Портрет леди - Генри Джеймс
Изабелла ответила, что с радостью познакомится с мисс Озмонд, и, если мадам Мерль возьмет ее с собой и покажет ей холмы, она будет ей очень благодарна. С этим заверением гость и ушел. Изабелла приготовилась выслушать упреки за свое глупое поведение, но, к ее удивлению, мадам Мерль, которая никогда не совершала того, чего от нее ждали, сказала ей:
– Вы были очаровательны, дорогая. Прекрасно держались. Вы никогда не доставляете разочарований.
Если бы мадам Мерль упрекнула Изабеллу, это, возможно, вызвало бы у той раздражение, но, скорее, она бы сочла упреки справедливыми, но эти слова, которые произнесласейчас мадам Мерль, почему-то заставили девушку впервые испытать к ней некоторую неприязнь.
– Это вовсе не входило в мои намерения, – холодно ответила Изабелла. – Насколько мне известно, я абсолютно не обязана очаровывать мистера Озмонда.
Мадам Мерль вспыхнула; но, как мы знаем, отступать было не в ее правилах.
– Мое милое дитя, я вовсе не о нем, бедняге, говорила, а о вас. Конечно, какое имеет значение, понравились вы ему или нет! Но мне показалось – он вам понравился.
– Да, – честно призналась Изабелла. – Но это тоже не имеет никакого значения.
– Все, что касается вас, имеет для меня значение, – ответила мадам Мерль с видом благородного великодушия, – особенно когда это одновременно касается и старого друга.
Какими бы ни были обязательства Изабеллы перед мистером Озмондом, нужно заметить, что девушка нашла их достаточными, чтобы отправиться к Ральфу и задать ему несколько вопросов об этом джентльмене. Суждения Ральфа обычно грешили некоторым цинизмом, но она льстила себя надеждой, что научилась вносить в них необходимые поправки.
– Знаю ли я его? – переспросил ее кузен. – О, да, я знаю его. Не очень хорошо, но в целом достаточно. Я никогда не искал его общества, и он, очевидно, никогда не считал мое необходимым условием для прекрасного самочувствия. Кто он, что из себя представляет? Таинственный американец, который живет лет двадцать или даже больше в Италии. Почему я называю его таинственным? Только чтобы завуалировать свою неосведомленность – я не знаю ни его прошлого, ни семьи, ни происхождения. Он может быть и принцем в изгнании – внешность его, кстати, это допускает. Принц, который из блажи отрекся от престола и с тех пор обижен за это на весь мир. Он жил в Риме, но в последние годы обосновался во Флоренции – помню, слышал один раз, как он сказал, что Рим становится все более пошлым. Мистер Озмонд ненавидит пошлость – это его особая черта; других, по крайней мере, я не знаю. Живет он на доходы, которые, я подозреваю, невелики – иначе они были бы пошлыми. Благородная бедность – так он сам определяет свое положение. Он рано женился и потерял жену, у него вроде есть дочь. И еще сестра, которая вышла замуж за какого-то второсортного местного графа или что-то в этом роде. Помнится, я где-то встречал ее раньше. Она показалась мне приятнее брата, хотя, говорят, она довольно безнравственна. О ней, помнится, ходило немало сплетен. Я бы не рекомендовал вам знакомиться с ней. А почему вы не спросите об этих людях у мадам Мерль? Она знает их лучше меня.
– Я спрашиваю, потому что наряду с ее мнением меня интересует также и ваше, – ответила Изабелла.
– Что вам мое мнение! Если вы влюбитесь в мистера Озмонда, вам ведь будет все равно, что я думаю?
– Вероятно. Но в то же время оно имеет кое-какое значение. Чем больше сведений о человеке, тем лучше.
– Не согласен. Нынче мы слишком много знаем о людях, слишком много слышим. Наши уши, умы, рты забиты разными сведениями до отказа. Не обращайте внимания на то, что вам говорят о ком-то. Старайтесь сами судить обо всем и обо всех.
– Именно это я и стараюсь делать, – сказала Изабелла. – Но когда начинаешь так поступать, люди обвиняют тебя в самонадеянности.
– Не обращайте внимания. Это мой главный принцип – не обращать внимания на то, что говорят обо мне, и уж подавно – о моих друзьях или врагах.
Изабелла задумалась.
– Наверное, вы правы, но есть вещи, на которые я не могу не обращать внимания. Например, когда на моих друзей нападают или когда меня хвалят.
– Конечно, вам никто не может помешать разобрать человека по косточкам с критической точки зрения, – добавил Ральф. – Только тогда все люди окажутся негодными для употребления!
– Я сама разберусь в мистере Озмонде, – сказала Изабелла. – Я обещала нанести ему визит.
– Нанести визит?
– Да, полюбоваться открывающимся из его дома видом, посмотреть картины, познакомиться с дочерью – точно не помню зачем. Мадам Мерль берет меня с собой. Она говорит, что у него бывает много дам.
– О, с мадам Мерль! С мадам Мерль можно ездить куда угодно de confiance[47], – сказал Ральф. – Она знается только с избранными.
Изабелла больше ничего не сказала о мистере Озмонде, но заметила кузену, что недовольна тоном, в котором он высказывался о мадам Мерль.
– Мне кажется, вы на что-то намекаете в ее отношении. Не знаю, что вы против нее имеете, но если у вас есть основания относиться к ней дурно, думаю, вам нужно либо сказать об этом прямо, либо вообще ничего не говорить.
Ральф отверг это обвинение более пылко, чем обычно.
– Я говорю о мадам Мерль ровно так же, как говорю с ней самой, – с преувеличенным даже уважением.
– Действительно, с преувеличенным. Именно это мне и не нравится.
– Я делаю это потому, что ведь и добродетели мадам Мерль преувеличены.
– Кем? Мной? Если так, я оказала ей плохую услугу.
– Нет, нет, ею самой.
– О, я протестую! – пылко произнесла Изабель. – Если в мире когда-нибудь существовала женщина с меньшими притязаниями…
– Вы попали в яблочко, – перебил ее Ральф. – Ее скромность тоже преувеличена. У нее нет мелких притязаний – есть только крупные.
– Тогда у мадам Мерль много достоинств. Вы сами себе противоречите.
– Ее достоинства огромны, – согласился Ральф. – Она совершенна. Это единственная известная мне женщина, у которой есть только этот маленький недостаток.
Изабелла в нетерпении отвернулась от кузена.
– Я вас не понимаю. Я слишком глупа, чтобы воспринимать ваши парадоксы.
– Позвольте объяснить. Когда я говорю, что она преувеличивает свои достоинства, я не хочу сказать, что она хвастается, рисуется или выставляет себя в выгодном свете. То есть я хочу сказать, что мадам Мерль так стремится к безупречности, что все ее добродетели слишком вымученны. У нее все слишком: она слишком хороша, слишком умна, слишком добра, слишком образованна, слишком совершенна. Одним словом, она
