Виктор Пелевин - Бэтман Аполло

Мне хотелось как можно быстрее распечатать флакон-сердце. Но перед этим было бы неплохо чуть выпить — для храбрости.

— Пошли в бар? — предложил я.

Эз смерил меня взглядом.

— Ты что, хочешь напиться перед Красной Церемонией?

— А у нас что… Красная Церемония?

— Нуда, — сказал Эз. — Ваша мышка расщедрилась. Так что только чай.

— Меня не предупредили, — сказал я.

— Вот мы и предупреждаем. Ты разве не рад?

— Почему… Я…

— Он уже забыл, когда последний раз сосал баблос, — перебил Тар. — Сейчас его из-за нас угощают. Русские вампиры заискивают перед оксидентальными — и из-за этого иногда становятся друг к другу добрее. Но только на то время, пока они у нас на виду.

Я молча сжал кулаки в карманах пиджака. Отвратительно, но каждое слово, сказанное Таром, было правдой.

Дойдя до развилки коридора, Эз затормозил и поглядел на часы.

— Зайдем в главный зал? — спросил он. — Время у нас есть.

Главный зал «Haute SOS» изображал огромную подземную пещеру, освещенную редкими разноцветными огнями. Впрочем, слово «изображал» тут не особо подходит — он и был этой пещерой. Правда, искусственной, с привозными сталагмитами и сталактитами — но любая настоящая пещера, спрыснутая хай-теком и дорогим дизайном, выглядела бы точно так же. И еще здесь, конечно, был климат-контроль.

Я не любил это место по профессиональным причинам — уж очень оно напоминало мрачные пространства «Тибетской Книги Мертвых», в которых я чуть не заблудился при проводах одного влиятельного калмыцкого руководителя. С тех пор тусклые огни под неровными сводами казались мне дорожными знаками, обозначающими спуск в нижние сферы. Хотя куда еще ниже…

Народу в зале было немного — в основном в дальнем углу, где в воздухе мерцал подрагивающий киноэкран на длинных шлейфах водяного пара.

Зрители, валявшиеся на широких восточных диванах под висящим в воздухе прямоугольником света, вызывали у меня почти классовое отторжение. Это были наши гламурные боги, вампиры моего возраста или немного старше — так называемая красная молодежь, главной обязанностью которой было красиво прожигать жизнь между ритуальными приемами баблоса. Смотрели последние «Сумерки». Иногда раздавался хохот. Чуть пахло марихуаной и любовными секрециями человеческого тела — феромоны здесь распыляли специально, чтобы поддержать в пресыщенных гостях хотя бы вялый интерес к празднику жизни.

Их работа, впрочем, была ничуть не проще моей, поскольку никто из них не был уверен, что прожигает жизнь действительно красиво. Они постоянно нуждались в экспертной оценке и одобрении, совсем как дети. Встреча с французами (которые, в отличие от них, не были тунеядцами) была для них чем-то вроде экзамена — и французы, разумеется, это знали.

Нам замахали руками.

— Пойдем почирикаем? — спросил Тет.

— Я в библиотеку, — сказал я. — Встретимся через час.

— А, ну-ну.

Он ухмыльнулся и шлепнул меня ладонью по спине, как один гусар другого.

Клубная библиотека была на самом деле просто комнатой, где запирались желающие уединиться. Здесь были диваны и кресла, стол с кнопкой вызова официанта и камин, в котором всегда тлели угли. Камин был настоящим. Я плохо представлял, как удалось организовать естественную циркуляцию воздуха на такой глубине — и предполагал, что в физику этого вопроса вложили очень большие деньги.

Чтобы оправдать слово «библиотека», здесь имелась и полка с книгами. Но их было всего две — «Феллацио за круассан» Палены Биркин и «Двадцать лет под Немецкими Кроватями» Владимира Камарина. Первую, вероятно, отобрали за изысканный слог, а вторую — за фамилию автора (вампиры ценят все, что хотя бы отдаленно ассоциируется с комаром — нашим традиционным символом мимолетной и зыбкой земной красоты).

Как по мне, то книг было многовато. Камарина я бы еще оставил. А вот Палену Биркин выкинул бы вместе со всеми ее литературными достоинствами. Что это вообще такое — «литературные достоинства»? Нечто, определяемое в литературных кругах? Но стоит ли считаться с мнением пошлых, завистливых и некрасивых людей о том, какие комбинации слов являются эстетически совершенными? Их экспертиза ценна только в области их профессиональной специализации — организации наногешефтов, сопровождающихся микроскандалами.

Я сел в кресло, вынул из кармана флакон-сердце, распечатал его и вылил единственную каплю жидкости себе в рот. После этого я закрыл глаза и стал ждать.

Ничего не происходило.

Так прошло, наверное, с четверть часа. Я за это время успел многое передумать и понять. Например, как ощущает себя и мир одинокий немолодой наркоман, постепенно осознающий, что только что разнюхался стиральным порошком, проданным ему под видом кокаина.

Наконец я почувствовал рядом какое-то движение. Сглотнув слюну, я открыл глаза — и чуть не выругался. Передо мной стоял коленопреклоненный халдей-официант в золотой маске.

Он протягивал мне меню.

Я забыл вывесить знак «Просьба не беспокоить». Эта табличка с трогательным изображением уткнувшегося в книгу человечка так и осталась на дверной ручке с внутренней стороны. Но сервис все равно был слишком навязчивым. Я уже собирался отослать официанта, когда рядом раздался тихий женский голос:

— Закажи пирожное и чай.

Я обернулся.

На диване сидела Софи.

Она совсем не изменилась за несколько лет. Даже загар остался тем самым — легким и одновременно густым, как бывает у человека, который живет в счастливом и беззаботном месте, где люди не ищут солнечного света специально, а, наоборот, старательно от него прячутся. На ней было легкое короткое платье. Как и положено, черное.

Официант все еще ждал.

Я был настолько растерян, что послушно уткнулся в меню.

Из него просто сочился халдейский креатив — название каждого блюда было заключено в маленький стишок, набранный мелким шрифтом.

Первым пирожным, попавшимся мне на глаза, было тирамису. Возле картинки, изображавшей что-то вроде рентгенограммы детского скелетика в сейфе, чернели расходящимися лучами строки:

маленький мальчик залез в холодильник,маленькой ножкою тронул рубильник.вот уже сопли замерзли в носу,нет, не доесть ему ТИРАМИСУ

Слово «тирамису» было выделено цветом и размером — видимо, с целью показать, что на заказ принесут именно тирамису, а не замерзшие детские сопли. Кажется, подумал я, халдеи искренне верят, что их хозяева желают каждую секунду вдыхать человеческую боль. Или не верят, а знают… Искать, с чем они зарифмовали чай, я не стал.

— Тирамису и чай, — сказал я. — Можно не спешить.

Когда официант ушел, мы с Софи несколько долгих секунд смотрели друг на друга. Потом я встал, подошел к выходу, перевесил табличку «Просьба не беспокоить» на внешнюю ручку двери, закрыл ее, а затем еще и запер изнутри. Вернувшись, я сел не на свое место, а на диван рядом с Софи.

Она приблизила свое лицо к моему. Я рефлекторно вздрогнул. Но она всего лишь поцеловала меня в щеку.

Ее губы были живыми. Теплыми. Настоящими.

— Ну и нравы тут у вас, — сказала Софи. — Двойные-тройные кросс-укусы… Проверки лояльности… Вы в каком веке живете вообще?

Я тоже чмокнул ее в щеку — что получилось у меня немного резко, и вообще, наверное, выглядело нелепо, потому что я сделал это именно тогда, когда момент для ответного поцелуя был упущен. Все было точь-в-точь, как при нашей первой встрече.

А затем мы поцеловались уже без всяких недоразумений, и я понял, что сейчас произойдет.

То самое.

— Официант тебя видел? — спросил я.

Она засмеялась.

— Конечно нет. И тирамису я съесть не смогу. Придется тебе самому…

— Мне тоже его не доесть, — сказал я. — Маленький мальчик уже закрыл дверку, и сюда никто не войдет… У неизбежного не будет свидетелей.

Софи наморщилась.

— Рама, — сказала она, — я тебя умоляю, не в лимбо.

Но я уже энергично боролся за свое счастье. Обеими руками.

— Ну пожалуйста, только не здесь, — прошептала она.

— А мне больше негде, — ответил я. — Представляешь?

— Представляю, — вздохнула она.

Я наконец повалил ее на диван.

Я действовал с удивительным для себя нахальством, но в моих движениях все равно была некоторая зажатость. Дело в том, что я постоянно норовил повернуться так, чтобы она не могла залепить мне коленом в пах, как этому учат молодых вампиресс в курсе «искусство боя и любви». Опыт знакомства с самым слабым из подобных ударов, «предупреждающим», у меня имелся благодаря Гере — а в списке были еще «останавливающий», «сокрушающий» и «триумфальный». Меня ни в малейшей мере не тянуло узнать, что скрывается за этими шифрами. Софи, видимо, все поняла — и это до такой степени ее развеселило, что она совсем ослабла от смеха.