Возраст зрелости - Жан-Поль Сартр

— Мой бедный Матье, у меня для вас скверные вести: он отказался.

— Гм!..

У Матье все-таки хватило силы предпринять еще одну попытку:

— Вы, конечно, хотите поговорить со мной наедине?

Он несколько раз нахмурил брови, но Сара на него не смотрела.

— Да нет… К чему? — грустно промолвила она. — Мне почти нечего вам сказать. Она таинственно добавила:

— Я настаивала, как могла. Но ничего не вышло. Известное вам лицо должно быть у него завтра утром с деньгами.

— Что ж, тем хуже: не будем больше об этом, — быстро сказал Матье.

Он подчеркнул последние слова, но Сара считала нужным оправдаться.

— Я сделала все возможное, поверьте, я его даже умоляла. Он спросил: «Это еврейка?» Я сказала: «Нет». Тогда он отрезал: «Я не делаю в кредит. Если она хочет, чтобы ей помог я, пусть платит. Если нет, в Париже достаточно клиник».

Матье услышал, как за его спиной скрипнул диван. Сара продолжала:

— Он сказал: «Я им больше ничего не сделаю в кредит, они нам причинили предостаточно страданий». И, знаете ли, это правда, я его почти понимаю. Он мне рассказывал о венских евреях, о концентрационных лагерях. Я не хотела этому верить… — Ей изменил голос. — Их так мучили…

Сара замолкла, воцарилась гнетущая тишина. Покачивая головой, она снова заговорила:

— Что вы собираетесь делать?

— Еще не знаю.

— Вы не думаете о…

— Да, — грустно сказал Матье. — Думаю, что этим кончится.

— Мой дорогой Матье! — взволнованно воскликнула Сара.

Он сурово посмотрел на нее, и она растерянно замолчала; он увидел, как на ее лице промелькнул проблеск понимания.

— Ладно! — помедлив, проговорила она. — Я побегу. Обязательно позвоните мне завтра утром, я хочу знать, чем все кончится.

— Договорились, — сказал Матье, — до свиданья, Сара.

— До свиданья, моя маленькая Ивиш! — крикнула Сара уже в дверях.

— До свиданья, мадам, — ответила Ивиш.

Когда Сара ушла, Матье принялся ходить по комнате. Его знобило.

— Эта женщина — настоящий ураган, — смеясь, проговорил он. — Она врывается как вихрь, все сокрушает и тут же исчезает.

Ивиш промолчала. Матье знал, что она не ответит. Он сел рядом с ней и, глядя в сторону, сказал:

— Ивиш, я женюсь на Марсель. Снова молчание. Матье посмотрел на тяжелые зеленью шторы. Он почувствовал, что смертельно устал. Опустив голову, он пояснил:

— Позавчера она мне сообщила, что беременна.

Слова давались ему с трудом: он не смел повернуться к Ивиш, но знал, что она на него смотрит.

— Интересно, зачем вы мне это говорите? — ледяным голосом спросила Ивиш. — Это ваши дела.

Матье пожал плечами.

— Вы же знали, что она…

— …ваша любовница? — высокомерно спросила Ивиш. — Признаться, я не очень интересуюсь подобными историями.

Она поколебалась, потом рассеянно проговорила:

— Не понимаю, почему у вас такой удрученный вид. Если вы на ней женитесь, значит, вы, безусловно, этого хотите. В противном случае, судя по вашему разговору, есть и другой выход…

— У меня нет денег, — сказал Матье. — Я искал повсюду…

— Так вы для этого попросили Бориса одолжить у Лолы пять тысяч франков?

— А, вы все знаете? Я не… да, если угодно, для этого.

— Какая мерзость!

— Не спорю.

— Впрочем, меня это не касается, — сказала Ивиш. — Вы сами отвечаете за свои поступки. Она допила чай и спросила:

— Который час?

— Без четверти девять.

— Уже темно?

Матье подошел к окну и раздвинул шторы. Серенький день еще сочился сквозь жалюзи.

— Не совсем.

— Ну и ладно, — вставая, сказала Ивиш, — я все-таки пойду. Мне еще чемоданы собирать, — простонала она.

— Что ж, до свиданья, — сказал Матье.

Ему не хотелось удерживать ее.

— До свиданья.

— Так я вас увижу в октябре? Это вырвалось у него помимо воли. Ивиш так и подскочила.

— В октябре! — сверкая глазами, бросила она. — В октябре! Нет уж!

Она засмеялась.

— Извините, — продолжала она, — но у вас такой нелепый вид. Я и не помышляла брать у вас деньги: у вас их и так не слишком много, чтобы обустроить свою семейную жизнь.

— Ивиш! — сказал Матье, беря ее за руку.

Ивиш вскрикнула и резко высвободилась.

— Оставьте меня! Не прикасайтесь ко мне!

Матье уронил руки. Он почувствовал, как в нем вздымается ярость.

— Я так и думала, — задыхаясь, продолжала она. — Вчера утром… когда вы посмели прикоснуться ко мне… я себе сказала: «Это повадки женатого человека».

— Хорошо, — жестко оборвал ее Матье. — Не стоит продолжать. Я все понял.

Она была еще здесь, стояла перед ним, красная от бешенства, с наглой улыбкой на губах: он испугался себя самого. Оттолкнув ее, он бросился вон из квартиры и захлопнул входную дверь.

XVI

Ты не умеешь любить и от любви обмирать,

Мне остается в тоске руки к тебе простирать. Кафе «Три мушкетера»{41} сверкало всеми огнями в дымчато-смутном вечере. Праздная толпа скопилась у террасы: скоро светящееся кружево ночи от кафе к кафе, от витрины к витрине протянется вдоль Парижа; люди ждали ночь, слушая музыку, у них был счастливый вид, они зябко жались друг к другу под первым красноватым отблеском заката. Матье обогнул эту лирическую толпу: сладость вечера была не для него.

Ты не умеешь любить и обмирать от любви,

Никогда не будет этого у тебя в крови. Длинная прямая улица. За его спиной, в зеленой комнате, маленькое злобное создание изо всех сил понуждало его бежать. Перед ним, в розовой комнате, неподвижная женщина ждала его, расцветая от надежды. Через час он, крадучись, зайдет в розовую комнату и будет проглочен этой сладкой надеждой, этой благодарностью, этой любовью. На всю жизнь, на всю жизнь. В воду бросаются даже из-за страстей помельче.

«Идиот! Подонок!»

Матье рванулся вперед — он едва не попал под автомобиль, — но, споткнувшись о тротуар, рухнул на землю: он упал на руки.

«Черт бы меня побрал!»

Он встал, ладони саднили. Он внимательно осмотрел грязные руки: правая была черной, с несколькими ссадинами, левая сильно болела; грязь запачкала повязку. «Этого только не хватало, — серьезно подумал он. — Этого только не хватало». Он вынул платок, смочил его слюной и с некоей нежностью потер ладони; ему хотелось плакать. Секунду он стоял в нерешительности и с удивлением, как бы другими глазами посмотрел на себя. А потом расхохотался. Он смеялся над собой, над Марсель, над Ивиш, над своей нелепой неуклюжестью, над своей жизнью, над своими жалкими страстями; он вспоминал былые надежды и смеялся над ними, потому что они так завершились — преисполненный серьезности человек, готовый расплакаться оттого, что растянулся на улице; Матье смотрел