Портрет леди - Генри Джеймс
– Да, но Италия – частица поверхности этого земного шара, – отозвалась Изабелла. – Я могу заглянуть сюда по пути.
– По пути вокруг света? Не нужно. Не нужно заключать историю нашей с вами встречи в скобки по ходу сюжета – посвятите нам отдельную главу. Я не хочу видеть вас по пути. Мне хотелось бы встретиться с вами по окончании вашего путешествия, когда вы будете уже свободны… когда устанете и пресытитесь. Да, я предпочел бы увидеть вас именно в этом состоянии.
Изабелла опустила глаза и провела пальцем по странице книги.
– Вы можете осмеять любое начинание, и я бы не рискнула поклясться, что это у вас выходит ненамеренно, – произнесла она наконец. – Вы не испытываете уважения к моим поездкам, считаете их нелепыми.
– С чего вы взяли?
Водя ножом для разрезания страниц по корешку книги, Изабелла продолжила прежним тоном:
– Вы видите мою невежественность, мои промахи. Вы думаете, что я веду себя так, словно весь мир принадлежит мне просто потому… потому, что это внезапно стало мне доступным. Вы считаете, что женщине себя так вести не пристало. По-вашему мнению, это глупо и неизящно.
Я думаю, это прекрасно, – возразил мистер Озмонд. – Вам же известны мои взгляды – я много говорил вам о них. Разве вы не помните, как я сказал вам, что каждый должен превратить свою жизнь в произведение искусства? Сначала вы выглядели немного шокированной, но потом я объяснил вам, что, по-моему, именно это и стремитесь сделать со своей жизнью вы сами.
Изабелла подняла взгляд от книги.
– Но больше всего на свете вы не любите плохое искусство, разве нет?
– Возможно. Что касается вашего – оно мне нравится.
– Если бы я собралась следующей зимой в Японию, вы подняли бы меня на смех, – продолжила Изабелла.
Озмонд улыбнулся. Улыбка была любезной, но не насмешливой: их разговор не допускал шуток. Изабелла была серьезна и едва не дрожала от напряжения. Озмонд уже видел ее такой.
– Ну и воображение у вас – просто пугающее!
– Именно про это я и говорю. Вы считаете такую идею абсурдной.
– Я бы душу продал за то, чтобы поехать в Японию. Это одна из тех стран, где мне страстно хотелось бы побывать. Можете ли вы сомневаться, зная мою любовь к старинному лаку?
– Но у меня-то нет страстной любви к старинному лаку – значит, мне нечем оправдаться, – сказала Изабелла.
– У вас есть нечто более важное – средства для путешествий. И вообще – с чего вы взяли, что я смеюсь над вами?
– Не было бы ничего удивительного, если бы вы считали, что нелепо то, что у меня есть средства для путешествий. Ведь у вас их нет; при этом вы знаете все, а я ничего.
– Так это веская причина, чтобы вы путешествовали и изучали жизнь, – с улыбкой сказал Озмонд. – Кроме того, я знаю далеко не все.
Изабеллу не удивила серьезность, с которой он говорил. Девушка подумала, что самое приятное событие в жизни – а именно так она расценивала непродолжительное пребывание в Риме – подходило к концу. И то, что особенно интересным оно стало во многом благодаря тому, что рядом был Озмонд, – это умозаключение Изабелла сделала не сейчас. Но она уже давно сказала себе, что если им не суждено больше встретиться, возможно, так оно будет и лучше. Счастливые мгновения не повторяются, и, может быть, это просто стечение обстоятельств. Она могла вернуться в Италию и найти Озмонда изменившимся, а этот странный человек нравился ей таким, каким был сейчас, – стоило ли рисковать? Но если ей не суждено вернуться, безумно жаль, что эта счастливая неделя заканчивалась, – на мгновение Изабелла почувствовала, как ее сердце сжалось от сладостной боли. Это чувство не давало ей вымолвить ни слова. Джилберт Озмонд тоже молчал и смотрел на нее.
– Побывайте всюду, – произнес он наконец негромко и ласково. – Делайте все, что хотите. Берите от жизни все. Будьте счастливы – будьте триумфатором.
– Что вы имеете в виду?
– Свободу действий.
– Тогда, по мне, быть триумфатором – это потерпеть поражение. Свобода действий часто надоедает.
– Верно, – быстро отозвался Озмонд. – Как я только что осмелился намекнуть – в один прекрасный день вы устанете. – Он сделал короткую паузу, затем продолжил: – Наверное, мне следует подождать до того времени, чтобы сказать вам кое-что.
– О, не могу дать вам совет, не зная, о чем идет речь. Но я невыносима, когда устаю, – ответила Изабелла со своей обычной непоследовательностью.
– Я в это не верю. Вы можете вспылить, в это я готов поверить, хотя сам и не видел этого. Уверен, вы никогда не бываете несносной.
– Даже когда выхожу из себя?
– Думаю, вы не выходите из себя – вы обретаете себя. Как это, должно быть, прекрасно! – проговорил Озмонд просто, почти торжественно. – Наверное, в этом есть нечто особенно благородное.
– Если бы я только могла обрести себя сейчас! – с улыбкой, хотя все еще слегка хмурясь, воскликнула девушка.
– Я не боюсь этого – я бы молитвенно сложил руки и любовался вами. Я говорю совершенно серьезно. – Он слегка подался вперед, положив руки на колени, и несколько мгновений сидел так, устремив взгляд в пол. Потом он поднял глаза и посмотрел на Изабеллу. – Я вдруг понял, что я люблю вас, – вот что я хотел вам сказать.
Изабелла стремительно поднялась.
– О, подождите с этим, пока я не устану! – пробормотала она.
– Устанете слушать это от других? – Мистер Озмонд продолжал сидеть, глядя на нее. – Нет уж, сейчас или никогда, как вам будет угодно. Но я думаю, я должен сказать это сейчас.
Изабелла хотела было отвернуться, но остановилась вполоборота, взглянула на мистера Озмонда. Они обменялись долгим взглядом – глубоким, исполненным значения, взглядом, которым обмениваются в решающие мгновения жизни. Потом Озмонд поднялся и подошел к ней – медленно, осторожно. Его движения выражали величайшее почтение – будто он испугался, что позволил себе непростительную вольность.
– Я люблю вас.
Озмонд повторил свои слова почти бесстрастно, как человек, не ожидающий ответа, а высказавшийся только, чтобы облегчить душу.
Слезы выступили на глазах Изабеллы – сладостная боль вновь пронзила ее. В словах Озмонда была какая-то невероятная притягательная сила, но Изабелла, по-прежнему глядя на него, все же не сдавалась – как не сдалась и в двух или трех случаях, в которых, как мы знаем,
