Возраст зрелости - Жан-Поль Сартр
— Нет, — сказал он. — Нет, не знал. А что, ему нужно пять тысяч?
Лола продолжала смотреть на него. Она раскачивалась взад-вперед, Матье видел два огромных зеленых глаза с крошечными зрачками.
— Я ему отказала, — сказала Лола. — Он говорит, что это для Пикара. Но почему он не обратился к вам?
Матье засмеялся.
— Он знает, что у меня ни гроша.
— Значит, вы не в курсе? — недоверчиво спросила Лола.
— Конечно, нет!
— Вот как, — сказала Лола. — Странно. Создавалось впечатление, что сейчас она опрокинется, как старое, потерпевшее кораблекрушение судно, или же ее рот разорвется, исторгая истошный вопль.
— Он приходил к вам сегодня?
— Да, часа в три.
— Он вам ничего не сказал?
— А что здесь удивительного? Он мог встретить Пикара после.
— Он так и сказал.
— Ну и что?
Лола пожала плечами.
— Пикар весь день работает в Аржантее. Матье безразлично проговорил:
— Если Пикару нужны деньги, он мог зайти к Борису в гостиницу. Там он его не нашел, а потом, выйдя на бульвар Сен-Мишель, случайно встретил его.
Лола посмотрела на него с иронией.
— Подумайте, как Пикар мог пойти к Борису за пятью тысячами, когда у того в месяц всего триста франков на карманные расходы?
— Право, не знаю, — раздраженно буркнул Матье. Ему хотелось сказать: «Эти деньги для меня». Таким образом все бы сразу закончилось. Но это было невозможно из-за Бориса. «Она на него ужасно разозлится, она сочтет его моим сообщником». Лола барабанила по столу кончиками ярко-красных ногтей, уголки ее губ резко приподнимались, подрагивали и опускались вновь. Она исподтишка следила за Матье с тревожной настойчивостью, но под этим настороженным гневом Матье угадывал большую мутную пустоту. Ему хотелось рассмеяться.
Лола отвела глаза.
— Может быть, это была проверка?
— Проверка? — удивленно переспросил Матье.
— Да, разве нет?
— Проверка? Какая странная мысль.
— Ивиш постоянно ему говорит, что я скупердяйка.
— Кто вам это сказал?
— Вас удивляет моя осведомленность? — торжествующе сказала Лола. — Просто он честный мальчик. Не следует воображать, будто можно говорить ему гадости обо мне, а я об этом не узнаю. Всякий раз я это понимаю уже по его глазам. Или по тому, как он меня о чем-то спрашивает с самым невинным видом. Вот и подумайте, могу ли я не заметить, как он подбирается издалека. Это сильнее его, и когда он хочет что-то выяснить, то непременно себя выдает.
— Ну и что?
— Он захотел убедиться, скупердяйка я или нет, и придумал эту историю с Пикаром. Если только его не надоумили.
— Кто же мог его надоумить?
— Не знаю. Многие считают, что я, старуха, вцепилась в мальчика. Достаточно посмотреть на рожи здешних проституток, когда они видят нас вместе.
— Вы думаете, его волнуют их пересуды?
— Нет. Но есть люди, которые полагают, что действуют ради его блага, когда восстанавливают его против меня.
— Послушайте, — сказал Матье, — не стоит церемониться: если вы намекаете на меня, то ошибаетесь.
— Что ж, — холодно произнесла Лола, — возможно. Наступило молчание, затем она резко спросила:
— Почему, когда вы с ним сюда приходите, всегда происходят сцены?
— Не знаю. Я ничего для этого не делаю. Кстати, сегодня я не хотел приходить… Думаю, что он привязан к каждому из нас поразному, и он нервничает, когда видит нас двоих одновременно.
Лола мрачно и напряженно смотрела перед собой. Наконец она сказала:
— Запомните хорошенько: я не хочу, чтоб его у меня отобрали. Я знаю, что не причиняю ему зла. Когда я ему надоем, он меня бросит, это случится довольно скоро. Но я не хочу, чтоб у меня его отняли другие.
«Она откровенничает», — подумал Матье. Безусловно, под влиянием наркотика. Но было и другое: она ненавидела Матье, и все-таки то, что она ему сейчас говорит, она не посмела бы сказать другим. Между нею и им, несмотря на ненависть, было нечто вроде солидарности.
— Я тоже не хочу, чтобы его у вас отняли, — сказал он.
— Ой ли? — недоверчиво проговорила Лола.
— Ваши подозрения безосновательны. Ваши отношения с Борисом меня не касаются. А если бы они меня и касались, я бы их одобрил.
— У меня была такая мысль: он считает себя за Бориса ответственным, потому что он его преподаватель.
Она замолчала, и Матье понял, что не убедил ее. Казалось, она подыскивала слова.
— Я… я знаю, что я немолода, — с трудом вымолвила она, — я и без вас это понимаю. Но именно поэтому я могу ему помочь: есть кое-что, чему я могу его научить, — с вызовом добавила она. — Да и кто вам сказал, что я слишком стара для него? Он меня любит такой, какая я есть, он счастлив со мной, когда ему не вбивают в голову обратного.
Матье молчал. Лола крикнула с горячечной неуверенностью:
— Вы, однако, должны бы знать, что он меня любит! Он вам непременно об этом сказал бы, потому что он вам говорит все.
— Я уверен, что он вас любит, — сказал Матье.
Лола устремила на него тяжелый взор.
— Я видывала виды и не строю иллюзий, но я вам вот что скажу: этот мальчик — мой последний шанс. А в общем, делайте, что хотите.
Матье ответил не сразу. Он смотрел на танцующих Бориса и Ивиш, он хотел сказать Лоле: «Не будем спорить, вы ведь сами видите, что мы одинаковы». Но это сходство, по правде говоря, вызывало у него отвращение; в любви Лолы, несмотря на ее неистовство, несмотря на ее стойкость, было нечто дряблое и ненасытное. Однако он пробормотал:
— Вы говорите это мне… Но я это знаю так же хорошо, как и вы.
— Почему так же хорошо, как и я?
— Мы с вами похожи.
— Что вы имеете в виду?
— Посмотрите на нас и посмотрите на них.
Лола презрительно скривилась.
— Мы не похожи, — отрезала она.
Матье пожал плечами, и, так и не примиренные, они замолчали. Оба смотрели на Бориса и Ивиш: те танцевали, они были жестокосердны, даже не зная об этом. А может быть, просто мало знали. Матье сидел рядом с Лолой, они не танцевали, потому что это совсем не подобало их возрасту. «Нас должны принимать за любовников», — подумал он. Он услышал, как Лола про себя шептала: «Если б только я была уверена, что это для Пикара».
Борис и Ивиш вернулись. Лола с усилием встала. Матье подумал, что сейчас она упадет, но она оперлась о стол и глубоко вздохнула.
— Пойдем, — сказала она Борису, — мне нужно с тобой поговорить.
— Ты не можешь сделать это здесь?
— Нет!
— Тогда подожди, когда заиграет оркестр, и мы потанцуем.
— Нет, —