Возраст зрелости - Жан-Поль Сартр

— Это из «Рома Мартиники»? — спросил он.

— Да.

— Ты туда захаживаешь?

— Иногда. Твое здоровье.

Даниель изучающе смотрел на него, как будто Матье что-то скрывал.

— За мою любовь! — провозгласил он, поднимая стакан.

— Ты пьян, — возмутился Матье.

— Действительно, я немного выпил, — признался Даниель. — Но успокойся. Я был трезв, когда пришел к Марсель. Это уже потом…

— Ты пришел сразу от нее?

— Да. Но с маленьким привалом в «Фальстафе».

— Ты… ты, должно быть, пришел к ней сразу после моего ухода?

— Я ждал, когда ты уйдешь, — улыбаясь, сказал Даниель. — Я увидел, как ты завернул за угол, и направился к ней.

Матье не смог сдержать недовольного жеста.

— Ты меня подстерегал? — спросил он. — Что ж, тем лучше, в конечном счете Марсель не осталась одна. Так что ты хотел мне сказать?

— Абсолютно ничего, старик, — сказал Даниель с внезапной сердечностью. — Я просто хотел объявить тебе о своей женитьбе.

— И это все?

— Все…да, это все.

— Ну, как угодно, — холодно сказал Матье.

Они немного помолчали, затем Матье спросил:

— Как… как там она?

— Ты хотел бы, чтоб она была в восторге? — насмешливо спросил Даниель. — Пощади мою скромность.

— Прошу тебя, — сухо сказал Матье. — Договорились, я не имею никакого права на вопросы… Но ведь ты пришел сюда…

— Что ж, — сказал Даниель, — я предполагал, что ее будет труднее убедить. Но она набросилась на мое предложение со скоростью экономического кризиса.

Матье увидел в его глазах вспышку обиды; он быстро сказал, желая извинить Марсель:

— Она потерпела крушение…

Даниель пожал плечами и стал расхаживать взад-вперед. Матье не смел на него смотреть: Даниель сдерживался, он говорил тихо, но с видом одержимого. Матье скрестил руки и уставился на свои туфли. Он с трудом, как бы для себя самого, проговорил:

— Значит, она хотела ребенка? Я этого не понял. Если б она мне сказала…

Даниель промолчал. Матье продолжил:

— Так значит, ребенок. Ладно: пусть он родится. Я… я хотел его уничтожить. Но все же лучше ему родиться. Даниель не ответил.

— Разумеется, я его никогда не увижу? — спросил Матье.

Едва ли это был вопрос; он продолжил, не дожидаясь ответа:

— Ну вот. Наверное, я должен быть доволен. В каком-то смысле ты ее спасаешь… но я не понимаю, зачем ты это сделал?

— Конечно, не из гуманных побуждений, если ты это имел в виду, — сухо отрезал Даниель. — Ром у тебя просто гадость, — добавил он. — И все же налей мне еще.

Матье налил ему и себе, и оба выпили.

— Итак, что ты теперь собираешься делать? — спросил Даниель.

— Ничего. Больше ничего.

— А эта девочка, Сергина?

— Нет.

— Вот ты и свободен.

— Ты так считаешь?

— До свидания, — вставая, сказал Даниель. — Я пришел вернуть деньги и немного тебя успокоить: ей больше нечего бояться, она мне доверяет. Вся эта история ее потрясла, но по-настоящему Марсель не несчастна.

— Ты на ней женишься. — повторил Матье. — Она меня ненавидит, — вполголоса добавил он.

— Поставь себя на ее место, — жестко сказал Даниель.

— Знаю. Поставил. Она тебе говорила обо мне?

— Очень мало.

— Знаешь, — сказал Матье, — мне не по себе, что ты на ней женишься.

— Ты сожалеешь?

— Нет. По-моему, это несчастье.

— Спасибо.

— Несчастье для вас обоих! Сам не знаю почему.

— Не волнуйся, все будет хорошо. Если родится мальчик, мы назовем его Матье.

Матье вскочил, сжав кулаки.

— Замолчи! — выкрикнул он.

— Ну, не сердись, — успокоил его Даниель. Он рассеянно повторил:

— Не сердись. Не сердись. — Он так и не решался уйти.

— Значит, — сказал Матье, — ты пришел посмотреть, какая у меня будет рожа после всего этого?

— Может, отчасти и так, — признался Даниель. — Если говорить напрямую. У тебя всегда был такой… основательный вид: это меня бесило.

— Что ж, теперь ты убедился в обратном, — сказал Матье. — Не такой уж я основательный.

— Да, не такой уж.

Даниель сделал несколько шагов к двери и быстро вернулся; он утратил насмешливый вид, но так получилось лишь хуже.

— Матье, я гомосексуалист, — сказал он.

— А? — изумился Матье.

Даниель отступил и удивленно посмотрел на него, в глазах его светился гнев.

— У тебя это вызывает отвращение, так ведь?

— Ты гомосексуалист? — медленно повторил Матье. — Нет, это не вызывает у меня отвращения, почему это должно вызывать у меня отвращение?

— Прошу тебя, — сказал Даниель, — ты вовсе не обязан изображать передо мной широту взглядов…

Матье не ответил. Он смотрел на Даниеля и думал: «Он гомосексуалист». Почему-то не очень удивился.

— Ты ничего не говоришь, — свистящим голосом продолжал Даниель. — Ты прав. У тебя правильная реакция, я в этом не сомневался, такую следует иметь каждому нормальному человеку, но ты можешь оставить ее при себе.

Даниель застыл, руки прижаты к телу, вид жалкий. «Почему ему взбрело в голову каяться именно передо мной?» — жестко подумал Матье. Он понимал, что должен найти нужные слова, но погрузился в глубокое, парализующее безразличие. Все казалось ему в ту минуту таким естественным, таким нормальным: он негодяй, а Даниель — гомосексуалист, все в порядке вещей. Наконец он сказал:

— Ты можешь быть кем хочешь, это меня не касается.

— Конечно, — высокомерно улыбнулся Даниель. — Конечно же, это тебя не касается. У тебя достаточно забот с собственной совестью.

— Тогда зачем ты мне это сказал?

— Я… я хотел посмотреть, какое впечатление это произведет на такого человека, как ты, — сказал, откашлявшись, Даниель. — И потом, теперь есть кто-то, кто знает, возможно, мне… мне удастся поверить в это самому.

Он позеленел и говорил с усилием, но продолжал улыбаться. Матье не мог вынести этой улыбки и отвернулся.

Даниель усмехнулся.

— Это тебя удивляет? Это нарушает твои представления о гомосексуалистах? Матье живо поднял голову.

— Не пыжься. Ты жалок. Не стоит пыжиться передо мной. Возможно, ты сам себе отвратителен, но не более, чем я себе, мы друг друга стоим. Впрочем, — подумав, сказал он, — именно поэтому ты мне и исповедуешься. Это должно быть менее тяжко — исповедоваться перед подонком; а облегчение от исповеди все равно есть.

— Ax ты, маленький лукавец! — развязно — Матье прежде такого не слышал — сказал Даниель.

Они замолчали. Даниель смотрел прямо перед собой, неподвижно и тупо, как это делают старики. Матье пронзило острое раскаяние.

— Но если ты такой, то зачем ты женишься на Марсель? — спросил Матье.

— Это тут ни при чем.

— Я… я не могу тебе позволить жениться на ней. Даниель выпрямился, и его зеленовато-сизое лицо пошло багровыми пятнами.

— Вот как? Не можешь? — высокомерно спросил он. — А как ты мне помешаешь?

Матье, не ответив, встал. Телефон был на письменном