Виллем Элсхот - Избранное
Жена внимательно слушала, лежала тихо, как мышка, не вздыхала и не ворочалась. Я замолчал, и она спросила, что я собираюсь делать и уж не думаю ли отказаться от места в «Дженерал Марин энд Шипбилдинг компани».
— Да, — ответил я спокойно. — Без этого не обойтись. Работать клерком и вести свои торговые дела невозможно. Тут надо поступать решительно.
— А вечером? — последовал вопрос после новой паузы.
— Вечером темно, — сострил я.
Ответ попал в цель. Кровать заскрипела, жена отвернулась, предоставляя мне возможность сгинуть в моих торговых делах. Мне надлежало выкручиваться самому.
— Что вечером? — рявкнул я.
— Заниматься делами вечером, — спокойно пояснила она. — А что за товар?
И тут я должен был признаться, что это сыр. Странно, но в этом товаре я находил нечто отталкивающее и смешное. Лучше было бы торговать чем-то другим, например цветочными луковицами или электрическими лампочками, которыми Голландия тоже славится. Даже селедку, особенно копченую, я стал бы продавать с большим удовольствием, чем сыр. Но не могла же фирма на Мурдейке ради меня изменить продукцию, это я хорошо понимал.
— Странный товар, тебе не кажется? — спросил я.
Нет, ей не казалось.
— На него всегда есть спрос, — повторила она слова Ван Схоонбеке.
Ее ответ воодушевил меня, и я сказал, что завтра утром пошлю «Дженерал Марин энд Шипбилдинг компани» ко всем чертям. Мне хотелось только зайти в контору попрощаться с коллегами.
— Может быть, сначала написать фирме и предложить свои услуги, — посоветовала жена. — А потом подумаешь, что делать. Ты как ненормальный.
Последние слова были крайне непочтительными по отношению к деловому человеку, но совет был стоящий. Впрочем, хоть я и сказал, что пошлю к чертям службу, но одно дело сказать, другое — сделать. Когда у тебя есть жена и дети, надо быть вдвойне осмотрительным.
На следующий день я сходил к моему другу Ван Схоонбеке узнать фамилию и адрес, а также взять рекомендацию. В тот же вечер я написал солидное деловое письмо в Амстердам, лучшее из написанных мной в жизни. Я опустил его сам. Такое не доверишь никому, даже собственным детям.
Ответ не заставил себя долго ждать. Он пришел так скоро, что я даже испугался. Он был в форме телеграммы: «Ждем завтра одиннадцать Центральной конторе Амстердама. Дорожные расходы возместим».
Теперь надо было что-то придумать, чтобы завтра не идти на службу. Жена предложила похороны. Я отверг предложение, так как только что отпрашивался на день в связи с похоронами матери. А ради какого-нибудь кузена не отпросишься на целый день.
— Тогда скажи, что ты заболел, — сказала жена. — Это можно подготовить уже сегодня. Сейчас все болеют гриппом.
Весь день я сидел в конторе, держась за голову, и завтра я еду в Амстердам знакомиться с фирмой Хорнстры.
VСырный фильм начинает крутиться передо мной. Хорнстра предполагал назначить меня своим генеральным представителем в Бельгии и Великом герцогстве Люксембургском. «Официальным представителем», сказал он, но я в этом плохо разбираюсь. Великое герцогство он подкинул мне так, словно его-то и недоставало для полного весу. Правда, оно далековато от Антверпена, но зато я наконец-то увижу эту горную страну. И тогда при первой же возможности я выдам молодчикам Ван Схоонбеке несколько ресторанов в Эхтернахе, Дикирхе и Виандене.
Поездка была приятной. Расходы возмещал Хорнстра, и поэтому я ехал во втором классе вместо третьего. Потом я понял, что они рассчитывали на первый. Слишком поздно до меня дошло, что я мог взять третий, а разницу положить себе в карман. Но это было бы нечестно, особенно при первом знакомстве.
Я так волновался, что и пяти минут не мог усидеть на своем месте, а на вопрос таможенника, везу ли я что-нибудь подлежащее обложению пошлиной, ответил наивно: «Пожалуй, нет!» Однако чиновник сказал, что «пожалуй, нет» не является ответом и надо сказать «да» или «нет». Таким образом, мне сразу стало ясно, что с этими голландцами надо держать ухо востро. У Хорнстры это подтвердилось, ибо он не сказал ни одного лишнего слова, за полчаса подсчитал мои расходы, оплатил их и отпустил меня домой с контрактом в кармане. Письмо моего друга Ван Схоонбеке решило дело, потому что Хорнстра даже не слушал рассказа о моих врожденных качествах, а, прочтя письмо, сразу спросил, сколько тонн я готов пустить в оборот.
Вопрос поставил меня в тупик. Я не имел ни малейшего представления о том, сколько голландского сыра поглощается в Бельгии и на какую часть общего количества я мог наложить лапу. И какое время мне потребуется, чтобы сбыть с рук этот «оборот», как он выразился.
Моя долгая служба в «Дженерал Марин энд Шипбилдинг» не помогла мне найти ответ, я чувствовал лишь, что называть цифру не следует.
— Начинать надо с небольшого, — произнес вдруг Хорнстра, который, видимо, решил, что я думаю чересчур долго. — На следующей неделе я отправлю вам двадцать тонн жирного эдамского сыра в нашей новой патентованной упаковке. Запас буду пополнять по вашему усмотрению.
Затем он предложил подписать контракт, суть которого состояла в том, что отныне я представитель фирмы за пять процентов с продажной стоимости сыра, с окладом 300 гульденов и компенсацией транспортных расходов. Когда я подписал, он позвонил, встал из-за стола, пожал мне руку, и не успел я выйти, как уже другой посетитель сидел в моем кресле.
Выйдя на улицу, я был вне себя от радости; мне пришлось сделать над собой усилие, чтобы не запеть, как Фауст: «Ко мне возвратись, счастливая юность, и в сердце зажги желанье любви!»
Триста гульденов в месяц. Вдвое больше, чем я получаю в «Дженерал Марин энд Шипбилдинг». Там я давно достиг своего потолка; так что я уже несколько лет жду первого снижения зарплаты. На нашей верфи такой порядок: идешь от нуля к ста, а потом обратно.
А компенсация транспортных расходов! Еще не выйдя на улицу, я понял, что впредь мы будем ездить отдыхать только за счет Хорнстры. В Динане или Лароше забегу сегодня вечером в сырный магазин.
В Амстердаме я почти ничего не запомнил, потому что если что и видел там, то как во хмелю. Потом я слышал от других, что там столько-то велосипедистов и столько-то табачных магазинов, а Калверстраат ужасно длинная, узкая и оживленная. А я сам едва нашел время там пообедать и сел в первый попавшийся поезд на Бельгию, так не терпелось мне поскорее поделиться своим счастьем с господином Ван Схоонбеке и с женой. Обратному пути, казалось, конца не будет. Среди моих попутчиков были, видимо, и деловые люди, так как двое из них сидели, уткнувшись в досье. Один делал заметки на полях золотой авторучкой. Мне теперь тоже нужна такая ручка, так как просить всякий раз при оформлении заказов ручку и чернила у клиентов никуда не годится. Не исключено, что этот господин тоже торговал сыром. Я посмотрел на его чемоданы в багажной сетке, но это ничего не дало.
Господин был изысканно одет, в ослепительной рубашке, в шелковых носках и с золотым лорнетом. Сыр или не сыр?
Молчать до Антверпена было невыносимо. Я мог лопнуть. Я должен был говорить или петь. Но петь в поезде не принято. Тогда я воспользовался остановкой в Роттердаме, чтобы сказать, что экономическое положение Бельгии, кажется, несколько улучшается.
Он пристально посмотрел на меня, словно вид моего лица помогал ему умножать в уме какие-то числа, потом выдавил неясный звук на непонятном языке. Уж эти мне деловые люди!
Случаю было угодно, чтобы я приехал в среду около пяти часов. Еженедельная говорильня у Ван Схоонбеке начиналась в среду примерно в половине шестого, и я поехал прямо к нему, чтобы дать ему возможность информировать своих друзей о моем социальном росте. Как жаль, что моя мать не дожила до этого!
Для Ван Схоонбеке будет во всяком случае большим облегчением, что простой клерк из «Дженерал Марин энд Шипбилдинг» канул в вечность.
По дороге я остановился перед сырным магазином и с восторгом осмотрел витрину. В потоке яркого света электрических ламп громоздились батареи больших и маленьких сыров разной формы и разных фирм. Они стеклись сюда из всех соседних стран.
Огромные «грюйеры», похожие на мельничные жернова, служили фундаментом, а на них лежали «честеры», «гауда», «эдамские» и многие другие с совершенно неизвестными мне названиями. У нескольких наиболее крупных сыров были вспороты животы и выворочены внутренности. «Рокфоры» и «горгонзолы» выставляли напоказ свою зеленую плесень, а эскадрон «камамберов» истекал гноем.
Из магазина веяло дыханием тлена, которое, однако, стало менее ощутимо, когда я немного принюхался.
Я не хотел пасовать перед зловонием и решил, что все равно не уйду, пока сам не сочту нужным. Деловой человек должен быть закаленным, как полярник.
