На вашем месте. Веселящий газ. Летняя блажь - Пэлем Грэнвилл Вудхауз
– Что доказать, черт побери? – взбеленился я.
– Я же говорю, насчет статуи…
– Да объясни же толком!
– Позавчера, – перешел, наконец, к голым фактам мерзкий ребенок, – я намазал ей нос красной краской.
В тесной телефонной будке не так просто пошатнуться, но я сделал максимум того, что позволяли условия.
– Ты нарисовал ей красный нос?
– Да, сэр.
– Зачем, черт побери?
– Мне показалось, что будет забавно.
– Боже мой…
– Ну… ты сам понимаешь, когда перед тобой статуя, а рядом на полке стоят банки с краской, очень трудно удержаться.
Я вынужден был признать, что в его рассуждениях есть резон, однако, если отвлечься от чистой психологии, это нисколько не улучшало моего положения. Новость потрясла меня до глубины души.
– Боже мой, – повторил я, – что начнется, когда они увидят!
– Ага.
– Это же будет светопреставление!
– Шум точно поднимут, – согласился он. – Да, сэр, мало не покажется. Так и забегают. Крику будет… ой-ей. Но ты только не сознавайся, стой на своем, и они отстанут.
– Хрена лысого они отстанут! Не валяй дурака! Никто и слушать не станет. Я здесь пробыл уже достаточно времени и немало наслышан о твоих фокусах. На твоей репутации клеймо негде ставить. Мисс Бринкмайер мигом поймет, что к чему. Встань я хоть на голову, все равно не поверит.
– Тогда я даже не знаю… – вздохнул он.
– Не знаешь, вот как?
– Нет, сэр. Раз уж не успеть туда с тряпкой и карболкой, ничего не поделаешь.
Просто возмутительное равнодушие!
– Как это – ничего не поделаешь? Надо…
– Что?
Я замолк, лихорадочно ища способы спасения. Потом вдруг меня осенило.
– Да я просто сбегу!
– Что, совсем?
– Да!
– И куда же?
В моем мозгу постепенно вырисовывалась четкая схема.
– Слушай внимательно! Тебе скоро придется вернуться в Англию…
– Зачем это? – удивился он.
– Как зачем? Ты же там живешь.
– Ах, да… Я как-то не подумал.
– Нужно присматривать за поместьем…
– Чего? У меня есть поместье?
– Ну да, как же без него. И потом, положение в обществе обязывает, не говоря уже об арендаторах и всем прочем. Тебе так или иначе придется вернуться.
– Я не могу!
– Что?
– Да не могу, и все тут! – завопил он. – Что я понимаю в поместьях? Да еще эти арендаторы – они же меня на смех подымут! Только Англии еще какой-то не хватало…
– Ты поедешь, – твердо сказал я. – Все получится, вот увидишь, потому что я буду рядом и смогу тебе советовать. Сбегу отсюда, проберусь на корабль, и мы поедем вместе. Что-нибудь придумаем, например, усыновишь меня – старый Плимсолл знает, как это делается, – я поселюсь в Бидлфорде, поступлю, как положено, в Итон, потом в Кембридж, буду управлять с тобой поместьем, а потом стану тебе опорой на склоне лет. Тебе останется лишь жить в свое удовольствие и лелеять свои старые кости.
– Такой план, значит…
– А что, разве плохой?
– Понятно.
– Но сначала, чтобы улизнуть отсюда, мне, само собой, понадобится некоторая сумма. Прямо сейчас пошли мне несколько сот долларов – с посыльным, в запечатанном конверте без надписи, чтобы хватило на дорогу до… Алло! Алло! Ты слушаешь?
Он не слушал. Мерзавец повесил трубку. Я вышел из телефонной будки, не помня себя от ярости и разочарования. Да, именно так, не помня себя. Все было кончено. Поступки человека говорят больше, чем слова, а судя по последнему поступку гнусного младенца – по его реакции на первое же упоминание о расходах, – он решительно и бесповоротно отказывался от всякого участия в совместном предприятии, не желая делиться ни единым пенсом.
Тем не менее деньги нужны были мне как воздух. Грозовые тучи уже собрались на горизонте, и удар молнии не заставит себя ждать. Не нужно обладать слишком острым умом, чтобы, узнав о статуе, мигом сообразить, что единственный путь в такой ситуации – немедленное бегство.
Остаться здесь означало бы не только попасть под лавину унизительных поцелуев от Бринкмайера и ужасных Мичиганских Матерей – это я еще, стиснув зубы и собрав в кулак все душевные силы, мог бы вытерпеть, – но и навлечь на себя позор и общественное порицание на фоне красноносой статуи. Более того, за публичным позором несомненно последует приватное выяснение отношений с мисс Бринкмайер – женщиной, которая до сих пор удерживалась от того, чтобы надрать мне уши, лишь ценой невероятного усилия воли. Теперь же, будь ее сила воли даже воистину титанической, перспектива быть жестоко отшлепанным одежной щеткой выглядит для меня более чем вероятной.
Итак, необходимость достать деньги, и как можно скорее, встала передо мной со всей очевидностью. Однако столь же очевидным было полное отсутствие каких-либо финансовых источников.
Впрочем, остается еще Эгги. Нет никакого сомнения, что, будучи должным образом проинформирован о состоянии моих дел и о том, что лишь временная ссуда с его стороны способна послужить барьером, отделяющим возлюбленного кузена от одежной щетки, он пойдет мне навстречу. Но как установить контакт? Я не имел ни малейшего понятия, где живет Эгги, а бродить с вечеринки на вечеринку в слепой надежде его встретить не имел ни времени, ни возможности.
Тем не менее деньги нужны срочно. Еще несколько часов, и будет поздно.
Ситуация представлялась безнадежной. Вывод малоприятный, однако приходилось с ним смириться. Лунка далеко, лимит ударов исчерпан, оставалось лишь ждать и надеяться, что телефонный справочник или толстое полотенце, подложенные в мои короткие штанишки, помогут хоть немного смягчить неизбежное.
Погруженный в печальные размышления, я оказался возле двери в гостиную. Двери как таковой, собственно, не было, только проем, скрытый занавеской. Проходя мимо, я внезапно услышал голос.
– Ну да, – произнес он. – Само собой.
Потрясенный, я замер на месте. Голос принадлежал Эгги.
14
Сначала я решил, что мне почудилось. Уж слишком вовремя он появился – как чертик из коробки, в тот самый момент, когда нужен больше всего. Будь я Аладдином с лампой в руках, и то бы так не удивился, когда из нее вдруг повалил дым.
Я на цыпочках подкрался к занавеске и осторожно заглянул внутрь.
Эгги, на этот раз никакого сомнения. Он сидел на краешке стула и посасывал набалдашник трости. Напротив сидела мисс Бринкмайер, спиной ко мне, но лицо Эгги я видел достаточно ясно. Как всегда в это время суток, оно отдавало зеленью, что, впрочем, не сильно его портило. Эгги принадлежал к числу тех, чьим выразительным аристократическим чертам зеленый цвет только идет.
– Рада, что вы согласны
