В тусклом стекле - Джозеф Шеридан Ле Фаню
Открыв задвижку, он выглянул в темноту соседней комнаты и прислушался; затем снова притворил дверь и вернулся. Старик просто трясся он нетерпения.
– Я отложил для Планара пачечку в десять тысяч франков, – сообщил граф, ткнув пальцем в свой жилетный карман.
– Боюсь, он не захочет этим довольствоваться, – сказала дама.
– Черт возьми, что значит «не захочет»?! Что же, у него совсем совести нет? Ну так я поклянусь, что это половина от всей суммы.
Они еще раз подошли ко мне вместе и некоторое время молча озабоченно меня рассматривали; затем старый граф снова принялся поносить Планара и сличать время на своих карманных и на каминных часах. Дама казалась гораздо спокойнее. Она больше не оборачивалась в мою сторону и сидела ко мне в профиль, глядя прямо перед собою; за последние минуты она странно потемнела и подурнела и походила скорее на ведьму. При виде этого утомленного лица, с которого словно бы спала маска, последняя надежда во мне угасла. Они явно намереваются увенчать ограбление убийством. Но отчего они не разделались со мною сразу? Какой смысл откладывать расправу, усугубляя тем самым риск? Невозможно передать, как бы я ни старался, весь ужас, который пришлось мне пережить. Представьте себе кошмар наяву – когда все, что мыслимо лишь в страшном сне, происходит с вами на самом деле и нет больше сил выносить эту пытку, но момент телесной смерти все оттягивается и оттягивается, к вящему удовольствию тех, кого забавляют ваши адские муки. Причина моего состояния уже не казалась загадкою, теперь она была мне понятна.
И вот, в момент сильнейших моих страданий, которых я не умею выразить словами, дверь комнаты, где находился гроб, медленно отворилась, и на пороге появился маркиз д’Армонвиль.
Глава XXV
Отчаянье
Минутная надежда, столь зыбкая и неистовая, что сама казалась пыткою, сменилась ужасом отчаяния, лишь только произнесены были первые слова.
– Ну наконец-то, Планар, слава богу, – закудахтал граф, вцепившись обеими руками в локоть вошедшего и подводя его ко мне. – Вот, смотрите. Пока все идет прелестно, просто прелестно! Подержать вам свечку?
Мой друг д’Армонвиль, Планар, или кто он там был на самом деле, подошел ко мне, стягивая на ходу перчатки и засовывая их в карман.
– Свечу немного правее; так… – сказал он и, склонившись надо мною, принялся внимательно рассматривать мое лицо. Дотронулся до лба, провел по нему рукою, после чего некоторое время глядел мне в глаза.
– Что вы думаете, доктор? – прошептал граф.
– Сколько ему дали? – вопросом на вопрос отвечал маркиз, так неожиданно разжалованный в доктора.
– Семьдесят капель, – сказала дама.
– С горячим кофеем?
– Да, шестьдесят с кофеем и десять с наливкою.
Мне почудилось, что голос ее при этом немного дрогнул; нужно, видимо, пройти долгий путь по стезе порока, чтобы полностью избыть в себе последние внешние признаки волнения, ибо они живучи и сохраняются даже тогда, когда все доброе, что их когда-то породило, давно погублено.
Доктор меж тем продолжал разглядывать меня невозмутимо, словно собирался поместить на секционный стол и анатомировать перед студентами.
Он еще некоторое время изучал мои зрачки, затем взялся рукою за пульс.
– Так, деятельность сердца приостановлена, – пробормотал он.
Потом он поднес к моим губам нечто вроде листочка сусального золота, отворотившись при этом, чтобы не поколебать его собственным дыханием.
– Ага, – едва слышно, точно про себя, произнес он.
Расстегнув на мне сорочку, он приложил к моей груди стетоскоп. Припав ухом к другому концу трубки, прислушался, словно пытаясь уловить какой-то очень отдаленный звук, после чего поднял голову и сказал так же тихо, ни к кому не обращаясь:
– Признаков работы легких не наблюдается.
Покончив, по всей вероятности, с осмотром, он проговорил:
– Семьдесят капель, даже шестьдесят – десять я назначил про запас – должны продержать его в бесчувствии шесть с половиною часов – этого хватит с лихвой. В тот раз, в карете, я дал ему всего тридцать капель, и он показал весьма высокую чувствительность мозга. Надеюсь, однако, что доза не смертельна. Вы твердо уверены, что дали семьдесят капель, не более?
Дама подтвердила.
– Вспомните точно, – настаивал Планар. – А вдруг он сейчас умрет? Выведение из организма тут же прекратится, в желудке останутся инородные вещества, в том числе и ядовитые. Если вы сомневаетесь в дозе, лучше все-таки сделать ему промывание желудка.
– Эжени, миленькая, скажи честно, скажи как есть, – встревожился граф.
– Я не сомневаюсь, я совершенно уверена, – отвечала она.
– Когда именно это произошло? Я просил вас заметить время.
– Я так и сделала; минутная стрелка находилась ровно под ножкою купидона.
