Страх и ненависть в Лас-Вегасе - Хантер С. Томпсон
Он застонал. На его лице отображалась знакомая мне борьба, происходившая у него в мозгу со спорадическими волнами кислоты: мощные приливы болезненной сосредоточенности и полная растерянность после. Когда я открыл багажник Кита и полез за сумками, он рассердился: «Ты что делаешь? Это не её машина».
— Знаю. Это моя машина. И мой багаж.
— С какого хуя! — крикнул он. — Если я адвокат, это ни хрена не значит, что ты можешь воровать на моих глазах.
Он попятился.
— Ты что творишь? Если поймают — не отвертимся.
С трудом вернувшись в номер, мы попытались серьезно поговорить с Люси. Я чувствовал себя фашистом, но иначе было нельзя. Она опасна для нас, да еще в такой непростой ситуации. Дело и так выглядело неважно — чудная девочка с тяжелым случаем психоза, но гораздо больше меня беспокоила вероятность того, что через несколько часов она придет в себя, и её обуяет праведный гнев, когда она вспомнит, что с ней случилось: как в лос-анджелесском аэропорту её соблазнил какой-то жестокий самоанец, напоил, накормил ЛСД, затащил в лас-вегасскую гостинцу и зверски проник во все отверстия её невинного тела своим необрезанным членом.
Я вообразил себе страшную картину: как Люси врывается в гримерку Барбары Стрейзанд и начинает рассказывать ей эту леденящую душу историю. Нам конец. Нас разыщут и кастрируют, а потом сдадут в полицию.
Я объяснил это адвокату, который заплакал от мысли о том, что от Люси придется избавиться. Держало её еще сильно, и я знал, что единственный выход — отвезти её подальше от «Фламинго», пока её не отпустило, и она не вспомнила, где она была и что с ней случилось.
Пока мы спорили, Люси лежала в патио и делала углем набросок портрета Барбары Стрейзанд, на сей раз по памяти. Портрет был анфас, зубы как бейсбольные мячи, глаза как застывшее пламя.
Она делала это так напряженно, что я и сам напрягся. Эта девка — ходячая бомба. Одному Богу известно, куда бы сейчас выплеснулась её шальная энергия, не окажись у нее с собой альбома. И что будет, когда её попустит и она прочитает в «Вегас Визитор», что в ближайшие три недели Стрейзанд в «Американе» выступать не собирается?
Мой адвокат наконец согласился, что от Люси придется избавиться. Решающую роль сыграла возможность получить приговор по закону Манна, что повлекло бы за собой лишение его адвокатской практики, а значит и всяких средств к существованию. Обвинение в федеральном суде — это неприятно. Особенно для чудовищного самоанца, которого судит коллегия присяжных из белых представителей среднего класса в южной Калифорнии.
— Это могут даже квалифицировать как похищение — прямиком в газовую камеру, как Чессмана. Даже если отобьешься — тогда обратно в Неваду за изнасилование и содомию с согласия потерпевшей.
— Нет! Я сжалился над девчонкой, я хотел ей помочь!
Я усмехнулся.
— Так говорил толстяк Арбакл, и ты знаешь, что с ним сделали.
— Кто?
— Неважно. Ты просто представь, как ты объясняешь присяжным, что пытался помочь бедной девочке, скормив ей ЛСД, а потом, повез её в Вегас, чтобы сделать ей свой фирменный массаж спины без одежды.
Он с грустью покачал головой: «Ты прав, они наверно сожгут меня на костре… прямо на скамье подсудимых. Чёрт, никому нельзя помогать в наше время…»
Мы заманили Люси в машину, сказав ей, что «пора ехать на встречу с Барбарой». Мы легко убедили её взять с собой все свои произведения, но она не могла понять, зачем адвокат хочет заодно принести её чемодан. «Я не хочу смущать её, — протестовала она. — Еще подумает, что я приехала к ней жить, или что-нибудь такое».
«Не подумает», — тут же ответил я, но больше ничего добавить не смог. Я чувствовал себя Мартином Борманом. Куда попадет эта несчастная, когда мы её оставим? В тюрьму, на панель? Как поступил бы в таких обстоятельствах Дарвин? (Выживание… наиболее приспособленных? Какое слово здесь лучше подходит? Рассматривал ли Дарвин возможность временной неприспособленности? Как временного помешательства. Нашлось ли бы в его теории место для ЛСД?)
Это все, конечно, гипотезы, а на практике у нас на шее камнем висит Люси и тянет нас на дно. Выбора не было, кроме как бросить её и надеяться, что она ни хрена вспомнит. Но некоторые жертвы кислоты — особенно нервные олигофрены — обладают странной способностью вспоминать случайные подробности — и ничего больше. Возможно, что Люси проведет еще двое суток в полной амнезии, а потом очухается и в памяти у неё всплывет только номер нашей комнаты во «Фламинго»…
Я задумался… но единственная альтернатива — отвезти её в пустыню и скормить ящерицам. Я не был готов спасать своего адвоката такой ценой. Поэтому надо придумать так, чтобы она не спятила и обошлось без катастрофических последствий для нас.
У неё были деньги. Мой адвокат в этом уже удостоверился: «Не меньше двухсот баксов. Если что, сможем позвонить в Монтану и сдать её местным копам».
Я был против. Сдавать её «властям» еще хуже, чем бросать на произвол судьбы в Лас-Вегасе… это в любом случае исключено. Не сейчас. «Вот ты чудовище! — сказал я. — Сперва похитил девчонку, изнасиловал её, а теперь хочешь упрятать её за решетку?»
Он пожал плечами. «Да я просто подумал, что у нее нет никаких свидетелей. Всё, что она против нас скажет — голословные обвинения».
— Нас? — спросил я.
Он уставился на меня. Было видно, что его попускает. А значит, и Люси тоже. Пора рубить канаты.
Люси ждала нас в машине, слушая радио с кислотной улыбкой на лице. Мы стояли в метрах десяти поодаль. Со стороны это можно было принять за разборку из серии «чья эта девка». Обычная сцена на стоянке в Лас-Вегасе.
В итоге мы решили забронировать ей номер в «Американе». Мой адвокат подошёл к машине и под каким-то предлогом выведал у неё фамилию, а я поспешил внутрь и позвонил в гостиницу, представившись её дядей, я сказал, что хочу, чтобы с ней «обращались очень осторожно», потому что она художник и слегка на нервах. Администратор заверил меня, что с ней будут обходиться предельно учтиво.
Потом мы отвезли её в аэропорт, сказав, что собираемся поменять Белого Кита на «Мерседес-600», а мой адвокат вывел её в коридор со всеми вещами. Когда он её уводил, она всё еще была не в себе, и что-то лепетала. Я заехал за угол и стал его ждать.
Минут через десять он вышел. «Трогайся неспеша, —
