Дин Лин - Солнце над рекой Сангань
На первый взгляд казалось, что в деревне спокойно. Но это спокойствие было обманчивым. В каждом доме шли горячие споры, доходившие до ссор. Все были в смятении и чувствовали себя так, словно их окатили холодной водой. Вспыхнувшие было надежды погасли. Но многие уже не хотели оставаться сторонними зрителями, они побороли страх перед возможной расплатой. Люди шли к Чжан Юй-миню, к Ли Чану, к командиру ополченцев, настойчиво требуя усилить охрану деревни, чтобы кто-нибудь из помещиков опять не удрал. Бегство Ли Цзы-цзюня уже причинило достаточно хлопот.
Дун Гуй-хуа уговорила мужа отправиться вместе со своим двоюродным братом Ли Чжи-шоу к Ли Чану и рассказать о том, что говорят в деревне про заговор Цянь Вэнь-гуя и Сюй Юу: они готовят встречу гоминдановской армии.
— Неправильно было оставлять сад Цянь Вэнь-гую, — еще сказали Ли Чану братья Ли. — Как могли вы отнести его к середнякам? Ведь крестьяне назовут вас прихвостнями Цянь Вэнь-гуя — и за дело! Неужели вы послушаетесь милиционера и свяжете Лю Маня? Разве вам не известно, что за Лю Маня стоит вся деревня?
Всегда добродушный Ли Чан вскочил и даже ногами затопал:
— Где же вы раньше были? Знать о таком заговоре — и молчать? Вы думаете, я это так оставлю? Сейчас же пойду к Чжан Юй-миню.
Хоу Цин-хуай, которого отец просто на просто запер на ключ, грозил старику:
— Выпусти, а то дом сожгу. Посмотрим, что ты тогда запоешь!
Тяжело вздыхая, Хоу Чжун-цюань кружил по двору. За ним по пятам ходила, выпрашивая ключ от дверей, дочь; жена сидела, надувшись, у двери, на куче цыновок. Старуха совсем запуталась и не знала, чью сторону ей держать.
— Чего ты боишься, отец? Я никого не собираюсь убивать! Ведь мы только что расправили плечи. Теперь надо, не жалея сил, создавать новую жизнь. Не ложиться же снова под ноги, чтобы нас опять попирали. Упрямишься, ничего не хочешь понимать. Говорят тебе: не откроешь, подожгу дом!
Но старик не слушал сына. Он верил в судьбу и думал, что лучше сына во всем разбирается.
— Минуют девять девяток[44],— говорил он, — и все пойдет по-старому.
Его не соблазняла заманчивая картина, которую рисовал ему сын. Он считал, что через несколько дней, когда бригада уйдет, деревня заживет по-старому. А если Восьмая армия не займет Датуна, вместе с гоминдановскими войсками к ним придет беда. Даже Чжан Юй-миню придется бежать. А у него, старика, только один сын. За всю жизнь он, Хоу Чжун-цюань, ничего плохого не сделал. И теперь он обязан спасти своего сына и во что бы то ни стало удержать его от глупостей.
Но времена переменились. Сын не поддался уговорам старика. Как вся молодежь, он горячо, с радостью откликался на все новое. Он понял силу народа, когда вывозил фрукты из помещичьих садов. Его поставили начальником обоза. Размахивая кнутом, он весело отдавал приказания, любуясь драгоценными плодами, на которые крестьяне прежде и взглянуть не смели. Теперь же никто не мог остановить обоз. А когда встречные спрашивали, куда они едут, он громко, во весь голос, отвечал, что везет трофеи — фрукты из помещичьих садов. Обоз провожали улыбками и восхищенными взглядами. А он смеялся и радовался, точно воин-победитель на поле брани. Он чувствовал, что в его руках власть, что массы, когда они едины, всесильны и враг им не страшен.
Судьба Лю Маня тревожила и Хоу Цин-хуая. Не дожидаясь, пока власти сами во всем разберутся, он решил пойти к Ян Ляну и высказать ему и другим членам бригады свое мнение и свои опасения, известить товарищей, что за Лю Маня вся деревня. Ведь товарищи из бригады не здешние, в деревне всего десять дней, откуда им все знать? Но Хоу Цин-хуай и сам оплошал — дал отцу запереть себя. Отец ведь побывал в помещичьем саду, видел, как крестьяне собирают фрукты, и даже радовался вместе со всеми. Но стоило начаться драке, как он испугался и снова замкнулся в себе. В гневе на отца Хоу Цин-хуай и на самом деле разыскал в очаге остатки хвороста и разжег его посреди комнаты. Увидев пламя, мать и дочь заметались, подняли крик, обхватили старика и вытащили у него из кармана ключ. Двери открылись. Вырвавшись на свободу, Цин-хуай пустился бежать со двора. Старик, точно помешанный, кинулся за ним вдогонку, но споткнулся и, охнув, упал ничком.
Учитель Жэнь тоже вышел из дому послушать, что говорят в деревне. Постояв немного на углу, он стал подходить то к одной, то к другой группе крестьян. Но стоило ему приблизиться, как разговор обрывался. Среди бела дня он не решался отправиться к Цянь Вэнь-гую или Цзян Ши-жуну и предпочел пойти к шаманке Бо. Но та всеми силами старалась показать, что ничего общего с Цзян Ши-жуном не имеет, и, увидев Жэня, закричала:
— Уходи, учитель Жэнь. Что тебе надобно? Я слабая женщина, мужа у меня нет, заступиться за меня некому. Говорят, что я лентяйка, что меня надо исправить. Я выпровожу даже духа Бо, не стану ему больше молиться. А ты охотник до скандалов. Нет, прошу тебя, пореже заходи ко мне.
«И ты, потаскуха, туда же! — так и рвалось с языка у Жэня. — Посмотрим, как-то ты без нас проживешь!»
Однако он сдержался и молча ушел из притона. Возвращаться домой ему не хотелось. Старый У то и дело говорил ему колкости, а учитель Лю не взял у Жэня ни одной статьи для классной доски. Теперь старый У сочинял какие-то прибаутки, а Лю записывал их. Жэнь смертельно ненавидел обоих — и старика и учителя Лю — и жил надеждой отомстить им.
Тут ему встретился Гу Шунь, заместитель председателя союза молодежи, с которым он был немного знаком. Тот часто приходил в школу писать лозунги, но в последнее время как-то редко показывался там. Зная, что у Гу Юна конфисковали фруктовый сад, он решил поддразнить Гу Шуня:
— Лю Мань подрался из-за вас. Правда, безуспешно. Активисты стоят только друг за друга. Не веришь? Хочешь спорить? Ставлю вина, сколько выпьешь, что вместо кепки активиста нахлобучат на тебя белый колпак и прогонят по улицам!
Все еще мрачный и злой после ссоры с отцом, Гу Шунь не стерпел обиды от чужого и резко бросил Жэню в лицо:
— Не суйся, куда не просят! Мы сами справимся со своими делами. Поговори еще! Ручаюсь, быть тебе битым!
И Гу Шунь так выразительно посмотрел на учителя Жэня, что тому только и осталось, что отойти.
«Скажите, пожалуйста! Ведь такому Гу Шуню не миновать расправы, а он все еще упрямится», — бормотал про себя Жэнь.
Он уже отчаялся найти кого-нибудь, с кем можно было бы поговорить по душам. Все пути ему были закрыты. Старый У сумел, видно, оговорить его перед деревенскими властями, и теперь многие стали коситься на него, избегать, словно чумы. И его охватил страх. Цянь Вэнь-гуй, зная, что Жэню нравится Хэйни, пытался поймать его на эту приманку. Но от его туманных намеков надежды учителя все более блекли. Жэнь все сильнее чувствовал свою беспомощность. Его душила злоба и ненависть ко всей деревне. Отдохнуть от невеселых мыслей было негде.
Он уныло поплелся в поле. По обеим сторонам дороги тянулись низкие глинобитные стены. В садах стояла тишина, нарушаемая только треском цикад. Солнце пекло уже не так сильно, но Жэню все еще было душно. Миновав сады, он вышел к полям гаоляна, занимавшим почти сорок му на берегу Сангани. Высокие стебли злаков, крупные листья, полные колосья ласкали взор; освещенное солнцем поле издали, с пригорка, казалось волнующимся морем, отливавшим золотом. Тяжелые красные колосья тихо, словно морская зыбь, колыхались от ветра. Учитель Жэнь знал, что это земли помещика Ли Гун-дэ из деревни Байхуай, которые отошли после передела к Теплым Водам. Но зрелище этого богатства не радовало Жэня. Он чувствовал себя разочарованным, опустошенным. Этот бедняк-учитель, примазавшийся к богатым помещикам, не знал, что ему делать, чтобы сохранить уважение к самому себе.
— Жэнь Го-чжун! — окликнул его кто-то.
Он растерянно огляделся по сторонам и увидел идущего по меже юношу с непокрытой головой, в белой рубашке, с перекинутой через плечо синей курткой и высоко подвернутыми брюками: видимо, он только что перешел реку вброд. Жэнь замер от изумления, но деться было некуда, и он поспешил ответить.
— А-а товарищ Чжан! Откуда?
Широко улыбаясь, Чжан подошел ближе. В длинных, узких глазах его светились ум и проницательность. Запросто хлопнув Жэня по плечу, он заговорил;
— Ну, как, много хлопот теперь в школе? Расскажи-ка, что творится у вас в деревне, как земельная реформа? — Он говорил на таком чистом южночахарском наречии, что только местный житель мог бы отличить в нем уроженца другой провинции.
Жэнь Го-чжуну пришлось повернуть обратно. В ответ на вопрос Чжана он промямлил было:
— Я, собственно, не очень-то разбираюсь…
Но юношески открытое лицо Чжана навело его на мысль — не попробовать ли взять его обманом? И он принялся рассказывать:
— Ах! Дела плохи. Самый крупный помещик у нас сбежал. Крестьяне в один голос утверждают, что он подкупил активистов, и даже сложили песенку: «Заседают без конца — недосуг делить поля…» А теперь пошли слухи, что возьмутся за семьи бойцов Народной армии. Да разве их можно обижать?
