Хоупфул - Тарас Владимирович Шира
– Нихрена помотало ее, – охнул Макс. – Где она так?
– Да бытовуха, как всегда, – отмахнулся Женя.
Он аккуратно, слегка приподняв голову женщины, стал разматывать бинт. На последних двух витках вокруг головы бинт был полностью пропитан кровью. Женщина негромко постанывала и морщилась, как от яркого света.
Сняв бинт, Женя и сам невольно поморщился – зрелище было не из приятных.
Действительно, соседи подоспели вовремя.
Глаза женщины были полузакрыты, в уголках у переносицы скопилась запекшаяся кровь.
Взяв протянутый Настей фонарик, Женя посветил ей в глаза – вернее, правильнее было бы сказать, в глазницы.
Правый глаз пострадал чуть меньше левого – небольшая гематома, реакция на свет есть.
С левым же дела были хуже – слегка приподняв веко, Женя увидел залитый кровью глазной белок. Глазное яблоко было вдавлено, смещено.
Макс выключил фонарик и протянул его Насте. В этот момент женщина на каталке дернулась и схватила Женю за ладонь. От неожиданности он вздрогнул.
– В хирургию надо поскорее. Правый восстановят, с левым покопаться надо будет, – сказала Настя.
Настя подняла телефонную трубку, и подоспевшие через две минуты парни из хирургии укатили ее. Дверь палаты захлопнулась.
– Да, жестко, конечно, – Макс с шумом плюхнулся на стул. – Вот не могу еще привыкнуть к этому. Зубы там выбитые, носы, переломы открытые – это я могу. Но глаза… – он поежился.
– Да, пробирает прям до костей, – согласился Женя.
– Ну это, видишь, самый важный орган чувств. Поэтому от такого зрелища и страх сразу. Прикинь, без глаз остаться?
– Мне вот другое интересно, – сказала Настя, – что вот такого должен человек сделать, чтобы ему такого желать. Ладно желать – взять и сделать.
– Да вот самое что стремное – ничего, – ответил Женя. – Вот я тебе отвечаю, она или посуду не помыла, или ему бухому пожрать не приготовила. И пошло-поехало. Это раньше такие зверства на войнах были, а сейчас дома на кухнях происходят.
Остаток рабочего дня прошел относительно скучно – за исключением двух парней с переломами, прибывших с разницей в час (что удивительно, первый – упавший на самом подъеме, но успевший заработать два таких неплохих компрессионных перелома альпинист, а второй – тщедушный парнишка, который после разрыва отношений счел самым разумным выходом нацарапать прощальную записку и прыгнуть с балкона – отделался испугом, сломанной рукой и, судя по всему, разбитым сердцем). Часа полтора пообсуждали самоубийц. Сошлись на том, что Курт Кобейн все же немного поторопился. А влюбленным с разбитыми сердцами следует выбирать этажи повыше.
Как это всегда бывает, самое интересное случается до твоего прихода. Тебе остается только слушать и жалеть, что ты этого не застал. Настя рассказала, как пару месяцев назад к ним поступила женщина с компульсивно-обсессивным расстройством. Она была абсолютно уверена в том, что если она не прижмет руку к горячей конфорке, то с ее детьми что-то случится. Собьет машина или их похитят. Ее ладони превратились в гангреновые отростки, покрытые струпьями ржавого цвета. Они даже не успевали заживать. Дети и не подозревали, что пока они бегали по школьным коридорам и плевались из трубочек, их мама уродовала себя все новыми и новыми термическими ожогами.
Часы в палате, казалось, подчиняясь одному им известному механизму, замедляли свой ход после обеда – в 4 часа дня Женя понял, что оставаться на работе у него не остается моральных сил. Тем более он пообещал Саше увидеться.
Женя снял с вешалки пальто.
– Если придет, – кивнул он в сторону двери, намекая на заведующую, – ребят, скажете, что дела срочные?
– Че, отсыпаться пошел? – с улыбкой поднял голову Макс.
– Нее, не время спать. Дел еще по горло, – с показной важностью ответил Женя, застегивая пуговицы. – Вы только сразу меня не обсуждайте, какой я козел, ушел пораньше, а вы тут сидите. Дождитесь хотя бы, когда до конца коридора дойду.
– Я-то за, Жень. А вот Настя-то – не знаю, хватит ли у нее сил на это, – развел руками Макс.
– Сам-то сейчас через полчаса свалишь, – смерила она его насмешливым взглядом.
Макс, улыбнувшись, не стал спорить и уткнулся в бумажки – по-видимому, против правды не попрешь.
Настя. Она даже «Извините» умела говорить таким тоном, что слышалось «Иди в жопу».
Когда тебя выбирают – это всегда приятно. Это знак твоего качества. Это значит, что в чем-то ты обошел десятки и сотни ежедневно встречающихся ей парней разного роста, веса, привлекательности, профессий и увлечений. Быть может – и скорее всего, – на ее пути попадался претендент и получше. Какой-нибудь юный бизнесмен с любовью в глазах и готовностью достать звезду с неба. Ну или хотя бы просто хороший парень. Но выбрали тебя. Тем более Настя, у которой был муж. Она единственная, кто заставлял его почувствовать неловкость. Она умела прожигать взглядом, вызывая стойкое желание опустить глаза и смущенно рассматривать носки своих туфель.
Все комплименты она принимала легким кивком головы и едва заметной улыбкой. Все сказанное о ней было ей уже давно известно.
«В тебе есть искра», – признался Женя, когда первый раз пришел к ней домой.
Вулкан не удивишь комплиментом о том, что в нем есть искра. Он из них состоит.
Пару раз он оставался у нее, когда муж был в командировке. Настя была его старше и замужем. Девушкам, как правило, превратить симпатию в нечто большее мешает официальный статус жены и отсутствие явных разладов и ссор в семье, которыми бы впоследствии можно было оправдать измену. Но Настя плевала на все условности с высоты своих 175 см.
Обе ночи у нее Женя нервничал и не мог расслабиться. Не у всех анекдотов про любовников хорошие концовки. Почти во всех из них муж все же заглядывает в шкаф и под кровать.
Чтобы расслабиться, Женя шутил без остановки и сам же нервно смеялся. Даже снимать рубашку ему до последнего не хотелось. С каждой расстегнутой пуговицей надежда придумать более-менее правдоподобную версию его здесь присутствия таяла на глазах.
Зато Настя порхала по квартире, как сама невинность, как если бы вместо практиканта с работы, лежащего на их с мужем кровати в одних трусах Calvin Klein, она привела домой младшего брата.
Если женщина решила изменить, то она уже не будет озираться по сторонам, шарахаться от каждой тени и прислушиваться к лифту на лестничной площадке. Настя была невозмутима – как будто про допустимость измен она вычитала в последних поправках к семейному кодексу. Никто еще не попирал нормы морали и нравственности с таким невинным лицом.
Она предложила пирог, хотя кусок в горло не лез. Женя залпом пил третий бокал вина, чтобы поскорее забыться.
Квартира была роскошная и красивая. Настя тоже. При других обстоятельствах он с удовольствием бы отсюда не уходил, но в угоду собственному спокойствию все следующие встречи он назначал у себя.
По-быстрому перекусив и приняв душ, Женя закинул на плечо спортивную сумку и вышел из дома.
Стадион находился в 20 минутах от дома. В детстве это вообще не считалось за расстояние – отдельно взятый ребенок при заданном векторе направления мог идти без подзарядки хоть полдня, подпитываемый съеденной днем пиццей из столовой и Эминемом, играющим в наушниках. Сейчас же хотелось просто взять и переместиться сразу туда, минуя серые пыльные тротуары.
Почему-то в голове всплыла вчерашняя тема о работе, которую поднял Макс. Вопросом, куда идти работать после университета, он не задавался. Его не раз за это упрекали, но Женя филигранно выкручивался, отвечая, что он предпочитает «решать проблемы по мере их возникновения». Фраза, в общем-то в этом контексте абсолютно бестолковая, Женю вполне устраивала.
Иногда он сам не понимал, зачем вообще он пошел учиться в медуниверситет.
Учиться ему не особо нравилось, более того, местами было очень сложно. Да и лечение людей он явно не считал своим предназначением.
Бабушка всегда пророчила ему актерскую или писательскую карьеру – да только какая бабушка не пророчила своим внукам блестящее будущее? Это еще мама может рассуждать разумно в отношении твоих возможностей, но для бабушки ты всегда будешь сверхчеловеком, который по ее искренним убеждениям уже через несколько лет обязан стать нобелевским лауреатом.
В детском возрасте эти трогательные заблуждения всегда веселили, и надо признать, немного льстили.
О паре давних Жениных хоккейных наград в то время знал, наверное, весь дом – бабушка берегла их как зеницу ока и сдувала пылинки, а будь ее воля, идущую
