Эрвин Штриттматтер - Чудодей
У себя в каморке Станислаус опять взялся за брошюру «Наведи порядок в мире своих мыслей». Он стремился освоить последнюю часть указаний, раздел под названием «Когда достигнут первый успех». Совершенно ясно, что он должен как следует изучить этот раздел брошюрки: его книга стихов и станет его первым успехом!
«Для человека вполне естественно, что после достигнутых успехов мир его мыслей вновь приходит в беспорядок. Именно этого следует опасаться, если хочешь, чтобы успехи возрастали и обрели стабильность» — вот что говорилось в этом предписании для блюстителей порядка в мире мыслей. «Используй воодушевление от первого успеха!»
Станислаус внутренне уже подготовился к этому воодушевлению, а оно должно быть так велико, что на его волне поэт рассчитывал вырваться далеко вперед.
Через две недели после Рождества он начал терять терпение. Папа Пёшель успокаивал его:
— Ты еще не имеешь представления о деловых связях поэтов. Сперва твои стихи попадут в руки редакторов. Они с давних времен славятся тем, что орудуют пучками розог и топорами. Это люди высокоученые, и они все досконально проверяют. Они знают, что тебе как поэту позволено, а что нет. Они подсчитывают слоги: раз, два, три, четыре, пять, шесть — крестьянка хочет есть… И как осы жалят, если найдут так называемую грязную рифму. Ты вообразил, что «липа» рифмуется с «лапой», а они чихать на это хотели! Редакторы до всего докопаются.
Станислаус еще на две недели успокоился, но потом написал письмо. Необходимо заставить издательство немедленно ему ответить!
«Глубокоуважаемый директор, дражайшие редакторы! Я, Станислаус Бюднер, имею честь обратить Ваше внимание на то, что другое издательство уже работает над моей книгой, озаглавленной „Любовные песни Лиро Лиринга“, и намеревается ее печатать…»
Станислаус не сознавал, что он лжет. Тут речь шла о боевой готовности в борьбе против фельдфебелей. Эти господа теперь как моль вились вокруг меховой горжетки Лилиан.
Спустя восемь дней у Станислауса сердце чуть не выпрыгнуло из груди в квашню с тестом. Почтальон принес в пекарню заказную бандероль. Станислаус поставил в графе против своего имени большущий росчерк. Вот как расписываются поэты! Если бы сам Господь умел писать, то и ему не удалось бы оставить на бумаге более мощный росчерк.
Так вот он, этот пакет! Как просто он лежит на ларе с мукой! Станислаусу достаточно только вскрыть его, и в руки ему выпорхнут напечатанные «Любовные песни Лиро Лиринга»… Куда идет несчастный работяга, если у него в рабочее время возникает личное дело? Вот там-то Станислаус, весь дрожа, и разорвал шнурок на бандероли и обнаружил завернутую в волнистый картон куцую папочку со своими стихами. В издательстве еще и обрезали края папки. В целях сокращения почтовых расходов. Лицо у Станислауса сделалось белым, как его фартук. «…И мы ни в коем случае не хотим препятствовать Вашим связям с другим издательством, а потому с легким сердцем возвращаем Вам Ваш материал…»
Первый выстрел по фельдфебелям рикошетом ударил по нему. Вечером после этого весьма болезненного прижигания Станислаус лег в постель, и его вконец разбитый дух даже шелохнуться не мог.
Счастье, что его совет вдруг потребовался Эмилю, этому загадочному человеку! Эмиль все хвалил за доброту хозяина, отдававшего ему кормовую муку для уже пятой свинки, но теперь ему потребовалась помощь Станислауса.
— Ты много книжек прочитал, ума-разума набрался, так, может, ты и в химии разбираешься?
Станислаус смутился.
— Наверное, из меня могло бы что-то путное получиться, но тут эта проклятая любовь помешала.
— Да, да, великие всегда скромны, — сказал Эмиль. — Тебе, как человеку ученому, не может не быть известно, что в хлебных испарениях содержится алкоголь.
Эмиль прочел в газете про аппарат, способный улавливать алкоголь, высвобождающийся в пекарной печи. Он тоже хотел сделать такой аппарат. Научиться улавливать алкоголь, стать состоятельным человеком и жениться на прежней своей девушке. У себя в комнате он устроит маленькую лабораторию, а Станислаус должен стать у него подручным. Станислаус и сам был человек, раненный судьбою, униженный, с истерзанной душой, и у него не хватило духу своими сомнениями подорвать надежды маленького Эмиля.
Спустя две недели, жажда деятельности вновь проснулась в Станислаусе. Раны, полученные от выстрела собственной пушки, зарубцевались. Неужто он должен без боя уступить фельдфебелям поле битвы? «Атаки на успех с концентрацией всех умственных сил следует повторять до тех пор, пока успеху ничего не останется, как только сдаться и прийти к тебе!» — говорилось в брошюре.
Станислаус раздобыл адрес другого издательства, выпускающего стихи. На сей раз сопроводительное письмо было написано с большой скромностью: «…я лично мало придаю значения публикации этих моих лирических излияний, однако широкий круг моих знакомых, среди которых есть и небезызвестный поэт Пауль Пондерабилус, полагает это важным и в известной мере толкает меня на этот шаг…»
Прошло время. Сосульки на крышах начали плакать. Пенсионеры в дневные часы сидели на скамейках в парке. На небесной фабрике готовили весну с массой всяких подливок и приправ. Теплый воздух и влага проливались на землю как небесные сточные воды. Из стен домов и оконных карнизов прорастали флаги. Красные флаги с белой дырой и опасным черным пауком на ней. Небо хладнокровно терпело всеразрушающие песни и топот черных и желтых сапог. Воробьи чирикали, как чирикали испокон веков, но вокруг них были люди, которые ревели перед трибунами, что наконец-то настала особая весна для немецкого народа. Издательство Станислаусу не ответило.
Лилиан получила возможность из складских подвалов подняться на более высокие этажи таинственной фабрики. Ей предстояло пройти курс обучения, чтобы стать во главе отряда девушек фабрики.
— Нельзя препятствовать счастью своих детей. Это всегда было одним из моих главных принципов, — сказал папа Пёшель. — Мы уже устарели, отстали от времени. Ничего не попишешь!
Станислаус застал Лилиан за уроками. Она сидела, уставившись в потолок, шевелила губами и была раздражена. Станислаус не стал ей мешать. Вместе с папой Пёшелем они на цыпочках прошли в кухню и уселись играть в «двадцать одно».
На улице теплый ветер гулял в кронах деревьев, его ласковые дуновения пробуждали цветы и почки. Самая подходящая погода для грустных любовных стихов. Но издательство все не отвечало Станислаусу.
Эмиль приволок полный рюкзак стеклянных пробирок, натаскал в свою комнатушку бутылочек и химикалий, а однажды даже припер на горбу маленький столик и втащил его наверх.
— У меня в комнате теперь пахнет химией, — сказал он, и его будущему помощнику пришлось войти туда, понюхать воздух.
Может, это был перст судьбы, счастливый случай, выпавший измученному Станислаусу и давший ему возможность одним махом избавить Лилиан от всех опасностей и жениться на ней во имя ее спасения? Он возобновил свои заочные занятия. И с новой «упорядоченной силой мысли» набросился на изучение химии.
Он сидел у Пёшелей и ждал Лилиан, которая как будущая руководительница отряда девушек должна была много и подолгу учиться. Большие стоячие часы рассекали время. Мама Пёшель раздвинула гардины и выглянула на улицу.
— Она так перенапрягается с этой учебой!
— Это одна из черт нашего неизвестно чем чреватого времени, — заметил папа Пёшель.
— А что, время как время. — Черные глазки мамы Пёшель блеснули по-кошачьи. — Девушка должна вовремя выйти замуж. — Небольшой камешек в огород Станислауса.
Он пошел встречать Лилиан. Она была с ним не очень-то милостива. Неохотно оторвавшись от группы молодых людей, спросила:
— Ты что тут стоишь? Караулишь меня?
— Ты все еще Лилиан?
— Ты же видишь!
— Значит, именно тебя я тут и караулю.
Даже взглядом не поблагодарила. Холодная отчужденность. Похоже, Лилиан будет суровой руководительницей.
В дровяном сарае Эмиль гнул жесть для каких-то загадочных сосудов. Станислаус все глубже погружался в изучение химии. Не мог же он предстать в глазах Эмиля олухом, не умеющим отличить обыкновенный хлебный чад от алкоголя?
Эмиль делал желобки и дырки на жестянках, что-то мастерил своими тощими руками. Жар изобретательства сотрясал его.
— Новые формы для пирогов? — спросил хозяин.
Маленький дровяной сарай наполнился запахом сливовицы. Этот запах окрылял фантазию Эмиля. Он молча тюкал молотком.
— Новая кормушка для свиньи? — допытывался хозяин.
— Весь мир удивится! — сказал Эмиль.
— А ты молодец, знаешь, что почем в этом мире. — Хозяин поигрывал топориком. — А у тебя нет охоты помаршировать с нами в штурмовом отряде?
