и не от таких.)
…тëк, как сперма или кровь.
Чёрная башка, глазки серые. Её брат.
– Это не вопрос, – Герман поднял брови и улыбнулся.
– Ты? – Юна захлебнулась возмущением. «Ожидала? Зря ожидала». – Не Шива. Не Будда. Не Кришна. Почему из всех образов, которые могли ассоциациироваться у меня с учителями, пришёл ты – ты, эгоист, неспособный даже себя научить не жрать, что варишь!
– …Потому что, глядя на меня, ты учишься, как не надо, – никакой реакции на оскорбление, спокойствие монаха, мимика без тиков: расслабленная. – Учителя – все, кого ты встречаешь, Ласточка, даже конченные мудаки. Особенно мудаки. От них вот самых опыта побольше, чем от добреньких. Думай, как справиться, или сдохни. Тем более, здесь я – это твой же внутренний указатель. Вопросы будут?
Она помолчала, свыкаясь с обликом "наставника". Наконец, решилась:
– Что общего у всех религий мира?
– Нуминозное переживание. Столкновение с силами, превосходящими человеческие. Будь то физические или психические энергии, они вполне реальны (и теперь уже ясно, что психические влияют на физические, и наоборот). По-разному к ним относятся из-за разных ментальных и культурных особенностей. Поэтому все они правы и все ошибаются. Ошибка – в том, что частичное подменяет собой целое. Живое переживание загоняется в догму, а потом уходит из нее, и, поклоняясь догме, люди забывают о том, что делало её такой важной, продолжая кланяться по инерции. Ну и в буквальном понимании метафоры, разумеется, тоже ошибка. Религия как система метафор – помощник в переходе за пределы границ эго: защитного манежика для детей. Религия как непререкаемый завет – способ защиты человека от этого самого перехода, способ оставить его ребёнком, послушным и неопасным. И, кстати, – ехидно улыбнулся, – эго – это не границы. Эго – это тот, кто в границах, тот самый ребёнок, способный их расширять или вовсе сносить, чтобы увидеть, кто он сам такой. Вот он в чём, твой косяк. Ты себя за своим контролем не видишь…
Юна задумалась. Факт ошибки был налицо. Оставалось его признать. Она признала: иначе с места не сдвинуться. Впереди было интереснее, чем, в ошибках, позади.
– Что делает ребёнка взрослым?
– Ответ на вопрос "кто я такой". Словами он выражен быть не может. Пойми, кем ты не являешься, и в остатке получишь ответ. Вот он, выход за границы привычного: наблюдай за собой в тех или иных условиях, не только за условиями, но и за собой в них. Суть в том, – продолжил, хитро блестя глазами, – что, не являясь чем-то одним, ты являешься всем сразу, и можешь быть всякой, проводить любой миф, – губы кривились. – Танцующая пустота, энергия, и статичная пустота, сознание, наблюдающее за танцем. Красиво, правда? Но, чтобы к этому прийти, нужно сначала всё отсечь. Всё, что кажется тобой. Вот тебе и метафора смерти с возрождением.
Не он говорил. Им говорили.
– Кто ты для меня?
– Тень, – он усмехнулся. – То, что ты в себе отрицаешь. Отрицая, вытесняешь. Поэтому я тебе снюсь. Поэтому ты меня
