Виллем Элсхот - Избранное
Это сообщается не как новость, потому что все уже знают об этом, кроме меня, который никогда ничего не слышал ни о невесте, ни о женихе, а скорее как пункт повестки дня, по поводу которого должно быть проведено голосование. Голосуют «за» или «против» в зависимости от того, равные или неравные состояния у новобрачных.
Мнения совпадают, так что дискуссия не занимает много времени. Каждый высказывает то, что думают все.
— Делафайль, значит, ушел с поста председателя Торговой палаты.
Я никогда не слышал об этом человеке, а они знают не только о его существовании и об его отставке, но большинству известны и ее истинные причины: утрата доверия из-за банкротства, какая-то тайная болезнь, скандальная история с женой или дочерью, и вдобавок ему самому все надоело.
Эта «устная газета» занимает большую часть вечера и очень мучительна для меня, так как мне все время приходится принимать решения — когда кивнуть, когда улыбнуться, а когда — поднять брови.
Да, в этой компании я постоянно испытываю страх и обливаюсь потом сильнее, чем в час смерти матери. Я уже описывал тебе, как я тогда страдал, но это длилось всего одну ночь, а у Ван Схоонбеке это повторяется каждую неделю и дальше будет не легче.
В связи с тем, что вне дома моего друга они не общаются со мной, им никак не удается запомнить мою фамилию, и сначала они называли меня разными именами, слегка напоминавшими мое. А так как я не могу поправлять их всякий раз, постоянно повторяя «извините, Лаарманс», то они решили в конце концов обращаться к Ван Схоонбеке, говоря: «Ваш друг утверждает, что либералы…» В этот момент они переводят взгляд на меня. Таким образом, называть мою фамилию незачем. А «ваш друг» означает одновременно недоумение по поводу того, какими чудесными дружками начинает обзаводиться этот Ван Схоонбеке.
Мое молчание им даже нравится. И если я заговорю, то для кого-то из них это всегда большое испытание. Из уважения к хозяину он вынужден давать мне информацию о рождении, юношеских годах, образовании, женитьбе и карьере той или иной местной знаменитости, хотя в этот вечер им хочется поговорить только о ее похоронах.
По части ресторанов я тоже не силен.
— На прошлой неделе мы с женой ели вальдшнепа в Дижоне.
Непонятно, зачем надо сообщать, что жена тоже ела.
— Значит, кутнул со своей собственной половиной, приятель? — замечает кто-то.
И тут они начинают наперебой перечислять рестораны, не только в Бельгии, но и далеко за ее пределами.
В первый раз, когда я был еще не так запуган, я счел своим долгом тоже назвать один, в Дюнкерке. Много лет назад мой школьный товарищ рассказывал, что он там обедал во время свадебного путешествия. Я запомнил название, потому что это была фамилия известного пирата.
Я держал свой ресторан наготове и ждал удобного момента.
Они уже дошли до Солье, Дижона, Гренобля, Диня, Грасса и направлялись, видимо, в Ниццу и Монте-Карло, и мне теперь было нелегко упомянуть Дюнкерк. Это произвело бы точно такое же впечатление, как если бы кто-то выскочил с Тильбургом, когда перечислялись рестораны Ривьеры.
— Можете не верить, но на прошлой неделе в Руане я съел в «Старых часах» закуску ассорти, омара, полкурицы с трюфелями, сыр и десерт, и все это за тридцать франков, — похвастался кто-то.
— А не был ли тот омар консервированным японским крабом, старина? — последовал вопрос.
Руан недалеко от Дюнкерка, и нельзя было упустить этот единственный шанс. Я воспользовался паузой и вставил:
— «Жан-Барт» в Дюнкерке тоже отличный ресторан.
Хотя я и здорово подготовился, но все же испугался собственного голоса. Я потупил взор и ждал реакции.
К счастью, я не сказал, что сам был там в этом месяце, ибо кто-то тут же заметил, что этот «Жан-Барт» уже три года как закрыт и переоборудован в кинотеатр.
Да, чем больше я буду говорить, тем скорее они поймут, что у меня не только нет автомашины, но и никогда не будет.
Итак, лучше всего молчать, ибо они начинают присматриваться ко мне и, видимо, задумываются над тем, что побуждает Ван Схоонбеке оказывать мне гостеприимство. Если бы не брат, получающий пациентов через Ван Схоонбеке, то я давно бы послал всю эту компанию к черту.
С каждой неделей мне становилось все яснее, что мой друг имеет в моем лице очень обременительного подопечного и что дальше так продолжаться не может. И вдруг в прошлую среду он спросил меня, как я смотрю на то, чтобы стать представителем одной известной нидерландской фирмы в Бельгии. Речь шла о крупных предпринимателях, интересы которых он недавно успешно защищал в суде. Должность я мог получить немедленно. Достаточно было одной его рекомендации, и он готов был дать ее. Денег не требовалось.
— Подумай хорошенько, — посоветовал он. — На этом можно немало заработать, и ты подходящий человек.
С его стороны было несколько нетактично говорить так, ибо я сам знаю, для чего я подхожу, а для чего не подхожу, и не люблю, когда об этом судят другие. И все же здорово, что он без всяких условий предоставил мне случай сбросить с себя скромную оболочку клерка в «Дженерал Марин энд Шипбилдинг компани» и превратиться в коммерсанта. Вот когда его приятели с их жалкими центами вполовину сбавят спеси.
Я все-таки осведомился у него, каким товаром торгуют его голландские друзья.
— Сыром, — ответил мой друг. — На него всегда есть спрос, потому что должны же люди есть.
IVВ трамвае, возвращаясь домой, я уже чувствовал себя совсем другим человеком.
Ты знаешь, что мне уже под пятьдесят, и тридцать лет службы наложили на меня свой отпечаток. Клерки безропотны, гораздо безропотнее рабочих, которые добились некоторого уважения своей непокорностью и сплоченностью. Говорят, что в России они даже стали хозяевами. Если это так, то, мне думается, они этого заслужили. Впрочем, они, по-видимому, купили это ценой собственной крови. Клерки же в основном не имеют специализации и настолько взаимозаменимы, что человек с большим стажем может запросто получить коленкой под свой верный пятидесятилетний зад, а на смену ему найдется другой, не хуже, но дешевле.
Так как я хорошо знаю это и к тому же у меня есть дети, я всячески избегаю ссор с незнакомыми людьми, ибо они могут оказаться друзьями моего патрона. В трамвае я терплю, если меня толкают, и не слишком возмущаюсь, если мне наступят на ногу.
Но в тот вечер мне было море по колено. Неужели эта сырная мечта действительно осуществится?
Я почувствовал, что мой взгляд стал тверже, и засунул руки в карманы брюк с непринужденностью, которая полчаса тому назад была мне совершенно несвойственна.
Придя домой, я по обыкновению сел за стол, поужинал, ни словом не обмолвившись о новой перспективе, открывавшейся передо мной, и посмеялся про себя, когда увидел, как жена с обычной для нее скаредностью резала хлеб и мазала его маслом. Ведь ей и в голову не могло прийти, что, может быть, завтра она станет женой коммерсанта.
Я ел как всегда: ни больше ни меньше, ни быстрее ни медленнее. Одним словом, ел как человек, который полагает, что его многолетняя кабала в «Дженерал Марин энд Шипбилдинг компани» продлится еще неизвестное количество времени.
Несмотря на это, жена спросила, что у меня случилось.
— Что может случиться? — ответил я вопросом на вопрос.
Затем я стал просматривать домашние работы своих двоих детей.
Я обнаружил грубую ошибку в причастии страдательного залога и исправил ее так весело и дружелюбно, что сынишка удивленно посмотрел на меня.
— Ты что так смотришь, Ян? — поинтересовался я.
— Не знаю, — засмеялся мальчишка, переглянувшись с матерью.
Значит, все-таки по мне было что-то заметно. А я-то всегда считал, что умею мастерски скрывать свои чувства. Теперь придется научиться, так как в торговле это необходимо. И раз уж у меня лицо как открытая книга, то во время «устной газеты» на нем, наверное, не раз можно было прочесть «караул!».
Супружеское ложе я считаю наиболее подходящим местом для обсуждения серьезных проблем. Там я по крайней мере наедине с женой. Одеяла приглушают голоса, темнота способствует размышлению, и так как я не вижу свою жену, она не оказывает на меня давления своим встревоженным лицом. Там можно сказать все, на что не отважишься при свете. И именно там, лежа на правом боку, я объявил жене после небольшой вступительной паузы, что собираюсь стать деловым человеком.
На протяжении долгих лет она слышала лишь незначительные признания и потому потребовала, чтобы я повторил сказанное и объяснил все поподробнее, что я и сделал в спокойной, доходчивой, точнее говоря, «деловой» форме. В пять минут я обрисовал ей компанию друзей Ван Схоонбеке, рассказал о том, как они естественно и непроизвольно унижали меня, и сообщил о предложении, с которым он так неожиданно проводил меня домой.
