Позвоночник - Мара Винтер
Андрогин – это Бог.
Бог за смертью. (см. ниже, установка номер три)
Соответственно, любящему нужен как сам "другой" (богоравный), так и точка пересечения, та самая точка, в которой сходятся берега, исчезает время и мир сияет всеми безбрежностями космоса. Цельность в теле – цельность двух.
Секс – это унижение, когда основан на разрыве высшей и низшей человеческой природы, без связи в сердце.
(установка номер один, см. выше)
Установка: СМЕРТЬ – ЭТО ХОРОШО.
Разворот:
Либо жить вечно, либо никак.
Прогресс стремления:
Вечно в теле – Вечно вне тела – Вечно, меняя тела, с конечной Целью вне их.
(более-менее проработано; хотя бы понято)
Между двух миров.
Непримиримое противоречие с миром Вещей, как с чужим, при изоляции сердца, что возвращает нас к установке номер один,
ЛЮБОВЬ – ЭТО БОЛЬ.
Любовь – это Бог. Любовь – это мы. Бог – это мы.
Любовь способна вырабатывать сама себя, вечно.
Соединяя бессмертную (дух) и смертную (тело) природу человека.
Тело само по себе временно, потенцию вечности не вывозит, поэтому мрут Джульетты.
Главная установка:
Я, ТЕЛЕСНАЯ (ЧЕЛОВЕК), ЕМУ НЕ НУЖНА.
Как словесно ни крутись, а итог тот же. (см. выше)
Варианты такие:
1. аскеза, 2. творчество, 3. осознанное блядство. Даже в дружбе или браке – блядство, ибо всё то блядство, что не есть любовь.
Может, еще в качестве решения подходит 4. тантра, где принцип пола видится сквозь человека, и цель – стать максимально полным выражением своей мужественности или женственности, чтобы соединять их посредством ритуального соития. Но тантра, опять же, подходит, да не всем, особенно в наше время смешанных полярностей.
Любовь лишена права на существование в теле.
Лишена, и всё.
Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ
(ВСЕГДА)
(СЕЙЧАС)
…Юна читала написанное, как не своё. Будто бы недалекий студент принес ей работу на зачет, а она, разбирая его каракули, теряет время и терпение: что за чушь? что за жуть? Но в глубине души она понимала: с тех пор ничего не изменилось. Она по-прежнему опиралась на боль, а за стеклом Тимур он – не её он желал, лично, но лучшего, на его памяти, напарника, того, кем она уже не была, и не смогла бы стать. Чудеса рассеялись. Она сказала зеркалу: «Пусть это сгорит». Отражение ответило: «Только вместе с твоим страхом».
Деваться было некуда. Страх материлизовался и плясал, заглядывая в глаза, лапами на плечи, пускал слюни и сопли ей на грудь, скулил. Тело у него было собачье, а лицо человечье, хвост скорпиона скреб пол с кошмарным рвущим уши звуком. Она отмахнулась. Он оскалился. Он, несмотря на свой жалкий облик, был страхом, со всеми вытекающими из этого последствиями. Не кусался, но в любой момент мог.
Сколько раз она наблюдала за Тимуром на сцене, а потом рвала ногтями руку, чтобы не пойти следом, за кулисы? Сколько раз она мечтала о том, как…, понимая, что мечты – это мир Идей, и, опущенный в Вещи, он тут же лишится того, чем является: святости? Юна не считала. Голос был внутри, голос был её голосом: «А что ты теряешь? Что потеряешь, рискнув? Может ли быть хуже, чем сейчас? Ты жить боишься, жить! Женщина – жизнь – животное… Слон, слон, слон! Чёрный слон! Жить не хочешь, следовательно, ты мертва!» Смерть улыбалась внутри нее. «Смерти нет, – новая мысль, – ты сама создала свою смерть».
Не нужна ему, ему не нужна… Кому – ему?
…Я стоик, а не женщина, я выдержу всё то, что эти глупые тёлки вытворяют: мать, бабка, подружки-стрипухи.
…Я направлю их, куда нужно. Без меня они не то, что сесть куда-то, даже рыбку не съедят без травмы для горла.
…Я не такая, как они.
…Я – это Он.
Я телесная (человек) ему не нужна.
Он – это я.
Подмену персоны и образа души, образа противоположного пола, в психотерапии называют "чёрным солнцем".
Я телесная (человек) не нужна себе.
Почему так? «Зачем ты так с собой, Юна?» – вспомнился крик Германа. «Я люблю тебя всегда, не на час, а всегда», – вспомнилось признание Тимура. Не высказанное.
«Что будет со мной, когда ты умрёшь?» – немой вопрос Юны Тимуру. Нет… вопрос Цецилии, Родиону. Вопрос матери – отцу. Матери не стало; мать стерлась. Но откуда ей знать, что впереди то же самое? Бог за смертью… Бог, отец… Её отец мёртв.
Она посмотрела в глаза своего страха, большие, темные и печальные. Она погладила страх по голове, между ушей. Тот расцвел, и принялся ласкаться. «Я защищу тебя, – проворковал он, пряча хвост. – Защищу тебя от жизни». Нет уж, возразила Юна мысленно, чувствуя тепло в руке. Нет, от себя ты меня не защитишь. Она улыбнулась. «Спасибо, – сказала ему, – но я в тебе не нуждаюсь. Хочешь, давай, грызи». Страх загорелся. Блокнот тоже. Пламя было повсюду, горело всё, горела она сама. «Это костёр очищения», – мелькнуло, отблеском, за миг до того, как лабиринт рассыпался.
Каждый наш жест друг навстречу другу, замерший в пространстве и времени, мог бы быть шедевром в любой из галерей, но оказался принят только воздухом, окружающим нас. Потому что некому, снаружи, было его остановить.
Юна лежала в траве, на поляне. Светили звезды. Тимур шёл к ней навстречу, шёл и – улыбался.
Глава VIII. Уровень пятый. Сладкие шестнадцать
Через границу она прошла уже одна: иначе нельзя было. Тимур сказал, что встретит её: там, на другой стороне. «Когда проснешься, – сказал он, обнимая её, – я буду рядом». Она была готова ему поверить.
Миновав туман, Юна увидела указатель. Столбик и на нём – две деревянные таблички, заострённые на концах. Вперед и назад. Туда, куда она шла, и туда, откуда пришла.
Указатель вперëд заявлял, что путь –
ИЗ СТРАДАНИЙ
Внизу, мелкими буквами, пояснялось:
Всё, что тобой не является, изменчиво.
…И разжëвывалось:
Посмотри на вещь (своë тело, своë чувство, свою мысль и т. д.).
Если она изменчива, это – не ты.
…И заканчивалось совсем загадочно:
А теперь убери приставку "свой" и посмотри, что получится.
Указатель назад, наоборот, вёл
К СТРАДАНИЯМ
Расшифровка была лаконична:
Я – это моё.
Выбора не стояло. Юна подумала: «Ну ничего себе. Кто хочет жить вечно, и так живёт вечно, просто он хочет жить вечно не тем собой». И, подумав, поразилась
