Избранные произведения - Пауль Хейзе
В мощное со мной спускайтесь сердце,
Где любовь живет и сладострастье!
Буду вам служить и вас лелеять,
Так что вы засветитесь блаженством».
Те в сомненьях медлили с ответом,
И боролись страх в них и надежда.
Но поток, раскрыв свои объятья,
Взмахом рук могучих подхватил их
И с собой увлек без возражений
По переплетенным тесным венам
К мощному и любящему сердцу.
Звуковые формы в жаркой лаве,
Что со всех сторон их обступала,
Плотных тел приобретали свойства,
Вторивших чертам их тел душевных.
После, в мощном сердце оказавшись,
Жили безмятежно и в довольстве,
Но недолго — лишь пока точило
Нож свой затупившийся Упрямство.
И когда клинок разить их начал,
Рассекая естество двойное,
Шлаки в ад немедленно упали,
А певучий рой в поспешном бегстве
Вверх по жилам к голове помчался.
Было так всегда и есть поныне:
Множились звучащие созданья,
Набухало нежной страстью сердце,
Вместе с ним росли и Самомненье,
И борьба, и тягостные муки;
А извне бесчувственная масса,
Лишь немного тронутая жаром,
Тесного кольца не разжимала.
Но в один прекрасный день случилось,
Что, устав от мук смертельных, сердце
На союз своих врагов склонило,
Соблазнив их вкрадчивою речью:
«Бедные, зачем меня вам мучить?
В чем я перед вами провинилось?
Оттого, что я теперь страдаю,
Есть вам хоть какая-нибудь польза?
И не лучше ль было б вместо ссоры,
Вместо обоюдных притеснений
Сообща завоевать свободу?»
Заключили договор и, тайно
Подкупив строптивое Упрямство,
Чтоб закрыло бдительное око
И препятствий больше не чинило,
Ринулись с невиданным проворством
В рот к Богине-Деве молчаливой,
Изнутри взорвать уста желая.
Гордая, мятеж почуяв, Дева
Возопила гласом Самомненья:
«Струсило, продажное Упрямство!
Быстро за моими встань зубами;
Если кто приблизиться захочет,
Бей его своею алебардой!»
Вмиг повиновался страж продажный —
Так, предав сообщников, он думал
Для себя добиться снисхожденья —
Честность такова продажных стражей!
Встал он пред зубами на защиту,
На врагов нацелив алебарду,
И мятеж был дерзостный подавлен;
Тем пришлось убраться восвояси,
Только боль еще ужасней стала.
И в тот самый час немая Дева,
Видя, что порядок восстановлен,
Руки по скале крутой простерла,
Их сцепила на замшелом камне
И впилась зубами в эти руки,
И рыдала громко, и молилась
Горькою мучительной молитвой:
«Высказать бы мне, Певец любимый,
Рассказать бы мне, как я страдаю!
Даже не сказать, а криком крикнуть,
Звонким криком из глубин сердечных,
Чтобы эхо сотрясло долину.
Гордой создана себе на горе,
Я кляну свое высокомерье,
Что тебя мне не дает окликнуть
И к твоим упасть ногам мешает.
Ничего исправить я не в силах:
Мы над нашим естеством не властны,
Плоть моя — из камня и железа,
Но под грудой камня и железа
Сердце, нежной полное печали,
Хоть никто не видел и не верит».
Так, рыдая, жаловалась Дева,
Проливая горьких слез потоки,
Громкий плач руками приглушая.
Наконец, от слез утихло горе,
Плечи распрямила Великанша
И привычно взгляд свой обратила
Снова на Певца поверх долины;
Был суров и непреклонен облик,
Но чудесный взор очей огромных
Влажен был и полон нежной страсти.
3
Но когда-то этот час наступит —
В череде других неотличимый,
Неприметный обликом и формой, —
Этот час, когда, поднявшись резко,
Со скамьи вдруг встанет Великанша:
Тело в столбняке окостенело,
Из орбит глаза готовы выйти,
Губы плотно сомкнуты, за ними
Боль невыразимая клокочет.
Наконец, отчаянным усильем
Разомкнет уста и криком звонким
Огласит долину — так с триумфом
Мать кричит, родившая ребенка.
Крик тот диким сменится весельем,
Дикое веселье — ликованьем;
И сперва прерывистые, звуки
Вскоре обернутся ясной речью:
«Я хочу, хочу тебе признаться!
Правды скрыть я больше не умею,
Правду я упрямством подавляла,
Но теперь сдержать себя не в силах.
В громкой песне я хочу открыто
Миру вот о чем поведать ныне:
Я люблю тебя, Певец прекрасный, —
Да, люблю, души моей владыка!
Много долгих лет то чувство длится,
И ни меры, ни границ не знает —
В целом свете нет такого слова,
Что любовь мою вместить могло бы.
На скале все это время сидя,
Я была твоей рабыней верной:
Зрение и все другие чувства
Лишь тобой единым заполняла,
Образ твой в своем рисуя сердце,
Звуки жадно с губ твоих вбирая.
Часто возмущенное упрямство
Ненависть в душе моей будило, —
Но благую ненависть, что может
В вечную любовь преображаться, —
Так вино есть результат броженья.
Наконец, поняв свое бессилье,
Примирилась я с твоей победой,
А себе дала такую клятву:
«Не пожать тебе плодов победы,
Не приду со вздохами и плачем
О любви молить и снисхожденье;
Губы сжав, хранить молчанье буду,
Пусть в груди моей взорвется сердце,
И от боли разум помутится».
Я держала слово, я терпела,
Губы сжав, хранила я молчанье —
Если б ведал кто, с каким геройством,
Знал бы кто, с какой борьбой душевной!
Но сейчас, Певец мой ненаглядный,
Дам я и сдержу иную клятву:
О любви кричать отныне буду,
Тишину долины нарушая
Беспрерывным вечным ликованьем;
Мне никто умолкнуть не прикажет,
Никогда мой голос не утихнет, —
И пускай другие зло смеются,
Пусть ты сам, исполнившись презренья
К женщине, последний стыд забывшей,
С гневом отвратишь твой лик любимый.
Должен будешь слушать, вечно слушать,
От любви моей терпя жестоко,
Как сама я от нее терпела».
И когда Певец на той вершине
Дремлющим сознанием услышал
Мощный крик ликующий, то сразу
Перестал слагать он песнопенья,
Ясность мысли обрести пытаясь, —
Так в борьбу со сном вступает спящий.
Наконец, раскрыл глаза слепые.
Тотчас вся долина осветилась,
И над голубым воздушным морем
Он узрел Прекрасную Сивиллу.
Над скалою в полный рост поднявшись,
В окруженье разноцветных звуков,
На Певца из дымки золотистой
Та смотрела. Лик он дивный видел:
Ясных глаз два камня драгоценных
Влажны были от росы сердечной,
Губы-близнецы — как два бутона,
Белоснежный лоб над щек холмами,
Шелковый поток тяжелых прядей.
С чем сравнить такое пробужденье?
Не бывает столь чудесно прерван
И ребенка сон, когда, проснувшись,
Видит он себя не в лапах чудищ,
А в объятьях нежных материнских, —
Или старца, после муки смертной
Встретившего вновь отца и деда.
Сам ли то Певец через долину
Шлет привет, иль кто-то незнакомый?
Если сам — немного в этом счастья,
Лишь помехой стал бы незнакомец —
То — второе «я», любви творенье!
Но о чем спешат поведать звуки,
Над долиной льющиеся тихой?
Где источник милой сердцу
