Сельма Лагерлёф - Иерусалим
— Я спросила доктора и теперь знаю, что это правда.
Она простерла обе руки к нему. Казалось, что птица, выпущенная на свободу, расправляет свои крылья.
— Ах, Ингмар, ты не знаешь, что значит горе, — сказала она, — никто не знает этого.
— Барбру, — сказал Ингмар, — я хочу поговорить с тобой о нашем будущем.
Она не слушала его. Она сложила руки и молилась. Она произносила слова тихим, дрожащим голосом, но Ингмар ясно слышал их. Она изливала Богу всю скорбь, какую переживала за свое несчастное дитя, и благодарила его за то, что ее ребенок такой же, как все другие дети, что она увидит, как он будет бегать и играть, как он пойдет в школу и будет учиться читать и писать, как он вырастет здоровым юношей, будет работать в лесу и в поле, женится и станет хозяином в старой усадьбе.
После молитвы она подошла к Ингмару и обратилась к нему с сияющими глазами:
— Теперь я знаю, почему говорят, что Ингмарсоны лучшие люди в деревне.
— Это оттого, что Господь милосерднее к нам, чем к другим, — отвечал Ингмар. — А теперь, Барбру, я бы хотел…
Но Барбру перебила его.
— Нет, это оттого, что вы успокаиваетесь только тогда, когда живете в мире с Господом, — сказала она, — Боже праведный, что сталось бы с моим сыном, если бы ты не был его отцом!
— Что же я сделал для него?
— Ах, благодаря тебе с него снято проклятие, — с дрожью в голосе сказала Барбру. — Это из-за того, что ты поехал в Иерусалим, все так хорошо устроилось. Всю последнюю зиму меня поддерживала только надежда, что Господь сжалится над ребенком за твое паломничество.
Ингмар опустил голову.
— Я знаю только, что всю мою жизнь я был просто жалким глупцом, — сказал он, и вид у него был такой же несчастный, как час тому назад.
— Знаешь, о чем сейчас там говорили? — спросила она, указывая на комнату умирающего. — Пастор сказал, что с этого дня люди будут звать тебя Ингмаром-старшим, потому что Господь возлюбил тебя и ради тебя снял проклятие, тяготевшее над моей семьей.
Они сидели рядом на приделанной к стене скамье. Барбру прижалась к Ингмару, но рука его не обняла ее, лицо его становилось все мрачнее.
— Ты, должно быть, сердишься на меня, — сказала Барбру. — Ты, наверное, думаешь о том, как холодно и жестоко я говорила с тобой, когда мы встретились на дороге, но поверь мне, я никогда не переживала более тяжелых минут.
— Я не могу веселиться, — отвечал Ингмар, — потому что я еще не знаю, как сложится наша жизнь. Ты так ласкова со мной сегодня, но ты не говоришь мне, хочешь ли остаться моей женой.
— Разве я тебе этого не сказала? — с удивлением спросила Барбру и засмеялась, но тут прежняя робость охватила ее, и она притихла. Потом она огляделась вокруг. Она окинула взглядом старинную горницу, широкие, низкие окна, крепкие скамьи и очаг, при свете которого поколение за поколением сидело за работой, — все это внушало ей доверие. Барбру почувствовала, что здесь она всегда найдет защиту и поддержку.
— Нигде не хочу я жить, как только с тобой в твоем доме и под твоей крышей, — сказала она.
Немного спустя пастор отворил дверь из маленькой комнаты и кивнул им, приглашая их войти.
— Теперь Ингмар-сильный видит разверзшееся небо, — сказал он, когда супруги входили в комнату.
Примечания
1
Пробст (нем.), у лютеран — старший пастор, глава небольшого церковного округа, состоящего из нескольких приходов; в русском православии соответствует благочинному.
2
Торпарь (швед., фин.), в Швеции и Финляндии — арендатор участка сельскохозяйственной земли, сдаваемого в долгосрочную аренду, обычно за отработки. В описываемый период торпари арендовали земли не только у крупных землевладельцев, но и у крестьян. В настоящее время торпарей не существует.
3
Очески, отбросы прядильных материалов при обработке (чесании) льна и т. п. Употребляются для изготовления грубых тканей и пакли.
4
Драгоман (араб.), в прошлом — переводчик при дипломатических миссиях и представительствах европейских держав в Османской империи и других странах Востока.
