Том 1. Новеллы; Земля обетованная - Генрих Манн
Действительно, фигура Реслинга время от времени поворачивается к нам и своими смешными сторонами. Мы смеемся, когда он в избытке холопского усердия падает в лужу у ног своего обожаемого монарха или носится за ним как одержимый по всей Италии, забыв о первоначальной цели своего путешествия; смеемся, когда он в смертельном страхе ищет спасения от собаки Вулькова или когда во время своей патетической речи при открытии памятника на виду у всех присутствующих прячется от грозы под трибуной.
Однако комическое в романе, в основном мрачном и по тону и по материалу, лишено благодушия и веселости и не смягчает сатирической остроты произведения. В каждом юморе, — как писал Чернышевский, — и смех и горе. В юморе Генриха Манна больше горя, чем смеха. Писатель ненавидит страстно, обвиняет гневно и непримиримо, и если Геслинг вызывает в читателе чувство ненависти и отвращения, то это только означает, что автор достиг цели. Резкая контрастность в характере и поведении Геслинга превращает его образ в гротеск и является отражением морального и психологического распада буржуазной личности в эпоху загнивающего капитализма. Геслинг и люди его круга воспринимаются как грозное предостережение писателя-гуманиста своему народу.
Геслинг не одинок. Это не старомодный театральный злодей, ворвавшийся в мир патриархальной добродетели, чтобы внести в него смятение и разлад. Достаточно вспомнить, что местный пастор, член националистического Общества воинов, проповедует шовинизм и необходимость решительной борьбы с свободомыслием; что учитель гимназии, дегенерат и пропойца, воспитывает учеников на рассказах о зверствах немецких солдат во время Франко-прусской войны.
И маленький Нециг не похож на тихие городки старой немецкой провинции из сентиментальных мещанских романов. Нециг — это германская империя в миниатюре, а Геслинг — двойник Вильгельма, ничтожество, возглавляющее в городе «партию кайзера». Весь город вовлечен в водоворот конкуренции, ажиотажа и борьбы, все в меру своих способностей обманывают друг друга, и над всем стоит смрадный дух гниения и смерти.
Не только фашисты нашли в романе свой прообраз, но и те, кто своей предательской политикой проложил им дорогу к власти. В 1937 году Манн писал: «Внутренняя сдача произошла задолго до ее внешнего проявления, Гитлер мог прийти и раньше: социал-демократы его ждали и не собирались по-настоящему защищать республику».
Одним из таких социал-демократов является в романе Наполеон Фишер. Во взаимоотношениях Геслинга и Фишера действуют, «с одной стороны, энергичный представитель буржуазии, а с другой — целеустремленный рабочий» — ренегат своего класса. Фишер — один из тех рабочих, которые пришли на фабрику из мещанской среды и считали себя временными и вынужденными спутниками пролетариата. Он бесконечно далек от подлинно революционных интересов рабочих масс, от их нужд и страданий. Его деятельность в качестве «рабочего вождя» является сугубо эгоистической, своекорыстной. Фишер и Геслинг идут разными дорогами, но к одной цели — к обогащению и власти. Вот почему предвыборная сделка между ними, несмотря на их взаимную вражду вначале, не кажется нам ни неожиданной, ни случайной. «Одна тайна влечет за собой другую. Теперь Дидерих и его рабочий связаны друг с другом не только на фабрике, но и в политике».
Обличая националистов и их пособников, Манн остается последовательным до конца. Краски его мрачны, но они раскалены на огне благородного негодования, рисунок его резок и груб, но точен. Его «обвиняю» звучит страстно и безоговорочно.
Сатира Манна становится мягче и спокойнее, подчас даже приобретает оттенок элегической грусти, когда он переходит к изображению представителей либеральной партии, особенно ее главной опоры и вдохновителя — старика Бука. Манн далеко не сочувствует либералам, но и не настолько их ненавидит, чтобы мерить одной мерою с их пособниками и одновременно врагами — националистами. Манновские либералы — это люди расплывчатых убеждений, сентиментальные филантропы и крохоборствующие «целители» общественных пороков, болтливые и самодовольные филистеры и робкие, незлобивые фрондеры, которые, в сознании прочности своего мещанского бытия, предпочитают худой мир доброй ссоре. К числу их, например, принадлежит молодой Бук — краснобай и повеса. Он никак не может определить свое место в жизни и, как маятник, качается «между Лассалем и Бисмарком», между желанием стать генералом и «вождем» рабочих. В конце концов он избирает профессию актера, благо на сцене можно быть кем угодно, но только не самим собой.
Особое место в романе занимает образ «старого испытанного либерала», «подвижника 1848 года» — старика Бука. Сочувствие автора к нему несомненно. Оно пробивается сквозь свободную от авторских оценок ткань произведения. В образе старого либерала чувствуется скорбь писателя по поводу поражения германской революции XIX века, которая при ином исходе могла бы открыть немецкому народу более счастливые пути.
Старый Бук показан Манном как единственный хранитель идеалов революционной эпохи. От других либералов он отличается честностью и презрением к компромиссу с существующим режимом. Свое назначение он видит в том, чтобы служить народу, причем народ для него — все классы общества, кроме тиранов.
Бук — не идеализированная схема, не отвлеченное олицетворение духа революции, а живое и реальное лицо, весьма характерное для своей эпохи. Он, при всех его достоинствах, только маленький Дон-Кихот, декламирующий о свободе, справедливости и любви, впавший в старческую наивность мечтатель и фантазер, а не борец и революционер. Он ворчит и резонерствует там, где нужно ненавидеть и действовать. Асессор Ядассон правильно характеризует робкую оппозицию Бука как «сентиментальный бунт». Он не опасен для империалистов, но вреден для дела борьбы с ними. В своей либеральной близорукости он не разгадал врага даже в Геслинге и предлагает ему свою поддержку при выборах в магистрат. Столовая для бедных и сиротский приют — предел его стремлений как общественного деятеля и «народного печальника». В изображении Манна старый Бук более смешон, чем трагичен, хотя автор и показывает его историческую обреченность.
Смерть старого либерала описана с лирической взволнованностью и имеет глубоко символический смысл. Старик умирает, окруженный сыновьями и дочерьми. В последнюю минуту на пороге появляется ликующий Дидерих. Он возвращается с открытия памятника Вильгельму I и полон самых радужных надежд на будущее. Старик испугался, «точно увидел кого-то чужого, внушавшего ему страх: испугался и стал задыхаться».
Смерть старого Бука — это смерть немецкого буржуазного либерализма XIX века, освободившего без борьбы и сопротивления место для самых темных и разрушительных сил империалистической реакции. Умер Бук, остался Геслинг — вот что хотел сказать Манн.
Огромной заслугой Манна
