Дин Лин - Солнце над рекой Сангань
— Я, собственно, не очень-то разбираюсь…
Но юношески открытое лицо Чжана навело его на мысль — не попробовать ли взять его обманом? И он принялся рассказывать:
— Ах! Дела плохи. Самый крупный помещик у нас сбежал. Крестьяне в один голос утверждают, что он подкупил активистов, и даже сложили песенку: «Заседают без конца — недосуг делить поля…» А теперь пошли слухи, что возьмутся за семьи бойцов Народной армии. Да разве их можно обижать?
Невозмутимый взгляд собеседника словно поощрял к дальнейшим излияниям. Угрюмое настроение у Жэнь Го-чжуна как рукой сняло. Вообразив, что его обман может увенчаться успехом, он разошелся и продолжал болтать до тех пор, пока они не дошли до деревни. Но тут Чжан, который спешил к Чжан Юй-миню, прервал его:
— Слушай, Жэнь! Хватит тебе врать. Честно учи детей. Ты человек с образованием и должен иметь голову на плечах… Гм… Жди меня сегодня вечером в школе — придется кое о чем с тобой потолковать.
Жэнь сразу похолодел и весь съежился: Чжан Пинь возглавлял отдел агитации и пропаганды в уездном комитете партии.
ГЛАВА XLII
Чжан Пинь
Чжан Пинь проводил земельную реформу в деревнях шестого района — узкого треугольника между реками Сангань и Ян. Работа эта была трудная и сложная. В десятке с лишним деревень приходилось бороться с крупными помещиками и против все еще сильного влияния католической церкви. Условия военного времени также требовали быстроты и оперативности.
В уезде постановили закончить передел земли к концу августа — началу сентября, чтобы в первой декаде сентября уже созвать уездный съезд Крестьянских союзов. Медлить было нельзя, и Чжан Пинь каждый день переходил из одной деревни в другую, проверяя и подгоняя работу крестьянских союзов, а секретарь уездного комитета партии, в свою очередь, торопил его:
— Смотри, как быстро работают в уезде Хуайлай, план уже выполнили на две трети, готовятся к съезду. Не надо робеть, нужно смелее и решительнее поднимать крестьян. И руководство дало указание кончать с реформой как можно скорее. Затишье на железной дороге не вечно…
В прошлом Чжан Пинь работал среди молодежи, а три последних года провел на юге Чахара, вовлекая новые районы в борьбу с японскими оккупантами. За это время он вырос, возмужал. Его длинные крепкие ноги легко, бесшумно преодолевали большие пространства. И теперь еще стоило ему появиться в какой-нибудь деревне, как крестьяне со всех сторон окликали его: — Куда идешь, старый Чжан? — точно и не расставались с ним.
Чжан обладал способностью быстро ориентироваться в любой деревне, даже если пробыл в ней недолго, и тут же на месте принимал решения. Зная, что многие кадры, только недавно выдвинутые на районную работу, еще неопытны и недостаточно подготовлены, он никогда целиком на них не полагался и часто оспаривал их мнения. Если они оставляли помещику слишком много земли, он кричал:
— Нет! Это не дело! Мы можем дать помещику ровно столько земли, сколько придется на долю бедняка. Не больше!
А когда ему говорили, что ходят слухи о какой-то телеграмме ЦК, согласно которой будто бы просвещенным помещикам следует оставлять земли вдвое или вчетверо больше, чем середнякам, он начинал горячиться и, потирая бритый затылок, сердито мотал головой:
— Что? Вдвое больше, чем середняку? Неправда! Это ложь! Где ты это слышал? Не может быть! Не смей клеветать на ЦК коммунистической партии! Не пугайте меня телеграммами ЦК!
Если же кто-нибудь еще возражал, он решительно прекращал споры:
— Я поступаю так, как велит народ. Беру всю ответственность на себя. Реформа и означает наделение землей безземельных и малоземельных, чтобы крестьянству на деле открылась новая жизнь, чтобы оно навсегда покончило с нищетой. Иначе реформа не стоит и выеденного яйца!
Бывали случаи, когда кулаки отдавали часть своей земли добровольно. Деревня принимала эти дары и как бы в награду готова была оставить им земли больше, чем прочим кулакам, чтобы не повлиять на настроения середняков. Но Чжан Пинь и тут оставался непреклонным:
— Излишки отбирать у всех! Отбирать землю только хорошую!
Он всегда твердо стоял на своем, хотя твердость характера совсем не подходила к его юношеской внешности.
Товарищи часто шутили над ним, подражали его жестам, потирали, как и он, затылок, шею, казавшуюся такой длинной в рубашке без ворота; говорили его голосом, слегка взволнованным и решительным; смеялись его смехом, простодушным и радостным, после удачного решения какого-нибудь вопроса. Но это не означало пренебрежения к нему или же лести. Его уважали за хорошее знание народа, за общий с ним язык, за большой практический опыт.
Ему еще не минуло и девятнадцати лет, когда его перебросили с молодежной работы на юг оккупированной японцами провинции Чахар. Сначала у него не было даже винтовки. Все его вооружение составляли две гранаты. Деревенские старосты, ставленники марионеточного правительства, относились к нему с пренебрежением, думая, что легко справятся с таким мальчишкой. Они не раз испытывали его: грамотен ли он, много ли знает иероглифов, умеет ли стрелять. Чжан Пинь научился быть настороже, разгадывать ловушки, напрягать не только зрение и слух, но и обоняние. Прежде чем войти в деревню, надо было суметь определиться по невидимым признакам. А опасность подстерегала на каждом шагу — смертельная опасность, — стоило лишь тяжелее шагнуть или кашлянуть, заснуть чуть покрепче. Здесь Чжан Пинь провел три года. Пришел он вместе с другими товарищами, но получилось так, что он постепенно стал один отвечать за несколько деревень, а в дальнейшем и за целый район. Он вел партийную работу, организовывал партизанские отряды, вовлекал в сопротивление все новые деревни. Сколько испытаний пришлось ему пережить! Сам он был скуп на рассказы о прошлом. Нередко он терял всех своих товарищей, месяцами оставался без горячего, питаясь сырой тыквой, кукурузой. Однажды один из партизан его отряда переметнулся к врагу, и Чжан Пиня чуть не захватили. Он спасся, перепрыгнув через стену. Если бы не соколиное зрение, не меткий его выстрел, не быстрые, точно у оленя, ноги, японцы поймали бы его, как цыпленка.
Однажды он впервые пришел в деревню, расположенную неподалеку от японского гарнизона, в которой не было своего человека. В тот момент, когда в деревню входили японцы, он очутился возле дома местного старосты, богатого помещика, и едва успел проскользнуть во двор. Староста, убеждая Чжан Пиня бежать, отвел его к задним воротам и клялся, что не выдаст его. Но Чжан Пинь не согласился.
— Если мне суждено умереть, пусть это случится в твоем доме, — сказал он. — Когда-нибудь придут наши и отомстят за меня. Оставь со мной твоего сына и иди встречать японцев. Но предупреждаю, если они войдут во двор, я его убью. — Он схватил сына помещика, потащил его в комнату, залег с ним под окном, навел на него винтовку и стал ждать. Староста не посмел выдать Чжан Пиня и, проводив японцев, вернулся домой. Все обошлось благополучно, только под его сыном оказалась большая лужа.
Этот случай был широко известен. Всем хотелось посмотреть на Чжана. «Если в Восьмой армии все такие храбрецы, нам не страшны и японцы. Китай не погибнет!» — говорили в народе.
Трудная работа обогатила его опыт. Он понял, что побеждают только люди с несгибаемой волей и только в неустанной борьбе. Он научился бить противника, узнавать тех, на кого можно опереться, находить в народе самых надежных друзей — бедняков.
Двигаясь на север по долине реки Лайшуй, он дошел до нижнего течения Сангани, подымая на борьбу одну деревню за другой, — и весь третий район стал ареной его деятельности. Славу делил с ним весь его партизанский отряд, и после освобождения она перешла по наследству к отряду народного ополчения этого района.
Чжан Пинь был первым бойцом Восьмой армии, появившимся в деревне Теплые Воды.
Сначала убежищем ему служили виноградники на взгорье. Зимние ночи он проводил в сторожке или в какой-нибудь яме. Питался мерзлыми хлебцами с промерзшей соленой редькой, спал тревожным сном, то и дело вскакивая, чтобы не отморозить ноги.
Впоследствии, когда подпольная организация окрепла, он стал бывать в глинобитных фанзах на западной окраине. Несмотря на то, что имя его уже было известно, первое время его знали в лицо лишь немногие. Стоило в деревне узнать о приходе Чжана, как жители по собственному почину выставляли охрану, оберегая его. Позже он стал появляться в деревне открыто. Его называли «Чжан-командир», «Чжан — начальник района» или попросту «старый Чжан». Теперь же он стал «Чжан-агитатор». Но как бы его ни называли, все крестьяне относились к нему с одинаковой любовью. Все они прошли через одни и те же тяжелые испытания. Но только с появлением Чжана народ понял, что мрак можно изгнать, что впереди — светлое будущее. Народ поднялся на борьбу против насилия и победил. Крестьяне понимали, как тяжело приходилось Чжану в его трудном деле, и верили, что только ради народа, ради бедняков он ежечасно рисковал своей жизнью. Крестьяне знали, что его всегда подстерегала смерть, что все они пережили страшное время только благодаря общей борьбе. С Чжан Пинем их связывало особое чувство близости и единства.
