Виллем Элсхот - Избранное
…На другой день пришли гранки, которые мы отправили Кортхалсу и Лауверэйсену вместе с заказным письмом следующего содержания:
«При сем прилагаю гранки одобренного вами текста и убедительно прошу вас вернуть их в течение трех дней. Если в пределах указанного срока выправленные вами гранки не будут мною получены, ваши экземпляры будут напечатаны с моей собственной правкой. В таком случае я не несу ответственности за опечатки, которые могут ускользнуть от моего внимания. С дружеским приветом».
Гранки обеих статей вернулись к нам своевременно и без всяких инцидентов. Лауверэйсен не сделал никаких поправок, а Кортхалсу статья так понравилась, что он даже приписал адрес к своей фамилии. На полях, в том месте, где говорилось, что лошади, впряженные в катафалк, не могут бежать рысью, кто-то написал «очень хорошо!», а потом частично стер эти слова. Кроме того, Кортхалс прислал фотографию своего «Четырнадцатого» для иллюстрации текста.
— Адвокат — честный малый, — сказал Боорман. — Он выполнил свой долг — тому свидетельство гранки, покорно возвращенные нам. Он с тем же успехом мог бы заморочить Лауверэйсенам голову. Я начинаю верить, что они заплатят.
Я отправил гранки обеих статей в Локерен, и никаких происшествий больше не было. Телефон молчал, и Жан де Лидеркерке больше не приходил, равно как и кузнечных дел мастер. Вдвоем с Боорманом мы снова отправились на поиски заказов для следующего номера и посетили десятки фабрик, магазинов и контор — одним словом, все учреждения, которые днем не запирают своих дверей на замок. Как-то раз мы даже забрели в отдел министерства, который был размещен в обыкновенном доме, и Боорман понял это, уже начав расставлять силки. Он снова завел разговор о министерстве промышленности и торговли, которое якобы весьма озабочено состоянием отечественной промышленности, и тогда наш собеседник дал нам адрес соответствующего отдела, заметив, что его отдел ведает финансами… Мы заключили две сделки: одну на три тысячи, а другую на пятнадцать тысяч экземпляров. И тут поступило сообщение из Локерена, что номер семь уже отправлен — сто двадцать тысяч по железной дороге, и десять экземпляров почтой. Эти последние были доставлены несколько часов спустя, и, честно говоря, вид у них был совсем неплохой. Пусть несколько худосочные, они все же оказались лучше, чем я ожидал. Кузнец и его сестра, а также их бравые помощники были представлены публике на двенадцати больших фотографиях, вокруг которых метранпаж весьма искусно разместил наш скудный текст, так что на каждой странице было что читать. А затем шла статья о «Кортхалсе XIV».
— Теперь счета, — сказал Боорман. — Пишите: «Фирме „Кортхалс и сыновья“ и так далее. Дебитор И. Боормана за поставку двадцати тысяч брошюр в соответствии с контрактом № 374 на сумму три тысячи двести франков». Счет самого Кортхалса, если помните, был выписан на две тысячи пятьсот плюс семьдесят пять за разгрузку, так что вы должны получить почтовым переводом шестьсот двадцать пять франков. Понятно, Лаарманс? Теперь Лауверэйсен. Тот же текст, только проставить сто тысяч брошюр и девять тысяч пятьсот франков. Затем двенадцать фотографий размером 25 на 30 сантиметров — стало быть, 375 квадратных сантиметров каждая, итого 4500 квадратных сантиметров. Из расчета по 0,50 франка за квадратный сантиметр это составляет 2250 франков. Общая сумма: 11 750 франков — цифрами и прописью, Лаарманс. Счет Кортхалсу можно отправить сразу же, потому что он заплатит наверняка, а со счетом Лауверэйсена повремените до тех пор, пока мы не убедимся, что он принял нею партию.
На другой день пришла телеграмма из Локерена: «Лауверэйсен отказался принять груз. Экземпляры лежат станции Брюссель. Ждем указаний».
— Началась куролесица, — сказал Боорман. — Неужели этот адвокат?.. Нет, он достаточно благоразумен. Это личная инициатива заведующей техническим отделом. Лаарманс, дайте ответную телеграмму: «Переадресуйте груз мое имя. Приму сам. Боорман».
Прошло двое суток, прежде чем с железной дороги поступило уведомление, что на наше имя прибыл груз из Локерена. И тогда Боорман распорядился, чтобы ломовой извозчик перевез эти ящики к нам, что и было сделано без промедления.
— Господин Лаарманс, — сказал мой патрон серьезным тоном, — теперь вы должны доказать, что вы расторопный малый, способный надлежащим образом выполнить нелегкое поручение. Подумайте о том, что скоро вы будете работать самостоятельно и тогда вам придется действовать, уже не прибегая каждую минуту к помощи старика Боормана, потому что к тому времени он поселится на лоне природы. Ступайте в кафе, что напротив мастерской Лауверэйсена; толстуху зовут, по-моему, Жанной. Выпейте там на изрядную сумму и разведайте, является ли проулок, где резвятся милые собачки, собственностью муниципалитета или самого Лауверэйсена. И в котором часу каждое утро начинает свою работу кузница… Когда вы вернетесь, я дам вам дальнейшие инструкции.
Через полчаса толстуха Жанна сидела у меня на коленях, и не успел я оглянуться, как мне пришлось уплатить тридцать франков. Около пяти часов я вернулся в контору со сведениями, что проулок принадлежит кузнецу и что работа в мастерской начинается каждое утро в восемь часов.
— Прекрасно, — сказал Боорман. — Сейчас я позвоню ломовику. Слушайте внимательно, и вы поймете, что от вас требуется. Де Леу — человек, заслуживающий доверия, но все равно не говорите ему ничего.
Он тут же связался с де Леу, спросил, как идут у него дела, и, отпустив несколько плоских шуток по поводу извозного промысла, велел ему на другой день ровно в семь часов утра доставить кипы журнала к дому номер 62 на улице Фландр.
— Ладно, — сказал Боорман, — если надо, берите две телеги. Я же не виноват, что ящики не умещаются на одной. Вас встретит там мой секретарь, и вы должны в точности сделать то, что он вам скажет. Прихватите с собой людей, чтобы разгрузить обе телеги самое большее за полчаса. Сами вы тоже ступайте туда, де Леу, и оставайтесь с моим секретарем, пока все не будет улажено, потому что дело может дойти до драки. К счастью, вы крепкий парень, де Леу, а это всегда внушает почтение. Если все пройдет хорошо, я выставлю вам роскошное угощение.
Де Леу сказал в ответ что-то, заставившее Боормана расхохотаться.
— Господин Лаарманс, будьте на месте ровно в семь часов, иначе люди не будут знать, что им делать. Вы заведете телеги через проулок к двери мастерской и там разгрузите ящики, Аккуратно сложите их на земле вдоль стен и подождите, пока мастер Лауверэйсен отопрет дверь. После выгрузки сразу же отошлите назад пустые телеги, чтобы уже никто не мог отправить ящики назад. Только бы рабочие завтра не вздумали бастовать — тогда вам, может быть, вообще не доведется увидеть кузнеца. Вы покажете ему ящики, что-нибудь проговорите — например, что вы привезли экземпляры журнала, хотя он и сам это увидит, — а затем уйдете восвояси. О состоянии ноги его сестрицы справляться не надо, теперь это уже ни к чему, как вы, наверное, сами понимаете. Если же вам сначала попадется на глаза госпожа Лауверэйсен, действуйте точно так же. А если раньше всех появятся их работяги, для начала угостите их сигарами и покажите им в случае необходимости один из журналов — они наверняка обрадуются, когда увидят, что их фотографии опубликованы. Поэтому суньте в свой карман один из наших экземпляров. И смотрите, чтобы все прошло гладко, потому что мы поможем получить деньги, пока не доставим товар. А не то пойдет кутерьма с юристами и конца этому не будет. Вот вам двадцать сигар и сто франков — деньги сметают любые преграды.
Утро выдалось холодное. Хорошо еще, что не было дождя. Но когда в половине седьмого я вышел из дому, в лицо мне дохнул пронизывающий северный ветер. Подняв воротник, я ускорил шаг и без пяти семь был уже на улице Фландр. В проулке Лауверэйсена дуло так сильно, что я укрылся в подъезде толстухи Жанны и стал поджидать де Леу.
Сумерки начали рассеиваться по мере того, как светлело небо, но улица все еще была пустынна. Только проехали мимо два молочника, да время от времени проходил рабочий.
Примерно минут череп пять за моей спиной вдруг подалась дверь и и упал в объятия толстухи Жанны, которая, судя по всему, только что встала с постели.
— Франс!
И, оправившись от изумления, она поцеловала меня.
— Ты уже давно здесь стоишь?
Я ничего не ответил, и она рассмеялась с понимающим видом.
— Неужели ты всю ночь простоял на холоде? Глупый мальчик. Почему ты не позвонил?
Она оглядела улицу, на которой не было ни души.
— Заходи! — сказала она, ухватив меня за руку.
В это мгновение я увидел две телеги, со скрипом выезжавшие из боковой улицы.
— Только не сейчас, Жанна, — умоляющим голосом сказал я. — Я не могу. Но сегодня вечером я непременно приду.
