Возраст зрелости - Жан-Поль Сартр
Лола неспешно оглядывала зал. Ее страдальческая гримаса ожесточилась и застыла, она выглядела бы мертвенной, если бы в глубине ее глаз, единственно живых на этом лице, Матье не рассмотрел страстное и угрожающее, отнюдь не наигранное любопытство. Наконец она заметила Бориса и Ивиш и, казалось, успокоилась. Она послала им полную доброты улыбку, затем с потерянным видом объявила:
— Матросская песня «Джонни Пальмер».
— Я люблю ее голос, — сказала Ивиш, — он похож на плотный бархат.
— Да.
Матье подумал: «Опять „Джонни Пальмер“!» Оркестр сыграл вступление, и Лола подняла тяжелые руки, готово, она перекрестилась, и он увидел, как открылся ее кроваво-красный рот.
Кто жестоко себя и ревниво ведет?
Кто мухлюет в игре, если карта нейдет?
Матье больше не слушал, ему было стыдно перед этим воплощенным страданием. Это была только видимость, он это хорошо знал, но тем не менее.
«Я не умею страдать, я никогда по-настоящему не страдаю». Самое тягостное в страдании — его призрачность, постоянно бежишь за ним, думаешь, что сейчас его догонишь, бросишься к нему и предашься ему, сжимая зубы, но в тот момент, когда ты в него падаешь, оно ускользает, и не находишь ничего, кроме растерянности слов и сонма копошащихся безумных умозаключений: «Оно непрерывно болтает в моей голове, оно не прекращает своей болтовни, отдам, что угодно, чтоб только заткнуться». Он с завистью посмотрел на Бориса; за этим упрямым лбом должна быть огромная тишина.
Кто жестоких ревнивцев наглядный пример?
Это Джонни Пальмер.
«Я вру». Его унижения, его жалобы были ложью, пустотой, он столкнул себя в пустоту, вытеснил себя из себя, чтобы избежать непереносимой тяготы своего истинного мира. Мира сумрачного и знойного, провонявшего эфиром. В этом мире Матье не был пропащим, вовсе нет, все было куда хуже: в нем он был весел, весел и преступен. Это Марсель пропадет, если он не раздобудет пяти тысяч франков до послезавтра. Поистине пропадет, притом без всякого романтизма; это означало, что она родит ребенка или рискует умереть в лапах знахарки. В этом мире страдание не было состоянием души, и не требовалось слов, чтоб его выразить: оно было сутью жизни. «Женись на ней, липовый шалопай, женись, мой дорогой, почему бы тебе на ней не жениться?» «Наверняка она не выдержит», — с ужасом подумал Матье. Все зааплодировали, и Лола соизволила улыбнуться. Она поклонилась и сказала:
— Песня из «Трехгрошовой оперы» — «Невеста пирата».
«Я не люблю, когда она это поет. Марго Лион гораздо лучше. Гораздо таинственнее. Лола — рационалистка, в ней нет тайны. И потом она слишком добра. Она меня ненавидит огромной, всепоглощающей ненавистью, это святое чувство — ненависть честного человека». Он рассеянно слушал свои легкие мысли, которые сновали в мозгу, как мыши на чердаке. Внизу был плотный, печальный сон, уплотненный мир, ждущий в полном молчании: Матье рано или поздно свалится в него снова. Перед ним опять всплыло лицо Марсель, ее жесткий рот и растерянные глаза: «Женись на ней, липовый шалопай, женись, ведь ты вступил в возраст зрелости, нужно на ней жениться».
Высокий корабль у всех на виду
С дюжиной пушек на каждом борту
Застынет в порту.
«Хватит! Хватит! Я добуду деньги, я их в конце концов добуду либо женюсь на ней; это решено, я не мерзавец, но на этот вечер, только на этот вечер, пусть они оставят меня в покое, я хочу все забыть; Марсель не забывает, сейчас она в своей комнате, лежит на кровати и вспоминает все, она меня видит, она вслушивается в гул своего тела, и что дальше? Я дам ей свое имя, если надо, всю мою жизнь, но эта ночь — моя». Он обернулся к Ивиш, устремился к ней, она ему улыбнулась, но он понял, что она его даже не видит. А в это время зал аплодировал. «Еще! — требовали зрители. — Еще!» Лола не обратила внимания на эти выкрики: в два часа ночи у нее было еще одно выступление, и она берегла себя. Лола дважды поклонилась и направилась к Ивиш. Головы повернулись к их столику. Матье и Борис встали.
— Здравствуйте, здравствуйте, моя маленькая Ивиш.
— Здравствуйте, Лола, — вяло отозвалась Ивиш.
Лола слегка дотронулась до подбородка Бориса.
— Здравствуй, стервец.
Ее спокойный и серьезный голос придавал слову «стервец» некоторое достоинство; казалось, Лола выбрала его нарочно среди неуклюжих и патетических слов своих песен.
— Здравствуйте, Лола, — поздоровался Матье.
— А! — сказала она. — Вы тоже здесь?
Они сели. Лола повернулась к Борису, она вела себя совершенно непринужденно.
— Кажется, Эллинор освистали?
— Да, вроде того.
— Она пришла поплакать в мою гримерную. Саррюньян в бешенстве, за последнюю неделю это уже в третий раз.
— Он ее не выгонит? — с беспокойством спросил Борис.
— Хотел: у нее ведь нет контракта. Я ему сказала: если она уйдет, уйду и я.
— Что он тебе ответил?
— Что она может остаться еще на неделю.
Лола пробежалась взглядом по залу и громко сказала:
— Сегодня вечером мерзкая публика.
— А по-моему, ничего, — возразил Борис. Соседка Ивиш, беззастенчиво пожиравшая Лолу глазами, вздрогнула. Матье захотелось рассмеяться; он считал Лолу очень симпатичной.
— У тебя нет навыка, — сказала Лола. — Я, как только вошла, сразу же увидела, что они только что выкинули злой фортель, все сидели мрачнее тучи. Знаешь, — добавила она, — если девчонка потеряет место, ей останется только идти на панель.
Ивиш вдруг подняла голову, у нее был потерянный вид.
— А мне на это плевать! — энергично сказала она. — Панель ей подходит больше, чем эстрада.
Она делала усилия держать голову прямо, а блеклые покрасневшие глаза открытыми. Вдруг она утратила уверенность и добавила примирительно и сконфуженно:
— Естественно, я понимаю, ей тоже нужно зарабатывать на жизнь.
Никто не ответил, и Матье страдал за нее: наверное, ей было трудно держать голову прямо. Лола невозмутимо посмотрела на Ивиш. Как будто думала: «Типичная девчонка из богатой семьи». Ивиш хихикнула.
— А мне танцевать не нужно, — пролепетала она шаловливо.
Тут ее смех прервался, и голова упала на грудь.
— Что это с ней?.. — спокойно спросил Борис. Лола с любопытством посмотрела на Ивиш. Через минуту она протянула маленькую пухлую ручку, схватила Ивиш за волосы и подняла ей голову. У Лолы был вид сестры милосердия.
— Что с нашим малышом? Мы много выпили?
Она отстраняла, как занавес, светлые волосы Ивиш, обнажая большую бледную щеку. Ивиш приоткрыла умирающие глаза, голова
