Кодзиро Сэридзава - Книга о Человеке
— Доехать до Хакодзаки — все равно что уже сесть в самолет. Поэтому, дедушка, не переживай!.. Я воспитана в американском духе — самостоятельной, все будет хорошо!
Когда приехала машина, она сама отнесла свой громадный, неподъемный чемодан и, крикнув: «Пока-пока!», укатила.
Немного обеспокоенный, я сел за стол, но работа не спорилась. В час, как обычно, мы сели обедать, и домработница вздохнула: «Где-то сейчас ваша внучка летит…» Прошло полчаса, мы еще сидели за столом, когда позвонила внучка:
— Вылет самолета запаздывает, но скоро уже полетим. Случайно оказалось, что этим же рейсом летит моя подруга, одноклассница, у нее родители в Лондоне. За болтовней не успеем заметить, как окажемся в Париже, так что, дед, не волнуйся!
И впрямь волноваться было не о чем, и все же я никак не мог успокоиться. В свое время она сама решила, что будет смотреть телевизор только раз в день, полчаса после ужина, то были сплошь идиотские мультяшки, и поначалу я подумал, что пятнадцатилетняя девочка стала жертвой их примитивных жизненных установок, но когда дошло до дела, она, сославшись на присущий ей американский дух самостоятельности, повела себя великолепно, как какая-нибудь юная леди. Наступила новая эпоха, мне остается только наблюдать со стороны, подумал я и решил выкинуть все из головы.
На четвертый день вечером раздался звонок.
— Дед, благополучно прилетела. Папа и мама здоровы. Думала, будет жарища, но здесь прохладно, как летом в Каруидзаве. Передаю трубку маме…
Вот и весь разговор.
У дочери в консерватории также начались зимние каникулы. Наконец-то мы могли вдвоем, отец и дочь, встретить окончание года в тихой и спокойной обстановке. Вот уже четыре года я, к стыду своему, не рассылал никому новогодних поздравлений. Кое-кто уже считал меня умершим. Я решил, что на этот раз обязательно пошлю новогодние открытки. Но в это время был болен император, по радио и в газетах с утра до вечера передавали подробные сводки об ухудшении его состояния, согласно им положение было критическим, император мог скончаться в любую минуту. Если несчастье случится накануне Нового года, не покажутся ли неуместными мои новогодние поздравления? Поэтому я заготовил около трехсот открыток, избегая в тексте слов «поздравляю», «радуюсь» и т. п.
Вспоминая одного за другим дорогих мне людей, я надписал адреса к тремстам открыткам, но оставалось еще несколько десятков адресатов.
Дочь предложила вместо меня надписать открытки с уже напечатанным текстом, но я решил, что с меня хватит, пусть кому-то это и покажется невежливым, и вздохнул с облегчением. Это было тридцатого декабря, во второй половине дня. И вдруг в этот момент Небесный сёгун приказал мне:
— Срочно вышли Кэндзабуро Оэ «Замысел Бога»!
— Что, сейчас? Когда уже отпечатан седьмой тираж? Два года назад, когда вышла «Улыбка Бога», я, как обычно, собирался послать книгу Оэ, но передумал, решив, что с моей стороны было бы нехорошо принуждать его читать книгу о Боге. И вот теперь посылать третью часть… Как-то глупо… Даже неприлично…
— Что ты там бормочешь! Повеление Бога! Твое дело — выполнять его. Живей!
Как быть? Я выложил на стол экземпляр «Замысла Бога», присланный из издательства три дня назад.
— Надпиши и сразу пошли по почте! И приложи трехстишие:
Новый год!..Дотянул худо-бедноДо девяноста трех.
Понял?
— Что ты такое говоришь! Ну что это за трехстишие!.. Ерунда какая-то… ты издеваешься надо мной!
— Уши заложило, не слышишь, что тебе говорят?
— Новый год!..Дотянул худо-бедноДо девяноста трех.
По форме это, разумеется, трехстишие, но уж больно никудышное. Лучше объясни, почему Бог велит мне в такое время, когда и без того хлопот не оберешься, срочно посылать Оэ «Замысел Бога»?.. Новый год на носу, Оэ наверняка сильно занят, еще подумает, что я хочу обратить его в какую-то веру, обидится… Ведь Бог — это не что иное, как Великая Природа, а ей нет дела до каких-то там религий. Такой мудрый человек, как Оэ, наверняка способен своим умом дойти до того, что требует от нас Великая Природа…
— Ладно, объясняю… Господь Бог верит в него и охраняет, как никого другого из молодых японских писателей. Твой друг Жак из Истинного мира также старается оказать ему поддержку. Видишь ли, его посреди дороги постигла беда. Обычный человек, случись с ним такое несчастье, проклял бы свою участь и всю жизнь провел в страданиях, а он сумел принять выпавшее на его долю несчастье как свой удел, ободрил жену и отчаянным усилием воли обратил свою несчастную судьбу в счастливую. Это напряженное усилие оказало благотворное влияние на его творчество и воодушевляет читателей. Бог-Родитель всегда сочувствовал и споспешествовал его подвигу. Утешение, ободрение, во всем этом проявляется родительское милосердие Великой Природы. Понял? Так что выполняй веление Бога. И побыстрей!
Я раскрыл книгу, собрался надписать на титульном листе посвящение, но сразу не смог. Дело в том, что почти шестьдесят лет я возделывал свои рукописи с помощью толстой перьевой ручки «Монблан», из-за чего верхний сустав на указательном пальце моей правой руки искривился вправо, я потерял возможность пользоваться любимой ручкой и уже два года как перешел на обычную шариковую ручку, но из-за того, что все эти шариковые ручки слишком тонкие, я постоянно испытываю затруднение при написании иероглифов. И вот, решив, что будет невежливо надписывать книгу в подарок шариковой ручкой, я отыскал в ящике стола свой старенький «Монблан», но он был не заряжен чернилами. Я вспомнил, что для этой ручки требуются особенные чернила, порылся в других ящиках, там обнаружился красивый пузырек, наверно подаренный мне по какому-то поводу, но чернила высохли, и набрать ничего не удалось. Два года назад я хотел купить новые чернила в ближайшем магазине канцелярских товаров, но мне там сказали, что этот импортный товар они больше не заказывают, и мне волей-неволей пришлось перейти на шариковую ручку. Другого выхода не было, как надписывать книгу шариковой ручкой, но как я ни давил на нее, линии выходили бледные. Сгодится ли? — засомневался я.
— Чего медлишь. Поторапливайся! — продолжал понукать меня Небесный сёгун.
В конце концов, я вывел на титуле:
Уважаемому Кэндзабуро Оэ,
Новый год!..Дотянул худо-бедноДо девяноста трех…
Кодзиро Сэридзава.Ручка писала так бледно, что я втайне надеялся — пока книга дойдет до Оэ, надпись сотрется…
Я попросил дочь побыстрее отправить книгу бандеролью, но ближайшее почтовое отделение было уже закрыто, поэтому пришлось отложить на завтра.
Тридцать первое декабря мы с дочерью провели совершенно беззаботно. Я знаю, что предновогодние хлопоты всегда плохо сказываются на здоровье и лучше не менять издавна установившегося жизненного уклада. Двадцать девятого, как и каждый год, мои читатели-земляки любезно прислали мне новогодние лепешки. В первый день нового года на обед я решил съесть мое любимое новогоднее блюдо — бульон с овощами и клецками. На ужин, как и в прошлом году, госпожа Родительница приготовила новогоднюю собу[9] и, пожелав мне счастливого Нового года, удалилась.
Первый день нового года для нас обоих был самым обыкновенным днем. Господин Г., который каждый год заходил в одиннадцать, возвращаясь с празднования Нового года у его высочества наследного принца, в начале декабря слег в больницу и был в плохом состоянии. Наши юные друзья супруги А., всегда приходившие к нам вечером с новогодними поздравлениями и проводившие с нами несколько часов за неторопливой веселой беседой, прислали поздравительную открытку, извинившись, что не смогут зайти из-за траура в семье. Поэтому я, пролистав утренние газеты, поднялся в свой кабинет и, по велению Великой Природы, начал корпеть над рукописью.
Но вечером неожиданно вместе с пачкой новогодних открыток принесли письмо и посылку от Оэ.
Не думая, что это могло быть благодарственное письмо за посланную накануне книгу, я решил, что у него какое-то дело ко мне, и поспешил открыть. От удивления у меня сперло дыхание. Я был растроган до слез. За всю мою долгую писательскую жизнь из писем, адресованных мне японскими писателями, так же сильно меня растрогало только одно — пришедшее несколько лет назад письмо Синъитиро Накамуры. Письмо Оэ было коротким, уместившись на одной странице.
Обычно я не привожу в своих произведениях адресованных мне писем, но по долгом размышлении я решил, поскольку этот, четвертый том, написанный по наущению Великой Природы, должно считать не столько моим произведением, сколько произведением Великой Природы, привести это драгоценное письмо все целиком. Надеюсь, Оэ не будет на меня в обиде.
