Владимир Сорокин - Первый субботник
– Согласны.
– Согласны, а как же.
– Согласны, Георгий Иваныч.
– Будем стараться.
– Постараемся.
– Ну, вот и хорошо, – Георгий Иванович встал. – А с секретарем вашим увидимся, пусть не расстраивается, что я его не предупредил, я ведь проездом. Пусть поправляется. А то что это – ангина в августе, это не дело.
Собравшиеся стали тоже вставать.
– Да он же крепкий, Георгий Иваныч, поправится. Это случайно, так как он редко болеет. Жаль, что как раз, когда Вы приехали.
Георгий Иванович, улыбаясь, смотрел на них.
– Ничего, ничего, теперь буду к вам неожиданно ездить. А то Пантелеев, бывало, как в мой кабинет входит, так сразу ясно: каяться в грехах приехал.
Все рассмеялись. Георгий Иванович продолжал:
– А тут проездом заглянул – все хорошо. Вот, значит, секретарь новый. Ну, ладно, товарищи. – Он посмотрел на часы. – Третий час, засиделись… Вот что, вы сейчас, пожалуйста, расходитесь по своим местам, а я похожу полчасика, посмотрю, как у вас тут.
– Георгий Иванович, так, может, пообедать съездим? – подошел к нему Якушев. – Тут рядом, договорились уже…
– Нет-нет, не хочу, спасибо, не хочу, а вы обедайте, работайте, в общем, занимайтесь своим делом. И пожалуйста, хвостом за мной не ходите. Я сам по этажам пройдусь. В общем, по местам, товарищи.
Улыбаясь, он вышел через приемную в коридор. Работники райкома вышли следом и, оглядываясь, стали расходиться. Якушев, было, двинулся за ним, но Георгий Иванович погрозил ему пальцем, и тот, улыбнувшись, отстал.
Георгий Иванович двинулся по коридору. Коридор был гулким и прохладным. Пол лепился из светлых каменных плит, стены были спокойного бледно-голубоватого тона. На потолке горели квадратные светильники. Георгий Иванович прошел до конца и поднялся по широкой лестнице на третий этаж. Два встретившихся ему сотрудника громко и приветливо с ним поздоровались. Он ответно приветствовал их.
На третьем этаже стены были бледно-зеленые. Георгий Иванович постоял возле информационного стенда. Поднял и ввинтил в угол листка отвалившуюся кнопку. Из соседней двери вышла женщина:
– Здравствуйте, Георгий Иванович.
– Добрый день.
Женщина пошла по коридору. Георгий Иванович посмотрел на соседнюю дверь. Металлическая табличка висела на светло-коричневой обивке: «Заведующий отделом пропаганды Фомин В.И.».
Георгий Иванович приоткрыл дверь:
– Можно?
Сидящий за столом Фомин поднял голову, вскочил:
– Пожалуйста, пожалуйста, Георгий Иванович, проходите.
Георгий Иванович вошел, огляделся. Над столом висел портрет Ленина, в углу стояли два массивных сейфа.
– А я вот сижу тут, Георгий Иванович, – улыбаясь Фомин подошел к нему, – дел что-то всегда летом набегает.
– Так ведь зимой спячка, – улыбнулся Георгий Иванович. – Хороший кабинет у вас, уютный.
– Вам нравится?
– Да, небольшой, но уютный. Вас как зовут?
– Владимир Иванович.
– Ну вот, два Иваныча.
– Да, – рассмеялся Фомин, теребя пиджак, – и два зав. отделом.
Георгий Иванович усмехнулся, подошел к столу.
– А что, правда, много работы, Владимир Иванович?
– Да хватает, – посерьезнел Фомин, – сейчас конференция работников печати скоро. И газетчики вялые какие-то, с альбомом юбилейным заводским нелады. Не решим никак… Сложности разные… А секретарь болен.
– А что там такое? Это какой альбом?
– Юбилейный. Комбинату нашему 50 в этом году.
– Это цифра, конечно. А я и не знал.
– Ну, и альбом юбилейный планируем. То есть, он уже сделан. Сейчас я вам покажу, – Фомин выдвинул ящик стола, вынул макет альбома и передал.
– Вот, макетик такой. Это нам из Калуги двое ребят сделали. Хорошие художники. На обложке комбинат, а на обороте озеро наше и бор.
Георгий Иванович листал макет:
– Ага… да… красотища. Ну и что?
– Да вот первому заму не нравится. Скучно, говорит.
– Чего он в этой красоте скучного нашел? Замечательный вид.
– Да и я вот говорю тоже, а он ни в какую.
– Степанов, что ли?
– Да. А секретарь болен. Две недели утвердить не можем. И художников задерживаем, и типографию.
– Ну, давайте, я подпишу вам.
– Я бы вам, Георгий Иванович, очень благодарен был. Просто камень бы с плеч сняли.
Георгий Иванович достал ручку, на обороте обложки написал: «Вид на озеро одобряю» и стремительно расписался.
– Спасибо, вот спасибо, – Фомин взял из его рук буклет, посмотрел и спрятал в стол, – теперь я их этим буклетом всех наповал. Скажу, зав. отделом обкома озеро одобрил. Пусть волынку не тянут.
– Так и скажите, – улыбнулся Георгий Иванович и, сощурившись, посмотрел на лежащие возле пресс-папье бумаги. – А что это такое аккуратненькое?
– Да это июньская директива обкома.
– А-а-а, о проведении уборочной?
– Да. Вы-то ее, небось, лучше нас знаете.
Георгий Иванович улыбнулся.
– Да-а, пришлось повозиться с ней. Секретарь ваш два раза приезжал, сидели, головы ломали.
Фомин серьезно кивнул.
– Понятно.
– Да, – Георгий Иванович вздохнул, – Владимир Иванович, покой нам только снится. Успокоимся, когда ногами вперед вынесут.
Фомин сочувственно кивал головой, улыбался. Георгий Иванович взял директиву, посмотрел на аккуратную машинопись, полистал и слегка тряхнул, отчего листки встрепенулись.
– Ну, а как она вам, Владимир Иванович?
– Директива?
– Да.
– Очень деловая, по-моему. Все четко, ясно. Я с интересом ее читал.
– Ну, значит, не зря возились.
– Нужный документ, что ж и говорить. Не просто канцелярский листок, а по-партийному честный документ.
– Я рад, что вам понравилось. Обычно директивы эти в сейфах пылятся. Владимир Иванович, вы вот что… возьмите эту директиву и положите ее на сейф.
– Наверх?
– Да.
Фомин взял у него пачки листков и осторожно положил на сейф. Георгий Иванович тем временем подошел к столу, выдвинул ящик и вынул макет альбома.
– Хорошо, что вспомнил, – он принялся листать макет, – знаете, Владимир Иванович, что мы сделаем… вот так… пожалуй, вот что. Чтобы не было никаких, вот так.
Он положил раскрытый макет на стол, быстро скинул пиджак, кинул на кресло. Потом медленно влез на стол, встал и выпрямился. Удивленно улыбаясь, Фомин смотрел на него. Георгий Иванович расстегнул брюки, спустил их, спустил трусы и, оглянувшись на макет, сел на корточки. Сцепил сухопалые руки перед собой. Открыв рот, Фомин смотрел на него. Георгий Иванович снова оглянулся назад, неловко переступил согнутыми ногами и, замерев, закряхтел, сосредоточенно глядя мимо Фомина. Бледный Фомин попятился было к двери, но Георгий Иванович проговорил сдавленным голосом: «Вот… сами…». Фомин осторожно подошел к столу, растерянно поднял руки:
– Георгий Иванович, ну как же… зачем… я не понимаю…
Георгий Иванович громко закряхтел, бескровные губы его растянулись, глаза приоткрылись. Сторонясь его колена, Фомин обошел стол. Плоский зад Георгия Ивановича нависал над раскрытым макетом. Фомин потянулся к аккуратной книжке, Георгий Иванович повернул к нему злое лицо: «Не трожь, не трожь, ишь умник». Фомин отошел к стенке. Георгий Иванович выпустил газы. Безволосый зад его качнулся. Между худосочными ягодицами показалось коричневое, стало быстро расти и удлиняться. Фомин судорожно сглотнул, отогнулся от стены, протянул руки над макетом альбома, заслоняя его от коричневой колбасы. Колбаска оторвалась и упала ему в руки. Вслед за ней вылезла другая, потоньше, посветлее. Фомин так же принял ее. Короткий белый член Георгия Ивановича качнулся, из него ударила широкая желтая струя, прерывисто прошлась по столу. Георгий Иванович снова выпустил газы. Кряхтя, выдавил третью порцию. Фомин поймал ее. Моча закапала со стола на пол. Георгий Иванович протянул руки, вытащил из стоящей на столе коробочки несколько листов атласной пометочной бумаги, вытер ими зад, швырнул на пол и выпрямился, ловя руками спущенные брюки. Фомин стоял сзади, держа теплый кал на ладонях. Георгий Иванович надел брюки, рассеянно оглянулся на Фомина.
– Ну вот… а что же ты…
Он заправил рубашку, неловко спрыгнул со стола, взял пиджак и, держа его подмышкой, поднял трубку слегка забрызганного мочой телефона:
– Да, слушай, как этому вашему позвонить, ну, заву… ну, как его…
– Якушеву? – пролепетал Фомин, с трудом разжимая губы.
– Да.
– 327.
Георгий Иванович набрал.
– Это я. Ну что, товарищ Якушев, мне пора. Наверное. Да-да. Нет-нет, я у товарища. У Владимира Ивановича. Да, у него самого. Да, лучше через два, да, можете сразу, прямо сейчас, я выхожу уже. Хорошо, да-да.
Он положил трубку, надел пиджак, еще раз оглянулся на Фомина и вышел, прикрыв за собой дверь. С края стола на пол капали частые капли, лужа мочи неподвижно поблескивала на полированном дереве. В ней оказались записная книжка, мундштук, очки, край макета. Дверь приотворилась, показалась голова Коньковой:
– Володь, это он у тебя был сейчас? Чего ж ты, чудак, не позвал?
