Кнут Гамсун - А жизнь продолжается
Консул посмотрел на часы:
— Я еще успею застать судью. Поедете со мною?
Август порадовался тому, что строго одет; сидя в автомобиле рядом с Гордоном Тидеманном, он и сам мог сойти за консула: черная шляпа, белый воротничок, пиджак на шелковой подкладке, из нагрудного кармана выглядывает кончик белого носового платка. Недоставало лишь желтых перчаток.
Они обсудили с судьей положение дел. Нет, подавать на адвоката жалобу — долгая история: вызов в суд, отрицание вины, приговор, апелляция, новое разбирательство и так далее, нет, рабочим это затевать ни к чему, надо попробовать уладить все в частном порядке.
Судья сказал:
— У нас с вами, консул, повлиять на адвоката никак не получится, мы порвали с ним всякие отношения, когда вытурили его из банка. Интересно, а не мог бы тут поспособствовать аптекарь Хольм? Они с Петтерсеном знают друг дружку давно, я частенько наблюдал, как они между собою пикируются, но скорей по-приятельски. Что, если вам, господа, переговорить с аптекарем?
Они поехали в аптеку. Там их ожидало неприятное известие: фру Петтерсен обратилась вчера к доктору Лунду с просьбой осмотреть ее мужа, ибо тот помешался.
— Ну и тогда доктор зашел за мной, — рассказывал аптекарь, — мы пошли вдвоем к адвокату и долго с ним беседовали. Разумеется, он помешался, на этот счет не может быть никаких сомнений! Он повел нас осматривать его новостройку и сказал, что теперь это будет банк. Постройка обойдется ему в миллион, а стены в подвале будут бронированные. Все это время фру Петтерсен была с нами, она не переставая плакала и молилась. Мы с ней решили, что ее мужа следует отправить в морскую поездку, я попробую его уговорить и буду сопровождать. Если во время плавания ему не станет лучше, придется мне поместить его в психиатрическую больницу.
Консул спросил:
— Как вы думаете, удастся вам его уговорить?
— Да, — ответил аптекарь, — это уже дело решенное. Мы поедем закупать броневые листы.
— И когда вы отбываете?
— Сегодня вечером. Рейсовым, который идет на юг.
— Жалко, у каменщиков будет простой, — сказал консул. — Ведь все застопорилось.
Август:
— Я предупредил их, чтобы они приостановили работу, а там увидим.
— А им есть на что жить?
— Да, — сказал Август.
Они поехали назад. Черт возьми, до чего же Августу нравилось раскатывать по всему городу вместе с консулом, это приятно щекотало его самолюбие; когда консул отвечал на приветствия, он тоже прикладывал руку к шляпе. По его выражению, это был совсем уже другой коленкор!
Возле консульства они вышли из автомобиля.
— А теперь, Подручный, поговорим о другом, — сказал консул. — Помните, я вам рассказывал об английском господине, который должен был приехать сюда охотиться? Хорошо. А помните, я просил вас постараться придумать что-то особенное, чтобы его развлечь?
— Я об этом уже подумал, — сказал Август. — Когда прибывает лорд?
— Сейчас он в Финмарке, на ловле лосося, но скоро сезон закончится, и тогда он приедет к нам.
— В горном озере есть форель, — сказал Август.
— Форель? Вон как.
— Так что рыбу половить он все-таки сможет. На муху.
До консула наконец дошло, что ему предлагает Август. Если все так, как тот говорит, то это просто находка.
— Форель в горном озере? — переспросил он.
— И очень приличная. Я давно уж ее приметил.
— Форель в горном озере — и никто об этом не знал? — размышлял консул. — Как же она туда попала? Ведь по Сегельфосскому водопаду не поднимется даже лосось.
Август разъяснил, как обстояло дело: давным-давным-давно отец консула выпустил форель в озеро, притащил два ушата с мальками и выпустил, сотворил в мертвой воде жизнь и не сказал о том ни единой душе.
— А вы откуда знаете?
— Я разговорился со стариком, который помогал тогда вашему отцу.
Уж на что консул был человек сдержанный, но тут ему впору было всплеснуть руками. Они стали толковать дальше.
— Ну а что, если и форель уже ловить нельзя будет?
Но Август нашел-таки лазейку:
— Во-первых, уженье форели разрешено на месяц дольше, чем ловля лосося в море и реках…
— Вот и хорошо! — перебил его консул. — Месяц он здесь никак не пробудет, самое большее — две недели, а потом ему надо будет возвращаться домой. Ну а во-вторых?
Август:
— А во-вторых, это не морская форель. Раз она взялась не из моря, то запрет на нее не распространяется.
— Наверное. Скорее всего нет. Ну не поразительный он был человек, мой отец?
— Да, вот и старик сегельфоссец тоже так сказал: умственный, говорит, человек, и с понятием.
— Но как же это так никто об этом не знал? — продолжал недоумевать консул.
Август:
— По словам старика, он обещался вашему отцу, что будет молчать. Это нужно было сохранить в тайне, чтобы не переловили молодую рыбешку.
— Понятно. Что ж, хорошо придумано. А я в это время, очевидно, был за границей, и отец забыл мне об этом написать. Он был занятой человек, председатель городской управы и все такое прочее.
— Нам надо будет переправить туда небольшую лодку, — заметил Август.
— Возьмите это на себя, Подручный. Если у нас не найдется подходящей, закажете на мое имя.
Удивительно, но Август словно бы даже немножко вырос в собственных глазах. Все складывалось одно к одному: сберегательная книжка заложила солидную основу его благополучия, он стал одеваться на господский манер, и это тоже сделало свое дело, консул, что особенно важно, начал обращаться к нему на вы. Август по-прежнему соблюдал дистанцию и дисциплину, но поклонов уже не отвешивал и не крестился по поводу и без повода. Он рискнул высказать свое мнение:
— На шхуне есть подходящая лодка.
Консул слегка опешил:
— Но тогда, в случае чего, шхуна окажется неукомплектованной?
— Шхуна! — Август помедлил. — Будь она моя, я бы с ней расстался. Не взыщите за прямоту!
— Вы бы с ней расстались?
— Да ведь это такое судно… чтоб выйти в море, ей нужен ветер, а нет ветра, она придет на место с опозданием. Все суда таких размеров ходят теперь с мотором, взять хотя бы ваш собственный катер.
— Да, — задумчиво произнес консул.
Август продолжал:
— К чему иметь шхуну, которой не пользуешься, ну разве что когда идет сельдь. Да и то в море сейчас полным-полно пароходиков и моторных катеров, их вызовешь, и они подойдут через пару часов, а шхуна, та будет стоять у черта на куличках и дожидаться попутного ветра.
Консул:
— Это вы, пожалуй, правильно говорите, Подручный, я должен этот вопрос обдумать. Сколько стоит моторный катер?
— Все зависит от размера. Между прочим, на вашей шхуне можно, наверное, установить мотор. С каких она у вас пор?
— Не знаю, я ее помню с детства.
Нет, консул Гордон Тидеманн имел об этой шхуне очень слабое представление, это вам не банк, и не биржа, и не товароведение. Похоже, он вообще не знал, зачем это древнее судно стоит у него на приколе, но ведь об этом можно спросить у матери.
Он посмотрел на часы:
— Вы сейчас куда? Не домой?
— Да, сначала домой.
— Тогда садитесь и поехали вместе. Мне хочется рассказать моим дамам про форель в горном озере. Ну а как идут ваши собственные дела?
— Спасибо, дела идут на славу.
— Это меня очень радует! Мы сделаем, как вы говорили, и возьмем лодку со шхуны.
Александер поджидал Августа, чтобы тот снабдил его капиталом для очередной вылазки. Ну что ж, карман у Августа оттопыривался от денег.
— Сколько?
Александер стал объяснять: на этот раз он намерен податься подальше, поскольку обходить ближние селения и скрести, что называется, по сусекам не имеет смысла. Он будет отсутствовать несколько дней, зато сразу накупит много овец, отару…
— Ладно. Сколько тебе?
— Четыре тысячи, — сказал Александер. — Если у тебя столько найдется.
— А то нет!
Августу было даже по душе, что его скупщик с ним заодно и мыслит с размахом. Если к тому стаду, что пасется на пастбище, прибавить целую отару овец, это будет означать первую тысячу. Все шло как по маслу.
Забирая деньги, Александер сказал:
— Скоро меня не жди.
Август от него лишь отмахнулся. Будто ему делать нечего, кроме как дожидаться цыгана, да ему дохнуть некогда. Прежде всего он так и не наложил запрета на то, чтобы Корнелия вела кобылу на случку. Это нужно было сделать немедленно, иначе недалеко до беды! Случись что, он никогда себе этого не простит.
Заморосит дождь, и он завернул в Сегельфосскую лавку купить себе зонт. А поскольку он зажил на широкую ногу и мог себе позволить любую роскошь, то не стал мелочиться и сказал:
