Жены и дочери. Мэри Бартон [сборник 2023] - Элизабет Гаскелл
Вместо этого Синтия придала разговору совсем другое направление:
— Мамин образец совершенства производит на меня впечатление слабости. Не могу понять — слабость это ума или тела. Как ты считаешь, Молли?
— Я знаю, он некрепок здоровьем, но он очень талантлив и умен. Все так говорят, даже папа, а он обычно не хвалит молодых людей. Поэтому я особенно удивилась, когда у него все так плохо кончилось в колледже.
— Тогда у него слабый характер. Какая-то слабость, я уверена, в нем есть, но он очень привлекательный. Наверное, в Хэмли-Холле было очень приятно.
— Да, но теперь это все кончилось.
— Что за глупости! — сказала миссис Гибсон, отвлекаясь от счета стежков в своей вышивке. — Вот увидите, эти молодые люди будут у нас обедать очень часто. Вашему отцу они нравятся, а я считаю своей обязанностью оказывать гостеприимство его друзьям. Не могут же они вечно носить траур по матери! Я уверена: мы будем часто видеться и наши две семьи очень сблизятся. Все-таки добрые жители Холлингфорда — ужасно отсталые и, я бы сказала, довольно неинтересные люди.
Глава 21
Сводные сестры
Казалось, что предсказания миссис Гибсон готовы подтвердиться: мистер Осборн Хэмли появлялся в ее гостиной весьма часто. Разумеется, иногда пророки могут способствовать исполнению собственных предсказаний, и миссис Гибсон не оставалась бездеятельна.
Молли была в совершенном недоумении по поводу его образа жизни и привычек. Время от времени он упоминал о своих отлучках из Холла, не называя точно мест, где побывал. Она совершенно иначе представляла себе поведение женатого человека, который, как ей казалось, должен иметь дом и прислугу, платить ренту и налоги и жить вместе со своею женой. Вопрос о том, кто она — эта таинственная жена, начинал казаться незначительным рядом с недоумением о том, где она. Лондон, Кембридж, Дувр, более того — даже Франция упоминались им как места, в которых он бывал во время этих кратких поездок. Эти факты всплывали в разговоре совершенно случайно, так, словно он не осознавал, о чем проговаривается. Порой он ронял такие фразы: «А, это было в тот день, когда я перебирался на континент. Очень сильно штормило! Вместо двух часов это заняло чуть ли не пять». Или: «Я встретил лорда Холлингфорда в Дувре на прошлой неделе, и он сказал…» Или: «Этот холод ничто по сравнению с тем, что было в Лондоне в четверг: термометр показывал ниже пятнадцати градусов». Возможно, в быстром течении беседы эти маленькие проговорки замечала только Молли, чьи интерес и любопытство постоянно вились вокруг секрета, которым она владела, как бы она ни корила себя за то, что позволяет своим мыслям останавливаться на этой чужой тайне.
Для нее было также очевидно, что он не очень хорошо чувствует себя дома. Он утратил тот легкий налет цинизма, что напускал на себя, пока от него ожидались необычайные успехи в колледже, и это было единственным хорошим следствием его неудачи. Если он не давал себе труда ценить других людей и их достижения, то, по крайней мере, его разговор уже не был так щедро приправлен критическим перцем. Он был более рассеян и (как думала, но не говорила миссис Гибсон) уже не так приятен. Он казался больным, но это могло быть следствием упадка духа, который иногда, как замечала Молли, прорывался сквозь его приятную поверхностную беседу. Время от времени, когда он говорил непосредственно с ней, он упоминал «счастливые прошедшие дни» или «время, когда моя мать была жива», и тогда голос его падал, лицо мрачнело, и Молли очень хотелось выразить ему свое глубокое сочувствие. Он нечасто упоминал о сквайре, и Молли при этом казалось, что болезненное напряжение между отцом и сыном, которое она ощутила во время своего последнего пребывания в Хэмли-Холле, так никуда и не делось. Почти все подробности, известные ей о жизни семьи, она знала от миссис Хэмли и не была уверена, насколько знаком с ними ее отец, и потому не хотела его подробно расспрашивать, да и не такой он был человек, чтобы его можно было расспрашивать о семейных делах пациентов. Иногда она думала, не приснились ли ей эти короткие полчаса в библиотеке Хэмли-Холла, когда она узнала о факте, настолько бесконечно важном для Осборна и при этом так мало изменившем его образ жизни — и в словах, и в делах. В продолжение двенадцати или четырнадцати часов, что она после этого оставалась в Холле, ни единого упоминания этой женитьбы не было сделано ни им, ни Роджером. Это было воистину похоже на сон. Возможно, Молли испытывала бы большее беспокойство, храня такой секрет, если бы ей казалось, что Осборн особенно внимателен в своем отношении к Синтии. Она явно забавляла и привлекала его, но в его отношении к ней не было ни живости, ни страстности. Он любовался ее красотой, чувствовал ее очарование, но мог, оставив ее, пойти и сесть рядом с Молли, если ему что-то вспомнилось о матери, о чем он хотел поговорить с ней, и только с ней одной. Однако он бывал у Гибсонов так часто, что можно счесть простительной фантазию миссис Гибсон, что делает он это ради Синтии. Ему нравилась гостиная, дружелюбие, общество двух умных и красивых девушек, манерами значительно превосходящих свое окружение, одна из которых была ему особым образом близка, будучи любима его матерью, память о которой он хранил с такой нежностью. Зная сам, что покинул категорию холостяков, он, пожалуй, слишком безразлично относился к неведению об этом других людей и его возможным последствиям.
Молли почему-то не хотелось первой упоминать в беседах имя Роджера, и это часто лишало ее возможности получать сведения о нем. Осборн обыкновенно бывал так вял или так рассеян, что лишь следовал за ходом разговора; для миссис Гибсон Роджер, неловкий в обращении, не оказывавший ей особого внимания, и к тому же второй сын, большого интереса не представлял; Синтия никогда его не видела, и у нее редко бывал повод говорить о нем. Он не приезжал домой с тех пор, как добился своего почетного места в математических состязаниях, — это Молли было известно, было ей известно и то, что он над чем-то упорно трудится — занят научной работой,
