Жены и дочери. Мэри Бартон [сборник 2023] - Элизабет Гаскелл
— Только через две, Молли? — спросила Синтия. — Надо же! А я сегодня обнаружила, что могу шагать разом через четыре ступеньки, — они такие широкие и низкие!
— Дитя мое, что ты такое говоришь?
— Только признаюсь в том, что я, как Молли, нуждаюсь в утонченности манер, которую дает хорошее общество. А потому, пожалуйста, позволь нам пойти сегодня вечером к мисс Браунинг. Я поручусь за Молли в том, что она не будет больше сидеть на вишневом дереве, а Молли проследит за тем, чтобы я поднималась по лестнице как надлежит леди. Я буду подниматься по ступенькам так благонравно, как будто начала выезжать в свет и уже побывала на Пасхальном балу.
Таким образом, разрешение было получено. Если бы среди предполагаемых посетителей было названо имя мистера Осборна Хэмли, всех этих трудностей и не возникло бы.
Но хотя его там не было, был его брат Роджер. Молли увидела его сразу, как вошла в маленькую гостиную, но Синтия его не заметила.
— Посмотрите-ка, мои дорогие, — сказала мисс Фиби Браунинг, поворачивая их в ту сторону, где стоял Роджер, ожидая своей очереди поздороваться с Молли, — мы все-таки нашли для вас джентльмена! Какая удача, правда? Только что сестра сказала, что вам это может показаться скучным — тебе, Синтия, она хотела сказать, потому что ты ведь приехала из Франции, — как, точно его само небо послало, пришел мистер Роджер с визитом. Я не скажу, что мы прямо вцепились в него, потому что он слишком хорош для этого, но, право, были к тому готовы, если бы он не остался по собственной воле.
Как только Роджер сердечно поздоровался с Молли, он тут же попросил представить его Синтии.
— Я хочу знать ее, вашу новую сестру, — сказал он с доброй улыбкой, которую Молли так хорошо запомнила с того самого первого дня, когда она в слезах сидела под плакучим ясенем.
Синтия стояла чуть позади Молли, когда Роджер попросил представить его. Обычно она одевалась с беззаботным изяществом. Молли, которая была воплощением утонченной опрятности, порой недоумевала, как смятые, небрежно брошенные платья Синтии имели свойство выглядеть так хорошо, ниспадать такими грациозными складками. К примеру, бледно-сиреневое платье, бывшее на ней в этот вечер, надевалось уже несколько раз, и казалось немыслимым надеть его снова, но казалось лишь до тех пор, пока Синтия его не надела. И тогда его помятость превратилась в мягкость, и сами складки обернулись прекрасными линиями. Молли, в своем безупречно чистом, изящном платье розового муслина, не выглядела вполовину так элегантно, как Синтия. Серьезные глаза Синтии, когда ее и Роджера представляли друг другу, имели выражение детской невинности и зачарованности, что было совершенно не в ее характере. В тот вечер она облеклась в свою магическую броню — невольно, как всё, что она делала, но, с другой стороны, она никогда не могла устоять перед тем, чтобы испытать свою власть над незнакомцами. Молли все это время полагала в душе́, что вправе ожидать хорошей, долгой беседы с Роджером, когда они снова увидятся, что он расскажет ей или она выспросит у него все подробности, которые так давно хотела услышать о сквайре, о Хэмли-Холле, об Осборне и о нем самом. Он был так же искренен и дружествен с нею, как всегда. Если бы здесь не было Синтии, все пошло бы так, как она предвкушала, но из всех жертв очарования Синтии он оказался самой беспомощной и покорной. Молли видела все это, сидя рядом с мисс Фиби за чайным столиком в качестве помощницы, передавая кекс, сливки и сахар с таким деятельным усердием, что всем остальным казалось, будто ее мысли, как и руки, полностью этим и заняты. Она старалась вовлечь в разговор двух застенчивых девочек, считая это своей обязанностью, поскольку была старше их на два года. В результате, когда она поднялась наверх, девочки льнули к ней с обеих сторон, готовые поклясться ей в дружбе навек. Им непременно хотелось, чтобы она сидела между ними за игрой в vingt-et-un, [44] и они так нуждались в ее совете в важном вопросе установления стоимости фишек, что ей не удалось присоединиться к оживленной беседе между Роджером и Синтией. Вернее сказать, говорил — с большим одушевлением — Роджер, обращаясь к Синтии, чьи прекрасные глаза были устремлены на его лицо с выражением глубокого интереса ко всему, что он говорит, и лишь изредка она тихим голосом отвечала. Молли удавалось расслышать только обрывки фраз во время пауз в игре.
— У моего дяди мы всегда даем серебряный трехпенсовик за три дюжины. Вы ведь знаете, что такое серебряный трехпенсовик, дорогая мисс Гибсон?
— Три степени бакалавра с отличием оглашаются в здании сената в девять часов утра в пятницу, и вы представить себе не можете…
— Я думаю, это покажется несерьезным — играть ниже, чем на шесть пенсов. Этот джентльмен, — (это было сказано шепотом), — учится в Кембридже, а там, знаете, всегда играют по-крупному и порой разоряются, не так ли, дорогая мисс Гибсон?
— A-а, при этой церемонии магистр искусств, который идет впереди кандидатов на степень бакалавра с отличием, называется Отцом колледжа, к которому принадлежит, — я, по-моему, уже об этом упоминал?
Таким образом, Синтия слушала рассказ о Кембридже и об экзамене, который так интересовал Молли и о котором у нее не было возможности расспросить знающего человека, и Роджер, от которого она всегда ожидала окончательного и самого убедительного ответа, рассказывал именно о том, что она желала знать, — а у нее не было возможности слушать. Ей понадобилось все ее терпение, чтобы приготовить пакетики фишек и решить, в качестве арбитра игры, какие фишки — круглые или продолговатые — считать шестерками. А когда все было готово и все расселись по местам вокруг стола, Роджера и Синтию пришлось звать дважды, прежде чем они подошли. Они, правда, поднялись, как только их позвали, но не двинулись с места — Роджер продолжал говорить, а Синтия слушала, пока их не окликнули вторично, и тогда они поспешили к столу, изо всех сил стараясь делать вид, что внезапно очень заинтересовались важными вопросами игры, а именно: ценой трех дюжин фишек и какие фишки, при прочих равных, лучше считать за полудюжину — круглые или продолговатые. Мисс Браунинг, постучав карточной колодой по столу и приготовившись сдавать, решила вопрос, объявив: «Круглые — шестерки, и три дюжины фишек стоят шесть пенсов. Благоволите заплатить — и начнем». Синтия сидела между Роджером и Уильямом Орфордом, юным школьником, который в этих обстоятельствах горько
