Возраст зрелости - Жан-Поль Сартр
— Блондинка в жемчугах?
— Да, в фальшивых. Осторожно, она смотрит на нас. Матье украдкой бросил взгляд на высокую, красивую, надменную девушку.
— Как она вам?
— Так себе.
— В прошлый вторник она на меня положила глаз, она напилась и все время приглашала меня танцевать. Более того, она мне подарила свой портсигар, Лола взбесилась и отправила его через официанта обратно. — Он скромно добавил: — Портсигар был серебряный, украшен камнями.
— Она не сводит с вас глаз, — сказал Матье.
— Так я и думал.
— Как вы поступите?
— Никак, — презрительно ответил Борис. — Она содержанка.
— Ну и что? — удивленно спросил Матье. — С чего это вы вдруг стали таким пуританином?
— Да не в этом дело, — смеясь, проговорил Борис. — В конечном счете все эти шлюхи, танцовщицы, певички — всегда одно и то же. Что та, что эта — никакой разницы. — Он положил трубку и серьезно добавил: — К тому же в отличие от вас я человек целомудренный.
— Гм! — хмыкнул Матье.
— Вы в этом убедитесь, — сказал Борис, — вы в этом убедитесь, я вас еще удивлю: буду жить, как монах, как только брошу Лолу.
Он самодовольно потирал руки. Матье сказал:
— Лолу вы бросите не скоро.
— Первого июля. Хотите на спор? Что поставите?
— Ничего. Каждый месяц вы спорите со мной, что порвете с ней в следующем месяце, и каждый раз проигрываете. Вы мне уже должны сто франков, пару биноклей для скачек, пять сигар «Корона» и пароход, груженный бутылками, который мы видели на Сене. Вы никогда всерьез не собирались порвать с Лолой, вы слишком привязаны к ней.
— Вы мне наносите удар прямо в сердце.
— Просто это сильнее вас, — спокойно продолжал Матье. — Но вам тягостно чувствовать зависимость, это приводит вас в ярость.
— Да замолчите же! — зло и весело сказал Борис. — Вы еще побегаете за своими сигарами и пароходом.
— Не сомневаюсь. Вы никогда не платите долгов чести: вы маленький пройдоха.
— А вы посредственность! — выпалил Борис.
Лицо его просияло.
— Согласитесь, что это потрясающее оскорбление: месье, вы посредственность!
— Неплохо, — признал Матье.
— А можно еще лучше: месье, вы ничтожество!
— Нет, — сказал Матье, — не то, это куда слабее.
Борис добросовестно это признал.
— Вы правы, — сказал он, — вы отвратительны, потому что всегда правы.
Он снова старательно раскурил трубку.
— По правде говоря, у меня есть идея, — сказал он со смущенно-одержимым видом, — я хотел бы иметь любовницей великосветскую даму.
— Вот как? — удивился Матье. — А почему?
— Не знаю. Думал, что это должно быть забавно, вероятно, они большие кривляки. И потом это лестно, некоторые из них упоминаются в «Вог». Разве я не прав? Покупаешь «Вог», смотришь фотографии, видишь: графиня де Рокамадур со своими шестью борзыми — и думаешь: «А я вчера с ней переспал». Потрясающе!
— А блондинка уже вам улыбается, — сказал Матье.
— Да. Она нахальная. Знаете, она это из чистого разврата, ей хочется увести меня у Лолы, она ее не переносит. Повернусь-ка я к ней спиной, — решил он.
— А что с ней за тип?
— Приятель. Он танцует в «Альказаре». Как, по-вашему, красивый? Посмотрите на эту рожу. Ему уже около тридцати пяти, а все корчит из себя Керубино.
— Ну и что? — сказал Матье. — Когда вам будет тридцать пять, вы тоже будете таким.
— В тридцать пять, — строго сказал Борис, — я уже давно сдохну.
— Вы любите об этом говорить.
— У меня туберкулез.
— Знаю (однажды Борис, чистя зубы, поцарапал десны и плевался кровью), знаю, ну и что?
— Мне безразлично, туберкулез у меня или нет, — сказал Борис. — Просто терпеть не могу лечиться. Я считаю, что не следует жить после тридцати, потом ты уже старый хрыч. — Он посмотрел на Матье и добавил: — Я говорю не о вас.
— Конечно, — сказал Матье, — но вы правы: после тридцати ты старый хрыч.
— Мне хотелось бы быть на два года старше и всю жизнь оставаться в этом возрасте: это было бы наслаждением.
Матье смотрел на него с оскорбленной симпатией. Молодость для Бориса была одновременно преходящим и дармовым качеством, которым следовало цинично пользоваться, и нравственной добродетелью, достоинством, соответственно которому следовало себя вести. Больше того, это было оправданием. «Пускай себе, — подумал Матье, — он умеет быть молодым». Быть может, он единственный из всех действительно был всецело здесь, в дансинге. «По существу, это не так уж глупо: прожить молодость до дна и отдать концы в тридцать лет. Как бы то ни было, после тридцати ты все равно покойник».
— У вас чертовски озабоченный вид, — сказал Борис.
Матье вздрогнул: Борис покраснел от смущения, но смотрел на Матье с тревожным участием.
— Это заметно? — спросил Матье.
— Еще как.
— У меня денежные неприятности.
— Вы не умеете жить, — нравоучительно сказал Борис. — Если б у меня было ваше жалованье, мне не пришлось бы одалживать. Хотите сто франков бармена?
— Нет, спасибо, мне нужно пять тысяч.
Борис понимающе свистнул.
— О, простите, — сказал он. — А разве вам не даст их ваш друг Даниель?
— Он не может.
— А ваш брат?
— Не хочет.
— Вот гадство! — опечаленно воскликнул Борис. — А что, если… — смущенно начал он.
— Если что?
— Ничего, просто я подумал: как глупо, ведь у Лолы в загашнике полно денег, и она не знает, что с ними делать.
— Я не хочу их одалживать у Лолы.
— Но клянусь вам, они лежат без движения. Если бы речь шла о счете в банке, я бы промолчал: она покупает акции, играет на бирже, по-моему, она любит загребать монету. Но у нее уже четыре месяца при себе семь тысяч франков, она к ним не притронулась, даже не нашла времени снести их в банк. Они просто валяются у нее в шкатулке.
— Да поймите же, — рассердился Матье, — я не могу одалживать деньги у Лолы, она меня не выносит.
Борис засмеялся.
— Что да, то да! Она вас не выносит.
— Вот видите.
— Все равно это глупо, — сказал Борис. — Вы влипли, как вошь, из-за каких-то пяти тысяч, они у вас под рукой, а вы не хотите их взять. А что, если я попрошу их для себя?
— Нет, нет! Ни в коем случае! — живо запротестовал Матье. — Все равно она в конце концов узнает правду. Серьезно, — настойчиво сказал он, — мне было бы это очень неприятно.
Борис не ответил. Он взял нож двумя пальцами, медленно поднял его на уровень лба острием вниз. Матье чувствовал себя неловко. «Я подлец, — подумал он, — я не имею права корчить из себя порядочного человека за счет Марсель». Он повернулся к Борису,
