Виллем Элсхот - Избранное
— Повеселей гляди, Питер, и держи голову прямо, — крикнула ему сестра, которая, войдя в мастерскую, несомненно, восприняла этот контраст в облике хозяина и рабочих как личное оскорбление.
— Что подумали бы в министерстве? — шепнула она Боорману. — И к тому же это отпугнуло бы клиентов, потоку что у него такой вид, будто он на похоронах.
Лауверэйсен переложил кувалду на другое плечо, подкрутил усы, напряг последние силы, и наконец ему удалось придать своему лицу выражение хоть и не столь праздничное, как у других, но все же вполне приемлемое.
Тем временем Пиперс высунул голову из-под черной накидки и в последний раз смерил взглядом всю группу.
Теперь, когда статья уже была прочитана, я вдруг остро ощутил свое ничтожество. К тому же от соседства этих людей с закоптелыми лицами, тяжким трудом зарабатывающих свой хлеб, мне стало как-то не по себе. Поэтому, приняв солидный вид, я важно подошел к фотографу и небрежно осведомился, все ли идет как надо.
— Фотографирование я бору на себя, — процедил Пиперс. — А вы тем временем могли бы убрать из статьи оставшиеся «рояли», понятно?
И тут же, обращаясь к госпоже Лауверэйсен, предложил:
— Не могли бы вы надеть на вашего брата шляпу, чтобы всем сразу же было ясно, кто тут хозяин?
— Конечно, — согласилась сестра, — он должен надеть шляпу. И не просто шляпу, а цилиндр. Сходи за ним, Питер! Он в картонке, у меня под кроватью.
— Да что уж там, — стал упираться кузнечных дел мастер, — к чему эти церемонии? Какая разница, что у меня на голове — кепка или цилиндр?
— Какая разница? — повторила его сестра;, несомненно подумавшая о ста тысячах экземпляров и о ежемесячных взносах, о которых Питер еще ничего не знал. — А я тебе говорю, что очень даже большая разница. Ну давай, Питер, скорее! Кстати, переоденься, потому что шляпа не подходит к рабочему костюму.
— А нет у него какого-нибудь ордена? — спросил Боорман, когда мастер отправился выполнять приказание сестры.
— Конечно, есть, — ответила госпожа Лауверэйсен. — Как глупо с моей стороны, что я раньше об этом не подумала! Он получил медаль, когда четверть века проработал кузнецом.
И она крикнула Питеру вдогонку:
— Не забудь свою медаль! Она лежит в верхнем ящике умывальника.
Все это время лейб-гвардия Лауверэйсена продолжала почти неподвижно стоять на месте, и я видел, как дородный сборщик согнул ногу и быстро почесал лодыжку, не меняя своего вертикального положения.
Мастер явно не терял времени даром, потому что через несколько минут он спустился по винтовой лестнице вниз и предстал перед нами в черном костюме, цилиндре, с пестрой ленточкой в петлице. Выражение лица у него осталось прежним, но это был уже совсем другой человек.
Пиперс снова поставил его на прежнее место и, поскольку кувалда никак не вязалась с его парадным облачением, взял со стола рулон бумаги, сунул ему в руки, а кувалду передал дородному сборщику.
А затем, когда они все замерли затаив дыхание, так что слышался лишь стук одиннадцати сердец, Пиперс, поколдовав еще немного, сделал наконец снимок.
— Теперь — кузнецов, — сказал Боорман, после чего Пиперс расставил тех же людей у кузнечных мехов и наковальни и вторично сфотографировал их, на этот раз со вспышкой магния, адское сияние которого явно произвело на рабочих сильное впечатление.
— Этот фейерверк вы получаете бесплатно, — заявил Боорман. И повел всю группу к токарному станку, где был сделан третий снимок.
— А теперь сборщики.
Для того чтобы на снимках не фигурировали одни и те же люди, рабочих на этот раз поставили спинами к аппарату, после чего Пиперс мгновенно сделал четвертый снимок. Затем была сфотографирована мастерская без людей, потом — паровая машина, потом — старый диплом местной выставки, обнаруженный Пиперсом, потом — кухонный лифт, почти уже смонтированный, потом — кузнечных дел мастер, сидящий на стуле, в полном одиночестве, а потом — технический отдел, то есть закуток госпожи Лауверэйсен со столом, заваленным бумагами.
— А теперь — шеф технического отдела, — сказал Боорман. И отвесил легкий поклон в сторону госпожи Лауверэйсен.
Когда ей столь неожиданно сказали, что наступил ее черед, женщина взглянула на нас с блаженной улыбкой.
— Напечатать мой портрет во «Всемирном Обозрении», сударь? Неужели это вы всерьез? — прошептала она.
Когда же тощий Пиперс деликатно, но решительно усадил ее в старое кресло, она сказала, что сначала ей надо немного привести себя в порядок. Против этого трудно было что-нибудь возразить — всякий мог видеть, что она проводит все свое время в пыльном закутке и почти беспрерывно возится с бинтами и мазью. Перевязав ногу, она обычно вытирала руки о кофту, а так как пыль с ее чудовищного письменного стола прилипала к жиру, вся одежда госпожи Лауверэйсен выше пояса была покрыта серой коркой, под которой уже почти совсем нельзя было различить кофту.
Она с трудом поднялась вверх по лестнице и некоторое время провозилась там, но, когда наконец спустилась вниз, я едва удержался от восторженного возгласа, потому что она перещеголяла кузнечных дел мастера с его цилиндром и парадным фраком. На ней было черное шелковое платье, отделанное черным бисером, на шее висела старинная золотая цепочка с медальоном. При ближайшем рассмотрении я заметил, что она тщательно причесана: на ушах ее лежали локоны, которых прежде не было и в помине.
— Ну как, теперь я стала красивее? — не без кокетства спросила она Боормана.
— Вы слишком красивы для технического эксперта, — отозвался мой патрон и сразу же начал прибирать хлам на столе.
— Смотрите не перепутайте мои бумаги, сударь! А то мне до скончания века в них не разобраться, — испуганно сказала женщина.
Груды счетов, векселей, писем, чертежей, бинтов и пустых баночек из-под мази были под присмотром хозяйки переложены на стулья и в угол, после чего письменный стол снова приобрел очертания стола. Затем заведующая техническим отделом должна была сесть в свое кресло. Перед ней развернули чертеж кухонного лифта, в одну руку ей сунули циркуль, в другую — складной метр. Пиперс придал ее голове нужный поворот, и ему удалось заставить ее принять то строгое и вместе с тем проницательное выражение, которое характерно для портретов великих людей. Поскольку в закутке было мало света, госпоже Лауверэйсен пришлось позировать в течение полутора минут, и она сидела совершенно неподвижно. Уже после того, как Пиперс закрыл объектив крышечкой, она продолжала, словно в трансе, смотреть на складной метр и очнулась лишь тогда, когда фотограф с грохотом поднял свой аппарат.
— И еще раз во весь рост? — невозмутимо спросил Пиперс. — У меня осталась одна пластинка.
— Давайте! — сказал Боорман.
Теперь ей — так же как и ее брату — сунули в руку свернутый в трубочку чертеж, и госпожа Лауверэйсен в неподвижности застыла перед аппаратом.
Когда Пиперс сказал, что работа окончена, Боорман протянул ей руку.
— Очень приятно, сударыня! Скоро вы получите гранки. Вы можете вычеркивать из них и добавлять туда все, что вам будет угодно, без дополнительной платы.
Госпожа Лауверэйсен, видимо, поняла, что потехе пришел конец, и теперь, когда настало время прощаться, она предприняла попытку связать доставку журналов с превращением своей фирмы в акционерное общество.
— А как насчет акционерного общества, сударь? Какие у вас планы? — вдруг спросила она.
Подписывая бланк, она, видимо, даже не расслышала, что Боорман надеется «в ближайшем будущем сообщить более определенные новости».
Он застегнул свое пальто на все пуговицы, словно ограждая бланк, и прислонился спиной к двери.
— Самое лучшее, — сказал он, — если проектируемое акционерное общество купит ваше предприятие за сумму, которую вы назначите. Паевой капитал должен быть несколько меньше двухсот процентов вашей продажной цены, и, помимо выручки от продажи, вы должны получить пятьдесят один процент полностью оплаченных акций. Таким образом, вы остаетесь владелицей фирмы, потому что этот один процент акций обеспечивает вам большинство на собрании акционеров; вы назначите себя на пост председателя правления, а брата — на пост директора…
— А вы будете нашим управляющим, — перебила его госпожа Лауверэйсен.
Эта мысль, видно, не выходила у нее из головы — она высказывала ее еще во время нашего первого визита.
— Разумеется, вам необходима помощь опытного юриста, — продолжал Боорман, уклоняясь от прямого ответа, — потому что учреждение акционерного общества, выплата денег за фабрику и распределение акций должны быть совершены одновременно. Ведь финансирующие вас лица должны обеспечить сто процентов капитала, а расписку получить — меньше чем за половину вложенных денег.
