Позвоночник - Мара Винтер
Над районом стоял день. Она стояла слева. Справа, через красную Сушумну от неё, видимо, был культурный центр: театры, музеи, консерватории, каждый столб – искусство. Вспомнился центр Петербурга (и, там, оставленное тело), вспомнился, но без грусти. Слева творилась анархия. Похоже, действительно творилась: люди обитали в палатках, трейлерах, прямо под деревьями, в самодельных шалашиках. Судя по всему, они не слишком беспокоились о внешней обстановке. Было понятно: здесь думают все. О чём? Это ей и предстояло узнать.
Юна, моргнув, сменила картинку: перед ней образовался Дхарма, на возвышении, со спутниками под плащом. Глаза его, глаза старика из четвёрки скованных, горели. Он вещал в кругу собравшихся, как Сократ, не сокращая речей. Она подошла поближе.
– …Каждый из нас рано или поздно понимает, что не находит счастья во внешнем мире, – слова, расписные, как балахон, летели сами. – Хочет того, хочет этого; получает то – не то! получает это – тоже не то! И так можно кружить до бесконечности, желая, получая и откидывая, выпив у желаемого все соки. Почему же так происходит? Потому что внешнее то и это – временно и частично! Кто из собравшихся знаком с квантовой физикой? – никто не был. – Неважно! – продолжил вещатель. – Вещь износится, ощущение притупится, мысль превратится в мертвую догму, образ божий перестанет вмещать божество, став иконой, глухим идолом, вместо символа и проводника! Всё истлеет – абсолютно всё! А хочется нам не части. Хочется нам всего. Мы не находим счастья во внешнем мире, – повторил он, – не находим достаточно. Одни отражения, приманки, миражи в пустыне, что исчезают, стоит лишь приблизиться. Где искать счастья? – грозно вопросил Дхарма, не ожидая ответа у собравшихся (те притихли). – Только внутри себя. На самой глубине. Но что такое "внутри"? Разве это – наш так называемый внутренний мир? Он так же полон миражей и иллюзий. Завтра и Вчера владеют им, Параллельные миры владеют им, в нём нет никакого Сейчас! Так где это самое "внутри"? За пределами всяческого "снаружи". А что такое "снаружи"? Всё, за чем можно так или иначе наблюдать. Можно наблюдать за своими мечтами, – возгласил он, косясь на Юну, – соответственно, мечты – это тоже нечто внешнее, а не внутреннее, как принято считать. Идеи тоже снаружи! Идеи – это тот мир, каким он должен быть, но они самоценны, и, реализуясь, искажаются. Как и всё во времени искажается, потому что сама суть времени есть вода. Что же делать, спросите вы? Что существует помимо наблюдения? Что создаёт сюжеты нашей жизни? Я отвечу: Наблюдающий. Он вне наблюдаемых явлений. Он – каждый из нас. И не кто-то из нас один. Мы играем по сценариям, которых не знаем, до тех пор, пока ни посмотрим на сценарий, как таковой, и тогда… продолжим играть. Но уже не вслепую, а осознанно. Понимая, что и зачем делаем. Что такое Наблюдающий? Это вам не карающий бог с плеткой. Это пространство без боли. Пространство, которое называют Нирваной или раем, кому как угодно. От чего происходит боль? От разрыва. Разрыва на части. То есть… от ассоциации нас – с частичными вещами. Своими связями, своими чувствами, своими мыслями, своей плотью и… личностью. Всё это, конечно, имеет право на существование, но это – не всё существование; не существование целиком. Когда вы отметаете иллюзии (да, вот так, берете большую метлу, свой ум, и отметаете), вы оказываетесь там, где нет частей. Вот там и есть целое. Ум любит цепляться за части, другими словами, создавать иллюзии: я – это мои деньги, я – это мой статус, я – это то, что я люблю. Наша задача – направить его на отсечение всего ненужного. Это не значит, что нужно бросать жену, сдавать детей в детдом и уходить в леса. Работа происходит внутри. И не сразу, не одним щелчком! Нельзя вот так взять, и остановить мысли, остановить свои проекции. Мы слишком привыкли жить среди них. Всё, что мы можем, это замечать: это – изменчиво? значит, оно не я, значит, за ним можно наблюдать. Без оценок. Без черного и белого. Просто наблюдать, как за явлением, которое само по себе не плохое, не хорошее, не правильное, не ложное, но которое просто есть. И вот тогда-то мы и увидим… – что именно мы увидим, Юна не услышала. Старик не договорил. Мимо шёл цыганский табор. Шёл, голося песни. – Извините, – крикнул Дхарма, – нельзя ли потише? Не видите, у нас идёт лекция.
– А у нас идёт табор, – огрызнулся один из них. – Что, не видите? – Сам он был чëрен, с чёрной бородой и в усах, одетый в красную рубаху, широкие шаровары.
– Да, – ответил оратор, – вижу. И прошу вас: будьте добры, потише.
– Извините, но нет, – откликнулся говорящий. Табор продолжил петь: «Под копытом пыль клубится…» – Разве вы не знаете, что, озвучивая просьбу, нужно быть готовым к обоим вариантам, и "да", и "нет"? – Пел табор хорошо, Юне понравилось бы, ни ожидай она продолжения речи. Она ожидала, именно тут была закрыта проблема. Ожидание не совпало с реальностью. Художник Дхарма посмотрел на неё с интересом, словно прочёл её мысли. Он усмехнулся и неожиданно, через толпу, подмигнул. Прицельно ей.
– Знаем, знаем, – вздохнул он. – Ох уж этот гуманизм, толерантность ко всем и каждому. Чего уж… – махнул рукой, – пойте. Рано или поздно, – обратился к публике, они всё равно пройдут, и мы продолжим. А если нет, если мысль уйдёт, – заключил философски, – значит, она и не стоила того, чтобы её продолжать. Вот они, как мысль. Можно воспринять их с досадой: раз мешают, то они зло. А можно проводить взглядом, как облако, бегущее над горизонтом. Ничто не вечно, кроме вечности в нас самих. – Раздались хлопки, перешедшие в бурные аплодисменты. Старик будто даже не слышал. Он задумался. Из-под ткани, закрывающей его спутников, высунулась рука с оранжевым рукавом. Ткнула в бок. – Да! – воскликнул Дхарма. – Спасибо, но не стоит. Лучшая благодарность для меня – ваше просветление. «Если хочешь в этой жизни ты
