Жан Жионо - Гусар на крыше
— Это может нас выдать, — сказал Анджело, — поднимемся на несколько ступенек и спрячемся.
Едва они успели скрыться в темноте, как в саду послышались шаги. Это была монахиня, но не та краснолицая, с толстыми обнаженными руками, а высокая и худая, больше похожая на лавочницу, чем на монахиню, и только широкая черная юбка придавала ей некоторое благородство. Она сняла свой чепец, и на свет показалась крохотная головка с на редкость неприятным лицом, на котором сверкали малюсенькие, очень шустрые черные глазки. Она взяла грабли и принялась расчищать пересекающиеся крестом дорожки. Потом пошарила под юбкой, вытащила из кармана роговой нож и, присев на корточки, стала тщательно выпалывать траву вокруг кустиков тимьяна. Она с какой-то яростью отдавалась этой бессмысленной работе.
Наконец стало темнеть. Когда монахиня ушла, Анджело бросился к крепостной стене, заглянул вниз и вернулся.
— Высота здесь не больше трех-четырех метров, — сказал он, — а посередине торчит полуобломанный куст дикого лавра, выросший в стене.
Они связали в один узел все свое имущество.
— Я понесу его, — сказал Анджело, — но с лошадьми придется распрощаться. Если только вы не согласитесь на драку. Признаюсь, я был бы в восторге, да и для вас это был бы славный глоток свежего воздуха. Но это было бы неблагоразумно. И тем не менее я бы много дал и ради этого даже готов взять в руку шпагу, чтобы еще раз услышать, как вы говорили с солдатами сегодня утром, когда они вели нас сюда. Мне каждую минуту казалось, что, позволь они себе какую-нибудь пошлость, вы пришпорите лошадь, а они останутся стоять с разинутыми ртами. Если вы еще не поняли, что на самом деле мы никогда им не уступали, я предлагаю вам небольшое сражение на солдатском дворе, где мы им без обиняков объясним, что мы о них думаем. Если нет, то нам остается только перекинуть через стену наше имущество и спрыгнуть с четырехметровой высоты, а лавровый куст посередине нам поможет. Этот поросший травой откос спускается к полям. Мы будем идти всю ночь столько, сколько у нас хватит сил, а завтра будем уже далеко. У меня есть еще больше трехсот франков, и мы сможем купить себе каких-нибудь лошадок. Хотите, поедем в ту деревушку около Гапа, где, как вы говорили, живет ваша золовка.
— Да, именно этого я и хочу. А кстати, вам не приходило в голову, что, даже если бы вы устроили взбучку солдатам, это не имело бы особого значения, поскольку у них наверняка холера, а у вас ее нет? Мне кажется, это должно помешать пустить в ход саблю?
— Вы хотите сказать, что я бы не решился? — растерянно спросил Анджело. — Возможно, вы и правы. Нам нужно немного разогреть мышцы, чтобы не уползать отсюда на четвереньках. В конце концов, спрыгнуть с четырех метров — это не бог весть что. Тем более, что есть этот обломок куста посередине. Я бы хотел показать класс этим запертым наверху баранам, но нужно соблюдать осторожность.
Прежде чем покинуть убежище, Анджело пошел посмотреть, закрыта ли другая дверь, ведущая в сад.
Он подумал: «Насколько все было бы иначе, будь я один; тогда бы я ни о чем не думал. Какое наслаждение!»
Пять минут спустя они уже были на откосе. Молодая женщина спрыгнула без колебаний, очень ловко ухватившись за лавровый куст. Все оказалось удивительно просто. Анджело, немного разочарованный, вглядывался в тени, отбрасываемые деревьями и кустами в свете поднимавшейся луны. Они выглядели совершенно безопасными. А ему хотелось борьбы и препятствий. Он надеялся, что у подножия стены будет хоть один солдат, хоть один часовой, которого придется разоружить. Он представлял себе борьбу, сражение и победу над противником.
В полупустых, гулких водоемах пели древесные лягушки.
— Это очень забавно, — сказала молодая женщина. — Я вспомнила, как однажды в Риане я выпрыгнула из окна, чтобы пойти вечером на танцы. Отец никогда не держал меня взаперти, напротив. Но так интересно сделать что-то тайком. Да еще и выпрыгнуть из окна!
«Женщина — все-таки существо неполноценное», — подумал Анджело.
Он спрашивал себя, почему она, еще недавно такая подавленная, вдруг стала так весела. «Мне тоже доставило удовольствие пробираться на четвереньках сквозь стены, но я ведь понимал, как это опасно. Совсем нетрудно было представить себе часового у подножия стены, где ему и следовало бы быть, если бы капитан, чей голос я слышал, как следует делал бы свое дело».
Наконец Анджело взвалил узел на спину, и они спустились по пологому, заросшему мягкой травой откосу, от которого, куда ни глянь, тянулись душистые лавандовые поля.
Около часа шли они через поля, пока не наткнулись на тропинку, которая, по соображениям Анджело, вела в нужном направлении. Вскоре тропинка круто пошла вверх. Высоко поднявшаяся луна бросала яркий свет на мускулистую спину горы, голой, без деревьев, но усыпанной звездами сверкающих серебром утесов.
Ночь была очень теплая. Дневной жар бабьего лета вновь пробудил к жизни кузнечиков и медведок, чей металлический стрекот сливался теперь с пьянящим ночным воздухом. Ветер притих и переливался теплыми волнами.
Анджело и молодая женщина бодро шагали по дороге, ведущей предположительно на север. К полуночи, перевалив через гору, они вышли на довольно широкую дорогу. Длинные ветви окаймлявших ее тополей приветливо покачивались в лунном свете. В тишине ночи до них донесся издали бодрый цокот лошадиных копыт.
Спрятавшись за высокими кустами дрока, они увидели, как мимо них проехал кабриолет с откинутым верхом; мужчина и женщина, сидевшие в кабриолете, спокойно беседовали.
Дорога, по которой проехал кабриолет, вилась в глубине долины и поворачивала на восток. Уже облетевшие, но посеребренные белым лунным светом ветви тополей радовали взгляд. Если судить по пассажирам кабриолета, то в этих краях можно было надеяться на какое-нибудь гостеприимное пристанище.
— Что нам нужно, — сказал Анджело, находивший весьма нелепым узел, который он тащил на спине, с тех пор как увидел этот ладный, бодро кативший за рысаком кабриолет, — так это вот такой экипаж. Это в десять раз лучше, чем наши лошади. Во всяком случае, он придает зажиточный вид, а это внушает уважение солдатам. У мужчины и женщины, беседовавших в кабриолете, был отнюдь не затравленный вид. Гладя на них, невозможно даже и представить себе, что существует карантин в Вомеле, а ведь мы удалились от него не больше чем на двадцать километров. Давайте посмотрим, что находится с той стороны. Тем более, что эта дорога скорее приведет нас к цели, чем та, по которой мы шли до этого. Не будем больше думать о Джузеппе. Он вполне совершеннолетний и сам найдет дорогу. Главное для нас — это побыстрее добраться до той деревни около Гапа, где живет ваша золовка.
— Как вас зовут? — спросила молодая женщина. — Вчера в карантине мне не раз хотелось вас окликнуть, хотя вы были рядом. Не могу же я продолжать говорить вам «сударь». Да и бывают ситуации, когда это обращение и вовсе неуместно. Меня зовут Полина.
— Меня зовут Анджело, — ответил он. — Фамилия — Парди. Только не думайте, что это фамилия моей матери или отца. Отнюдь нет. Я горжусь тем, что это просто название большого леса, под Турином, который принадлежит моей матери.
— У вас очень красивое имя. Теперь мы идем по хорошей дороге, дайте я понесу свою часть багажа.
— Ни в коем случае. Я делаю большие шаги и совсем не ощущаю тяжести. Плащи очень приятно греют плечи. Ваш сундучок и наши сумки должным образом упакованы. Хватит того, что вы вынуждены идти в сапогах. Это не слишком удобно. Всадник, лишившийся лошади, всегда смешон. Но честно скажу, если что и придает мне уверенности, то это не обогнавший нас кабриолет, хоть он и выгладит воплощением беспечности и покоя, а все увеличивающееся расстояние между нами и карантином, где вы на мгновение утратили мужество. Вы не устали?
— Сапоги у меня легкие и удобные, я их всегда надевала для прогулок в лесу. А это были очень длинные прогулки. Мой муж знает толк в сапогах и в пистолетах. Это он научил меня заряжать пистолет двумя пулями. Он позаботился о том, чтобы сапоги у меня были мягкие, как перчатки. В наших краях холмов и лесных зарослей природа заслуживает того, чтобы ради нее прошагать не один километр.
— То же самое было у нас в Гранте, пока я не поступил на военную службу. Каждый раз, когда я возвращался домой — до моего отъезда во Францию, — мы совершали долгие верховые прогулки, а иногда приходилось спешиваться и вести лошадь под уздцы, пробираясь сквозь чащу, чтобы в конце концов увидеть красивый закат, или рассвет, или просто чистое небо над головой, которое так любит моя мать.
Дорога по-прежнему шла вверх и теперь вилась среди вечнозеленых дубов. Чуть желтоватый свет наполовину скрытой облаками луны придавал окружающему пейзажу фантастические очертания. Горизонт на западе казался усыпанным серебряной пылью, сквозь которую проглядывали туманные призраки гор. Ночь была темной и сверкающей одновременно, деревья, угольно-черные на фоне луны, казались ослепительно белыми среди ночного мрака. Нельзя было сказать, откуда дует ветер; он словно остановился и покачивался, как теплая пальмовая ветвь.
