Томас Мор - Утопический роман XVI-XVII веков
Однажды, когда небесное пламя яростно пожирало жертву, принесенную Енохом Предвечному, он наполнил испарениями жертвы два больших сосуда, крепко-накрепко закупорил их и подвесил себе под мышки. Дым, стремившийся подняться прямо к богу, но лишенный возможности просочиться через металл, стал поднимать сосуды вверх, а вместе с ними и праведника. Когда святой человек достиг Луны и взглянул на этот прекрасный сад, он несказанно возрадовался, ибо понял, что это и есть Земной рай, где некогда обретался его дед. Он проворно отвязал сосуды, которые были привязаны к его плечам наподобие крыльев, и сделал это весьма кстати, ибо в этот миг он находился на расстоянии всего лишь четырех локтей от поверхности Луны. Высота эта была, однако, достаточной, чтобы он сильно разбился, не будь у него широкого плаща, в который врывался ветер, и не пылай сам он огнем милосердия, поддерживавшим его до той минуты, когда он ступил на твердую почву. Что касается двух сосудов, то они продолжали подниматься вверх, пока бог не укрепил их в небе, где они так и остались, — их теперь называют Весами, — и они до сих пор каждодневно доказывают нам, что полны благоухания от жертвы праведника, ибо их влияние на гороскоп Людовика Справедливого, родившегося под их знаком, весьма благотворно{252}.
Однако в это время Еноха в саду еще не было; он прибыл позже. Тогда свирепствовал потоп, и воды, поглотившие ваш мир, поднялись на такую невообразимую высоту, что ковчег плавал в небесах рядом с Луною. Люди заметили ее из окна, но огромное непрозрачное тело слабо отражало солнечные лучи ввиду того, что ковчег находился совсем близко от него, а также и в силу того, что ковчег сам отражал этот свет, — поэтому люди решили, что перед ними — клочок Земли, не тронутый потопом. Лишь одна из дочерей Ноя, по имени Ахав{253}, стала громогласно утверждать, что это — Луна; вероятно, Ахав заметила, что по мере того, как корабль поднимается все выше и выше, он все более приближается к этому светилу. Сколько ей ни твердили, что, когда бросили лот, оказалось, что глубина воды составляет всего лишь пятнадцать локтей, — она на все отвечала, что, как видно, железка наткнулась на спину кита и спину приняли за землю, сама же она вполне уверена, что ковчег скоро подойдет к Луне. А так как каждый склонен разделять мнение себе подобных, вскоре в это уверовали все женщины. И вот, невзирая на запрет мужчин, женщины спустили на воду шлюпку. Ахав была среди них самая отважная и пожелала первою испытать опасность. Она весело бросилась в шлюпку, и все женщины последовали бы за нею, если бы волна не отбила шлюпку от ковчега. Сколько ей ни кричали, сколько ни обзывали лунатиком, сколько ни убеждали, что из-за нее про всех женщин будут говорить, будто у них в голове пусто, она только смеялась в ответ.
И вот она плывет вне мира. Животные последовали ее примеру; большинство птиц, тяготясь непривычной для них неволей и чувствуя в крыльях достаточно силы, чтобы тронуться в путь, тоже отважилось на это. Да и четвероногие, кто посмелее, пустились вплавь. С ковчега ушло около тысячи голов, пока сыновьям Ноя не удалось наконец запереть хлев, ворота которого распахнула толпа убегающих животных. Большинство бежавших достигло Нового Света. Что касается шлюпки, то она пристала к прелестному пригорку, где отважная Ахав и высадилась; она с радостью убедилась, что земля эта — действительно Луна, и отнюдь не желала плыть обратно к братьям.
Некоторое время она жила в пещере; однажды, гуляя и раздумывая о том, жалеет ли она, что лишилась общества своих близких, или, напротив, довольна одиночеством, она увидела человека, собиравшего желуди. Она так обрадовалась нежданной встрече, что принялась обнимать незнакомца; старик отвечал ей тем же, ибо он еще дольше, чем Ахав, не видел человеческого лица. Это и был Енох Праведный. Они зажили вместе и так до конца жизни и коротали бы дни свои в кротости, какою господь благословляет браки праведников, если бы Еноху из-за безбожного нрава детей и гордыни жены не пришлось удалиться в лес.
Здесь, живя в глуши и страшном одиночестве, добрый старец благоговейно приносил Создателю свое сердце как искупительную жертву; но однажды с Древа познания, которое, как вам известно, растет в этом саду, сорвалось яблоко; оно упало в реку, протекающую вблизи, и поплыло по прихоти волн за пределы Рая, к тому берегу, где бедняга Енох для поддержания жизни ловил рыбу. Прекрасный плод попался в сеть, и Енох съел его. Тотчас же он познал, где находится Земной рай; постигнув тайну, о которой вы и представления не имели бы, если бы сами не вкусили этого плода, он направился в вожделенный край и поселился там.
Теперь надо вам рассказать, как я сам сюда попал. Вы, вероятно, не забыли, что зовут меня Илия, — ведь я вам некогда назвал себя. Знайте же, что я побывал и в вашем мире и жил там на берегах Иордана вместе с Елисеем{254}, таким же евреем, как и я; жил я там среди книг, жизнь моя текла безмятежно, и я не могу не сожалеть о том, что она миновала. Однако, по мере того как накапливались мои познания, крепло и убеждение, что многого мне недостает. Всякий раз, когда священники говорили мне о славном Адаме, я вздыхал, памятуя его непогрешимую философию. Я уже отчаивался постигнуть ее, как вдруг однажды, принеся жертву во искупление прегрешений моего бренного существа, я заснул, и во сне мне явился ангел господень. Проснувшись, я не преминул приняться за дело, которое он мне предписал; я взял магнит размером около двух квадратных локтей, положил его в печь и, тщательно очистив от примесей и шлака, расплавил и извлек из него прокаленное притягательное вещество, которому придал форму ядра средней величины.
Затем я велел соорудить из самого легкого железа телегу, и несколько месяцев спустя, когда все механизмы были готовы, водрузился в свой хитроумный возок. Вы спросите, к чему все это? Так знайте же: во сне ангел сказал мне, что если я хочу достигнуть совершенного знания, к которому стремлюсь, то мне надлежит взобраться на Луну, где я увижу в Адамовом раю Древо познания; как только я коснусь плода этого древа, душа моя проникнется всеми истинами, какие только доступны живому существу. Вот для этого-то путешествия и смастерил я свой возок. Я сел в него, а когда почувствовал себя в нем крепко и устойчиво, я высоко подбросил магнитное ядро. Железная машина, которую я нарочно устроил помассивнее в середине, чем по краям, тотчас же поднялась и держалась в безупречном равновесии, потому что именно середину ее тянуло сильнее всего. Итак, по мере того как я приближался к месту, куда меня притягивал магнит, я вновь бросал ядро как можно выше над собою.
— Но как вам удавалось бросать ядро настолько прямо над возком, что возок никогда не отклонялся в сторону? — прервал я его.
— Тут нет ничего чудесного, — ответил старец, — ведь магнит, подброшенный вверх, притягивал возок прямо к себе; следовательно, я никак не мог подниматься в сторону. Более того, когда я держал магнит в руках, я все равно поднимался вверх, потому что возок все время стремился к магниту, который я держал над ним; но стремление железа слиться с ядром было столь велико, что тело мое складывалось в три погибели, а потому я только раз отважился на этот опыт. Право, зрелище это было удивительное, ибо сталь моей летучей хижины, весьма тщательно отполированная мною, со всех сторон отражала столь яркий, сверкающий солнечный свет, что мне казалось, будто я сам весь в огне. Наконец, множество раз подбросив ядро и взлетев выше, я, подобно вам, достиг того предела, откуда свалился в этот мир; теперь я крепко держал ядро в руках, и сиденье, на котором я помещался, подпирало меня снизу, стремясь приблизиться к магниту, благодаря чему возок не мог отделиться от меня. Единственно, чего следовало опасаться, это того, что я сверну себе шею, и во избежание такой беды я время от времени выбрасывал ядро и благодаря его притягательной силе несколько замедлял скорость падения, рассчитывая ослабить удар; так оно и случилось. Ибо когда я увидел, что до земли остается двести — триста туазов, я стал перебрасывать ядро на уровне возка из стороны в сторону, пока не увидел Земной рай. Тут я сразу подбросил ядро вверх, возок последовал за ним, а я вылез из снаряда и тихонько опустился на песок, чтобы удар был не сильнее, чем если бы я падал с высоты собственного роста.
Не стану описывать, как я был изумлен при виде всех здешних красот, ибо сами вы изумлены ими не меньше меня. Скажу только, что на другой же день мне встретилось Древо жизни и благодаря ему я не старею. Древо вскоре погибло, а змий превратился в дым.
Тут я спросил:
— Достопочтенный и святой патриарх, мне очень хотелось бы узнать, что разумеете вы под змием, который превратился в дым?
Он улыбнулся и ответил мне так:
— Я забыл, сын мой, открыть вам одну тайну, которую вам ранее никто не мог открыть. Так вот: после того как Ева и ее муж вкусили запретного плода, бог, желая покарать змия-искусителя, заключил его в тело человека. И с тех пор всякое существо, появляющееся на свет, в наказание за прародительский грех таит и питает во чреве своем змия, потомка упомянутого мною. Вы его называете кишками и воображаете, будто они нужны для жизненных отправлений, так знайте же, что они не что иное, как свернувшийся клубком змий. Когда вы слышите некие вопли во внутренностях, так это свистит змий; он просит есть, повинуясь своей прожорливой природе, в силу которой он и первого человека подстрекал есть побольше; ибо Творец, желая наказать вас, создал вас смертными наравне со всеми прочими животными и отдал вас во власть этому ненасытному, чтобы вы, накормив его сверх меры, таким образом сами себя задушили бы. Если же вы откажете змию в пище, то его невидимые зубы станут терзать ваш желудок, змий же будет вопить, неистовствовать, выделять яд, который ваши ученые именуют желчью, и он так напоит этим ядом ваши артерии и так разгорячит вас, что вы вскоре погибнете. Наконец, чтобы убедиться, что кишки — не что иное, как змий, укрывшийся в вашем теле, вспомните, что их находили в гробницах Эскулапа{255}, Сципиона{256}, Александра{257}, Карла Мартела{258} и Эдуарда Английского{259} и что они еще питались трупами своих хозяев.
