Том 5. Большое дело; Серьезная жизнь - Генрих Манн
Мария завязала знакомство с девочкой из хибарки коптильщиков. Ее звали Стина, и обе они давно привыкли повсюду встречать друг дружку. Однажды Стина ни с того ни с сего подхватила Марию под руку и повела к себе. И вот диво, в коптилке оказалось тепло! Еще бы, ведь иначе никак не получилось бы копченой колбасы. Сперва спирало дыхание, потому что воздух в хибарке был бурый и густой от дыма. Никакой отдушины; только верхнюю створку в дверях иногда приоткрывали, когда дым уж слишком ел глаза. Но в топке непрерывно горел огонь, и множество колбас под потолком восхищали взор. Прокапчивались заодно и Стина, ее родители, сестры и братья. У них уже с детства появились морщины. Зато сидели в тепле.
Только некоторое время спустя после знакомства с коптильней Марии пришло на ум, что в других домах комнаты бывают теплые, хоть там и не коптят. В такой благодати жили дети рыбаков. Если бы Стина была, скажем, дочерью рыбака Мертена, она подхватила бы Марию под руку и привела б ее в большой дом с садом, где столько было камбалы, что им бы всем вместе есть не переесть, и все это в теплой комнате. От колбас в коптильне им ничего не доставалось: родители Стины были бедны. И девочке стало ясно, что именно поэтому та подхватила ее под руку и привела к себе. Обе были бедны. Если они хотели сидеть в тепле, то должны были глотать дым.
Другим не было в том нужды — детям рыбаков, детям купцов и крестьян. В этом и заключалось различие, и поэтому из тех ни одна не затащила бы Марию к себе домой. Мария и сама сочла бы это неправильным. Подумав обо всем, она, верно, и сама бы выдернула руку и побежала прочь от дочки рыбака. Рыбаки стояли выше всех, несколько особняком — купцы, много ниже — крестьяне. А батраки? Они шли позже даже, чем работники судовладельцев, их место было в самом низу. «Мы ниже всех», — поняла Мария.
В большом доме, увитом диким виноградом, жил мальчик Минго Мертен. Он был немногим старше Марии, но куда бедовей! После той зимы, когда Мария много передумала о холодных и теплых комнатах, наступила весна, и вот Минго запустил руку в ее светлые пепельные волосы и потребовал, чтоб она поиграла с ним в его саду. Она спросила:
— Что мы будем делать?
— У меня есть собака, которая жрет яйца сырьем. Я тоже люблю сырые яйца. А ты?
В этом их вкусы сошлись. Собака в самом деле отнимала у кур яйца, осторожно клала их на мягкую землю и открывала зубами. Было очень весело. Мария могла взять сколько хотела яиц; но она прекратила забаву раньше, чем налакомилась вдосталь.
— Если твоя мать увидит…
— То будет взбучка, — сказал он в шутку, и Мария расплакалась.
Он стал дразниться: «Плакса-клякса!» Она вдруг дала ему затрещину — неожиданно для них обоих. После первого испуга он дал сдачи, она стала царапаться и получила свою порцию шлепков, но не больше, чем он. Минго был для мальчика слабоват, в раннем детстве постоянно хворал, и его продолжали баловать. Она убежала, а он лежал на земле и ругался ей вслед. Отбежав уже далеко, она услышала, что он кричит ей что-то совсем другим голосом. Он хочет, чтоб она вернулась? Она не поддалась и пошла дальше.
В последующие дни они даже издали не глядели друг на друга. Когда Мария проходила мимо его дома, она думала обычно: «Минго ест камбалу». Он рассказывал ей, что у них кладовая всегда открыта. Марии не верилось.
Затем наступило лето. Ей шел одиннадцатый год. Это лето она запомнила на всю жизнь.
Стали появляться купальщики, и в переднем ряду, где стояли лучшие виллы морского курорта Вармсдорфа, поселилась одна берлинская семья: господин, дама, девочка и мальчик. Родители принимали участие во всем, что бы ни затевалось, — в гонках на яликах, в гонках на авто. Для этой утомительной жизни им требовались и шофер и горничная, да еще они подыскивали кого-нибудь присматривать на пляже за детьми.
— Красивая девочка, — сказала дама, когда Мария проходила мимо. — Постой! — крикнула она.
Мария подумала было, что в чем-нибудь провинилась. Дама объяснила господину, что девочка достаточно большая и кажется рассудительной, а с морем они тут сызмала прекрасно знакомы. Можно взять ее на пробу, и, кстати, детям будет с кем поиграть.
Мария стояла рядом, пока те совещались о ней, но ничего не понимала. Господа были не из Любека и не из Гамбурга, они говорили на свой особый лад. Она тут же спросила у детей, сколько им лет.
— Нам девять, — ответили они. — Обоим по девяти, мы близнецы.
Дама решила:
— Вы сейчас пойдете на пляж. Отлично, вы можете выкупаться, Мария вас вытрет. Тебя зовут Мария Леенинг? С твоими родителями я договорюсь после. Сейчас нам некогда.
Раздался гудок автомобиля.
— Едем! — потребовал господин, и муж с женой укатили.
Мария немедленно приступила к своим обязанностям. Она взяла обоих детей за руки, точно была старше не на год, а на много лет. Она повела их на ту полосу пляжа, где разрешалось раздеваться. Господа позабыли оставить денег на кабинку, на молоко с пирожными, на плавающую куклу, на все, чего могли захотеть дети.
— Но завтра мы все это получим, — уверял мальчик. Мария поглядела на него. Он был темноволосый, страшно бледный и кривил рот, что означало пренебрежение. — Я все могу себе купить, если захочу.
— Даже маленькую моторную лодку, — добавила сестра.
— А большую не могу? — спросил он кичливо.
— Мы страшно богаты, — объявила девочка.
Мария подумала про себя: «Ну, это мы еще посмотрим!» Когда она полезла вслед за ними в воду, близнецы уперлись и не пожелали идти дальше, чем по колено, хотя вода была теплая и гладкая, точно зеркало. Мария не сдавалась, как они ни хныкали и ни
