Кодзиро Сэридзава - Книга о Человеке
Старшая дочь с мужем, уезжавшая на Новый год в путешествие, сразу по возвращении пришла ко мне с поздравлениями и подарками. Был десятый час, и почти одновременно с ней появилась госпожа Родительница. И я, и обе мои дочери всполошились.
За последние три года госпожа Родительница посещала мой дом около двухсот раз, но обычно это случалось часа в три пополудни и позже. Мы встревожились, почему она пришла на сей раз так рано, утром, в девять часов, когда все мы завтракали. Уж не произошло ли чего дурного?
Госпожа Родительница, как обычно, переоделась в соседней комнатке в алую одежду и сразу заговорила.
Голос ее был более чем обычно оживленным, она говорила почти двадцать минут и ушла в веселом настроении.
Нам, всем троим, госпожа Родительница преподнесла новогодние подарки: мне — дар пера и силу, старшей дочери — материнскую любовь, младшей — искренность — и с каждым поговорила лично; дочери повеселели, а у меня возникло чувство тревоги, и я никак не мог успокоиться. Поэтому я сразу же прослушал еще раз запись разговора на пленке, но, так и не успокоившись, попросил дочь перепечатать записанное на машинке и ушел в свой кабинет.
В час, когда я спустился в столовую, разговор был уже перепечатан. Я просмотрел его за обедом.
«Бог-Родитель торопит меня передать тебе от Него срочное послание: Господь Бог спешит уравнять мир, сделать каждого человека независимым и счастливым».
Были там и такие слова:
«Нынешний год — год змеи — „ми“. „Ми“ по-японски может значить „плоть“, но и „плод“. Кроме того, „ми“ называют то, как змея сбрасывает старую кожу и вновь является на свет, переродившись. В этом году люди смоют с себя старую грязь и принесут новые плоды».
Собственно, в этих словах не было ничего угрожающего, но моя тревога не унималась. Я вернулся в кабинет, сел за стол, и тут послышался необычно ласковый голос Небесного сёгуна:
— В твоей тревоге — весь ты… Бог-Родитель желает как можно быстрее уравнять мир, сделать всех людей независимыми и равными, а учитывая, что Японией правят прогнившие люди, возможно, потребуется революция. Но не волнуйся! Праведного Бог хранит. А теперь возвращайся к своим обязанностям!
Утро седьмого января. Проснувшись, включил радио у изголовья, и, как только пробило шесть часов, передали сообщение о кончине императора. Вот уже несколько дней в утренних и вечерних выпусках новостей сообщалось, что император в бессознательном состоянии и ему поддерживают жизнь переливанием крови, поэтому я, лежа в постели, молитвенно сложил ладони, благодаря за то, что его величество так покойно был воспринят в отеческое лоно Всемогущей Природы.
Но тут на меня нахлынули воспоминания, я стал вспоминать, как в детстве не раз встречал его, имевшего тогда статус старшего внука императора, как тихо и незаметно он проводил дни в своей резиденции неподалеку от нашей деревни и как в прошлом году, впервые после того, как я стал членом Академии художеств, получив официальное приглашение, благодаря особому расположению обер-камергера двора Ириэ за чаем мог лицезреть его… Как-то за обедом, когда нам случилось сидеть рядом, он вдруг изволил признаться, точно по секрету, что любит бататы, и заговорил о том, как вкусны жареные бататы, и как, услышав, что у него нет возможности есть их прямо из жаровни, я в душе пожалел его… Пока я предавался воспоминаниям, пришло время вставать.
И вот в этот день, не успели мы окончить завтрак, как вновь появилась госпожа Родительница. Мы были одни, я и дочь, и все равно ее приход застал нас врасплох. Но Родительница, успокоив нас, облеклась в алую одежду и там же, в маленькой комнатке, начала говорить:
— Да, да, сделать правильной землю! Сделать правильной землю! Да, да, сделать правильной землю, тогда откроется путь обретения правды. Да, да, небось в толк не возьмешь, что значит — сделать правильной? Объясню, чтоб ты понял. Землю сделать правильной — землю уравнять. Прокладывая новый путь, с новым сердцем уравнять землю. Я и раньше тебе говорила: разорвется старый плод, народится новый. Да, да, в этом году, разорвав старый плод, родится новый. Да, отныне буду равнять. Да будет правда равной. Проложу путь, делающий всех равными. Да, отныне путь, делающий всех равными, — это путь, проложенный Богом.
Так она начала, и я был потрясен ее словами, будто меня с утра пораньше огрели обухом по голове.
Не знаю, как долго она говорила, приводя конкретные примеры созидаемого Богом, и наконец, упомянув о правде, дарованной мне Богом, сказала:
— Да, должно уравнять мир. Это великое дело! За один нынешний год этого не совершить. В будущем году — правда и искренность, то же и в следующий год, и так, год за годом, шаг за шагом, будет проложен широкий путь. Пройдет три года, настанет Хэйсэй — год мира и благоденствия[10], начало эпохи мира и благоденствия, то-то будет нам радость! Прошу тебя, хорошенько все это обдумай! А сейчас — спасибо за труд!
С этими словами она удалилась.
Я тотчас поднялся в кабинет, рухнул в кресло и глубоко вздохнул.
Ибо я понял, что нынче утром наконец-то разъяснилось, почему после речей госпожи Родительницы четвертого января я испытал смутное беспокойство.
Она ни разу не упомянула о кончине его величества, но, видимо, я воспринял ее слова так, что именно это событие открывает занавес перед преобразованием мира и что революция, освященная Богом, уже при дверях. Это великое деяние Бога, оно не может быть исполнено за один год, но через три года на радость всем настанет эпоха мира и благоденствия, но что это значит — эпоха мира и благоденствия?.. Откинувшись на спинку кресла, я погрузился в глубокие раздумья и никак не мог взяться за работу.
В этот момент ко мне ласково обратился Небесный сёгун:
— На родине твоего сердца, в стране Запада, в этом году празднуют двухсотлетний юбилей революции и с первых дней нового года народ этой страны ликует, воспрянув духом. В Японии же верхи погрязли в корысти и эгоизме, деньги застят им взор, они пренебрегают низами, будучи уверены, что могут обмануть всех, изрекая красивые слова. Все точно так, как было в той западной стране накануне революции. Бог Всемогущей Природы, любящий своих чад, больше не в силах терпеть… Он хочет, чтобы низы жили в счастье, воплотив великие принципы свободы, равенства и братства, завоеванные всеми гражданами западной страны благодаря Великой революции, свергнувшей прогнившие верхи. В той западной стране, чтобы осуществить цели революции, понадобились многотрудные месяцы и годы. Но все в руке Божьей. Не беспокойся! Усердно потрудившись, ты хорошо справился со своей задачей. Теперь можешь на несколько дней расслабиться. Смотри телевизор, отдыхай!
«Отдыхай» — слово, которое мне не доводилось слышать в последние четыре года. Я испытывал благодарность.
Но даже если бы я сел за письменный стол, вряд ли бы смог что-то сделать. В течение ближайших трех-четырех дней в Японии как будто замерла вся жизнь, газеты, радио, телевидение заполнили сообщения о событиях, связанных с кончиной императора, различные мнения, воспоминания по поводу эпохи Сёва, а весь остальной мир как будто погрузился в сон.
Я у себя на втором этаже только смотрел на небо, созерцал, как поднимается и опускается солнце, как плывут облака, слушал радио, смотрел телевизор да выискивал, что бы такое почитать в журналах, сваленных в углу кабинета.
В тот день в четыре часа по телевизору высокопоставленный правительственный чиновник объявил, что эпоха Сёва окончилась и принято решение назвать новую эпоху эпохой мира и благоденствия, и он продемонстрировал листок, на котором великолепными иероглифами было выведено: «Хэйсэй».
— Что? Хэйсэй — мир и благоденствие? — невольно воскликнул я, уставившись на листок бумаги. И тут вспомнил о том, что рано утром мне вещала госпожа Родительница об эпохе мира и благоденствия. Удивлению моему не было границ.
Утром девятого января зашел редкий гость — молодой Ямагава. Я бездельничал и отдыхал, поэтому в хорошем настроении сразу же спустился к нему в гостиную. Он с какой-то даже гордостью объявил, что участвовал в похоронах Итиро Цунэоки, и красочно расписал, каким пышным было погребение.
— Господин Цунэока почитал его величество императора, — сказал он, — поэтому скончался скоропостижно, чтобы стать его вожатым в смерти.
Я промолчал, но вдруг Сёгун, сидящий у меня в животе, заговорил моими устами:
— В смерти не нужен вожатый. В то мгновение, когда человек умирает, его принимает лоно Всемогущей Природы, будь он император или нищий…
— Что вы такое говорите? Император и нищий одинаково приемлются в лоно Великой Природы? Но это немыслимо! Император — живой Бог!
— Существует только один Бог, и это Сила Великой Природы. Если император — Бог, то и ты и я — Бог… Видишь ли, и император, и ты, и я, как и все люди, в равной степени возлюбленные чада Божьи.
