Том 5. Большое дело; Серьезная жизнь - Генрих Манн
— Ты можешь получить работу, Курт. Хозяин не набрал еще работников.
— А он меня примет? — спросил он недоверчиво.
— Если я замолвлю слово.
— Ах, так! — Он осмотрел ее с головы до пят.
Она при этом покраснела. Ей хотелось встать и уйти, но он был такой беспомощный! Она увидела, что у него уже опять появилась наглая улыбка.
— Ты был такой же в девять лет, — сказала она.
— Да еще кое-чему подучился, — проговорил он. — Впрочем, ты давно могла бы заметить по мне, что я тобой все время любуюсь, Мария, а теперь говорю это тебе напрямик. Ты так развилась — кто бы ожидал!
— Глупый мальчишка! У девушек Леенинг это так всегда.
— Что только может дать этот тип…
Он еще раз осмотрел ее, и взгляд его досказал: «…все это в тебе есть».
— Что поделывает Минго? — спросил он и хлопнул себя по лбу.
Она уклонилась от ответа.
— А в Берлине девушки другие? Ты ведь из Берлина?
— Да, да. — Он встал и пошел самым быстрым шагом, Мария едва поспевала за ним, разговор не вязался. Перед хутором они остановились оба одновременно.
— Не буду мешать, — сказал Курт.
— Подожди пока тут у ворот. — Мария вошла во двор.
— Это работник, — сообщила она крестьянину.
— Бумаги у него есть?
— Я его и так знаю. Очень давно, мы оба были еще маленькие. Они тогда приезжали всей семьей на курорт.
— Ах, так! Тогда он мне не нужен.
— Он надежный парень. Будет работать, я за ним присмотрю. Вы можете спокойно взять его на пробу.
Крестьянин почесал затылок; чем больше Мария говорила, тем он делался недоверчивей.
— Можно ему войти? — спросила она.
Крестьянин не ответил и вышел сам за ворота. Поглядев на Курта, он сказал:
— Н-да… — Он оттягивал время, оценивая щуплую, развинченную фигуру юноши, наконец взгляд его остановился на лакированных туфлях.
— И такие просятся нынче на работу! Да ведь ты через два часа протянешь ноги!
Курт с самым наглым видом возразил:
— Ошибаетесь, сударь. Вот, каким вы меня видите, я однажды отлупил одного здешнего парня, хоть вы и не поверили бы. Мария может подтвердить. Его звали Минго. Ведь правда, Мария?
Мария и крестьянин растерянно глядели друг на друга. Наконец хозяин наполовину решился.
— Устрой его на ночь с работниками в сарае!
Мария этим удовольствовалась. А Курт сказал:
— Горячо благодарю!
Все, что она принесла ему поесть, он жадно проглотил, и когда работники заползли в сено, он давно уже спал.
Наутро хозяин сделал вид, точно забыл о случившемся. А в полдень Мария нашла на столе открытку от Минго, он сообщал, что скоро вернется из города. Он закончил ученье, а дальше — сюрприз. Дальше, однако, ничего не значилось, сколько ни поворачивала Мария открытку. Она ненароком подняла глаза и поймала хозяина с поличным: он уже успел прочесть, что писал ей Минго! Какой у него злобный взгляд!
За едой он не говорил ни слова; только когда она направилась к дверям, он пробурчал:
— Твой приятель, кажется, хочет здесь только жрать. В поле я его еще не видел.
Мария тотчас же пошла за Куртом.
— Ты нанят.
Она поставила его окучивать картошку. Через два часа хозяин пришел посмотреть, что сделал новичок. Он, понятно, увидел, что работа была не его. Мария копала за двоих. Странно, хозяин ничего не сказал.
Подошли, любопытствуя, другие работники и работницы, но Курт объявил им, чтоб они не воображали, — копаться в земле — это еще не работа. Он выбрал самого тяжеловесного и дал ему подножку — это он умел не хуже, чем в детстве. Когда верзила растянулся, Курт мгновенно выиграл в глазах всех. Парень решил вздуть его, но схватить юркого Курта было не легко.
— Так надо устраиваться, когда нечем крыть, — признался Курт; он был опять наедине с Марией.
Она спросила:
— Поэтому ты и нахвастал, будто однажды ты отлупил Минго?
— А разве нет? — Он, конечно, уже не сознавал, что лжет.
Но Мария подумала: во всяком случае, ложь ему помогла; хозяин взял его только из-за Минго!
Она не давала ему прерывать работу. Однако даже при физическом напряжении он не мог минуту помолчать.
— Ты ведь еще водишь с ним знакомство? Где он? — Кто? — спросила она.
Курт рассмеялся. Но тут же начал о самом себе. Она просто не поверила бы, если бы он поведал ей обо всем, что он проделал! Мария ответила, что это никак не могло быть необычней, чем в кино, и как раз ее замечание подсказало Курту многое, что можно было сообщить:
— Прежде всего я вовсе не так беден, как тебе представляется. Моя сестра сделала даже блестящую партию.
— Что ж, очень хорошо. — Это прозвучало у Марии сухо.
С той минуты, как она снова встретилась с Куртом, Мария чем дальше, тем отчетливей вспоминала, что его сестра-близнец Викки была на редкость злым ребенком.
— Как это вообще случилось, что вы обеднели? — спросила она. — У ваших родителей больше нет машины?
Он глухо засмеялся; она при этом узнала вновь его странно покривившийся рот.
— Может быть, и есть. — Бросив копать, он встал с земли. — Может быть, даже и два, у каждого для себя, и каждый скрывает от другого. Они ведь разошлись: старик закрыл лавочку, старуха завела себе друга.
Он стоял бледный, в небрежной позе, с перекошенным ртом, и не работал. Но Мария не понукала его. Она подумала: они были счастливые, богатые дети, посетители курорта в то чудное лето! Что же лучше — мать в Бродтене или такие родители, как у них?
Курт ответил не на то, о чем она спросила.
— Наше тогдашнее богатство… Так то же была инфляция, тогда это был не фокус. Я скорей удивляюсь своему старику, что он и после продержался еще лет пять или шесть. Он использовал до конца инфляцию, но она кончилась, и пришлось ему скрыться. Мама была так любезна, что перед тем, как переменить обстановку, поручила нас своей сестре. И тетя в самом деле отправилась с Викки на бал журналистов.
Курт разгорелся; от воодушевления он широко размахивал руками. Он забыл, что держит лопату, и выронил ее из рук.
— Викки была красивей всех! Она целую неделю была женщиной, о которой говорят, и за эту неделю ее отметил вниманием некий крупный синдик — Бойерлейн, видный адвокат Игнац Бойерлейн, католик. Это
