Галерея женщин - Теодор Драйзер
– Черт тебя побери! – воскликнул я.
И, почувствовав ту власть, которая была у меня пусть только в это мгновение, я решил действовать. Она хотела меня. Сомнений не было. Что до Миллертона, любил ли он ее по-настоящему? По-домашнему, по-дружески, как добропорядочный муж любит свою добропорядочную жену, – да. Но так – никогда! Кроме того, что, если у нее были с этим некоторые проблемы? Она признавалась в использовании противозачаточных средств и попытках избежать беременности.
Я схватил ее, не говоря ни слова. Она стала отбиваться. Как всегда, но протестовала яростнее, чем обычно. Наконец, в изнеможении или только притворяясь (как я мог знать?), перестала. Но даже в тот момент я чувствовал в ней борьбу между покорностью и желанием меня оттолкнуть. И вот, все еще делая вид, что сопротивляется мне (я так и не был в этом до конца уверен), она сдалась, обозвав меня животным и дьяволом.
Потом начались сетования. Теперь я по-настоящему ее скомпрометировал. Что ей делать? А вдруг будут последствия? Именно сейчас, когда ей предстоит столько дел, – это ужасное лето со всеми выпавшими на ее долю обязательствами? Но разве меня это интересует!
Я смотрел на нее, довольный и торжествующий, и любил еще больше. Теперь она действительно стала моей. И больше не будет спорить, не будет сопротивляться. Я подумал, что теперь мы по-настоящему любим друг друга. Я это чувствовал. Только какой она была растрепанной и напряженной! Озабоченной, даже испуганной, но от этого еще более милой. Она все продолжала меня бранить, и тогда я наконец подошел к ней:
– Тише, Альби! Успокойся! Ты сама знаешь, что я тебе нравлюсь. Ты не можешь меня ненавидеть. Это просто нелепо. Если хочешь, дерись, но сейчас поцелуй меня.
И я привлек ее к себе. Она поддалась, но по ее щекам текли горючие слезы.
– Я знаю, что ты чувствуешь, – утешал я ее. – Ты столько времени была ему верна, так ведь? Или тебе казалось, что верна. Но так ли это было на самом деле? Ты любила меня, разве нет? Держалась за меня в ожидании того дня, когда тебе, возможно, больше не захочется быть такой уж верной.
И мы начали спорить. В конце концов я выразил сожаление о том, что произошло, на что она ответила:
– О, я тебя не виню. Я могу винить только себя, если вообще кто-то в этом виноват. Но мне очень горько. Фил всегда был так добр ко мне и к моей семье.
И она еще сильнее заплакала, на что я мог сказать только одно:
– Ох, Альби, пожалуйста, перестань. Не плачь. Ничего плохого не случится. Тебе никого не придется обижать, если все это тебе не нужно. Я не буду тебе досаждать, но и не оставлю, раз уж ты так страдаешь.
В машине по дороге назад мы в основном молчали. Шаг за шагом она восстанавливала в памяти все годы, прожитые с Филом. А теперь случилось то, что, возможно, было началом больших перемен. Наконец, подъехав к ее дому, я спросил:
– Ну так как? Мне зайти вместе с тобой? Скажи, что мне делать.
– Конечно зайди. Если Фил дома и увидит, что я пришла одна, ему это покажется странным. Я же его предупредила, что ты сегодня едешь со мной.
Я поднялся. Но Фила не было, он появился гораздо позже. Дела. Альби между тем, переодевшись к ужину, была очень собранная и милая. И опять долгий, хоть и более спокойный разговор обо всех «за» и «против» сложившейся ситуации. О возможных последствиях. Что ей тогда делать? Как мне себя вести, как сопровождать ее, если что-то пойдет не так, чтобы Фил ничего не заподозрил.
Потом – тишина. И только недели через две она сообщила, что уверена в необходимости прибегнуть к помощи акушерки, причем как можно скорее. И я искал, где мог, подходящего человека и, как мне думалось, нашел. После чего, к полному моему изумлению, неожиданное решение с ее стороны не обращаться к акушерке, ничего не предпринимать, а жить, как живется, и родить ребенка!
Но не было ли в этом серьезной опасности, спросил я. А Миллертон? Такая неожиданная беременность через семь лет. Верно, согласилась она, но они с Филом не раз говорили о возможности завести второго ребенка, товарища для Брейта, и однажды даже решили, что это будет правильно. Но что-то помешало – в первую очередь долгая деловая поездка, в которой ей надо было сопровождать Фила. А недавно, около года назад, Фил сам напомнил ей об их решении, но она отказалась. Но теперь… да, теперь на следующий же день она объявит ему, что у нее появились подозрения… неосторожность… что, кажется, ей надо пойти к врачу, ну а если он станет возражать – как всегда бывало в прошлом, – ну, тогда… тогда пусть предоставит это дело ей. Но она приняла решение и не отступится.
Но почему? В чем причина?
Она, видишь ли, всегда хотела маленькую девочку, и у нее чувство, что этот ребенок – девочка, точно так же, как в свое время она не сомневалась в поле Брейта. Кроме того, этот ребенок от меня, а ей хотелось, чтобы у нас с ней был ребенок, хотя она никогда не позволяла себе действовать, чтобы осуществить свою мечту. И вот наконец это случилось! Неужели ей не хватит мужества сохранить такую возможность? Нет уж! Кроме того, и сейчас, и потом у нее всегда будет что-то от меня, кого она сможет любить и с кем будет счастлива и после того, как я от нее уйду, – а я точно уйду, будьте уверены! И еще. Если девочка будет симпатичная, воспитанная и ухоженная, а она такой будет, тогда, может, я не смогу совершенно забыть Альбертину. Она и
