Эмиль Золя - Собрание сочинений. Т. 16. Доктор Паскаль
Она протянула ему губы и первая поцеловала его, ответив так же шепотом:
— Да, я алчу, я жажду только одного — быть любимой, быть любимой больше всего, превыше всего на свете, — так, как любишь меня ты!
Когда Мартина увидела висящую на стене пастель, она с минуту молча смотрела на нее, затем перекрестилась, так что осталось неясным, кого она там увидела: бога или дьявола. За несколько дней до пасхи она попросила Клотильду сопровождать ее в церковь, и так как девушка отказалась, она на мгновенье вышла из немой почтительности, в какой теперь пребывала. Из всех поразительных новшеств в доме больше всего ее огорчало неожиданное неверие молодой хозяйки. Вот почему она позволила себе заговорить с ней по-старому и выбранить, как прежде, когда Клотильда была ребенком и не хотела читать молитву. Неужто Клотильда потеряла страх божий? Неужто не трепещет при мысли, что ей придется вечно гореть в адском пламени?
Клотильда не могла удержать улыбки.
— В адском пламени? Ты же знаешь, что я никогда не боялась ада. Но ты ошибаешься, полагая, что я потеряла веру. Я перестала ходить в церковь, правда, но лишь потому, что молюсь не там, а в другом месте, — вот и все.
Разинув рот, Мартина смотрела на нее, не понимая. Все кончено: барышня погибла. С этих пор она больше не звала Клотильду в церковь. Зато ее собственное благочестие еще увеличилось, превратилось в манию. Теперь в свободные от работы часы ее уже не видели с чулком, который она, бывало, постоянно вязала даже на ходу. Теперь, как только у нее выдавалась свободная минутка, она спешила в церковь и надолго оставалась там, погруженная в молитву. Однажды старая г-жа Ругон, всегда бывшая начеку, застала Мартину в церкви за колонной, где уже видела ее час тому назад, служанка покраснела и принялась извиняться, словно ее уличили в безделье.
— Я молилась за хозяина! — сказала она.
Между тем Паскаль и Клотильда все чаще покидали свои владения, с каждым днем удлиняли прогулки, перенося их теперь за город, в широкие просторы полей. Однажды они отправились после обеда в Сегиран и испытали сильное волнение при виде унылых земель, распаханных там, где некогда простирались волшебные сады Параду. Перед глазами Паскаля встал образ Альбины, юной, цветущей, как весна. В те годы, уже считая себя стариком, он приходил сюда поиграть с этой девочкой и не мог подумать, что она будет давно мертва, когда жизнь дарует ему такую же весну, наполнив благоуханием его закат. Почувствовав, что между ними встало это видение, Клотильда в порыве любви обратила к нему лицо. Она была Альбиной, этой вечной возлюбленной. Паскаль поцеловал ее в губы; они не обменялись ни словом, но обоим показалось, что трепет пробежал по посевам пшеницы и овса, где волновалась прежде роскошная зелень Параду.
Теперь Паскаль и Клотильда шли по иссохшей, голой равнине, и под их ногами хрустела дорожная пыль. Им нравилась эта южная природа, эти земли, засаженные хрупкими миндальными деревьями и карликовыми оливами, гряда невозделанных холмов и белые пятна бастид на фоне темных столетних кипарисов. Все это походило на старинные пейзажи, классические пейзажи старых мастеров, строгие по колориту, с линиями, гармоничными и величественными. Все собранные воедино горячие солнечные лучи, которые выжгли этот край, казалось, текли в жилах Паскаля и Клотильды; и от этого они были еще моложе, еще прекраснее под вечно голубым небом, откуда струилось на них чистое пламя неиссякаемой страсти. В прозрачной тени зонтика Клотильда расцветала, как южное растение, купаясь в солнечных лучах, а он молодел, чувствуя, как хмельные соки земли живительными волнами радости приливают к его сердцу.
Прогулка в Сегиран была предпринята по предложению доктора, узнавшего от тетушки Дьедонне о предстоящем браке Софи с молодым мельником, местным уроженцем; Паскалю захотелось узнать, все ли здоровы и счастливы в этом уголке. Как только они вошли в аллею под сень высоких зеленых дубов, их сразу охватила блаженная прохлада. По обеим ее сторонам текли ручьи, питавшие эту густолиственную растительность. У дома сыромятника они встретили влюбленных, Софи и ее мельника, которые целовались взасос возле колодца; тетушка только что отправилась полоскать белье, туда, под ивы Вьорны. Покраснев, оба вскочили в смущении. Но доктор и его подруга сочувственно улыбались, и успокоившиеся влюбленные рассказали им, что свадьба назначена на иванов день, до нее — увы — еще очень далеко, но она непременно состоится. Спасенная от наследственной болезни Софи окрепла и похорошела, она выросла, как те деревца, что уходят корнями во влажную почву на берегу ручья и стоят, подставив кроны солнцу. О, это пылающее бескрайнее небо, с какой щедростью вливало оно жизнь в людей и природу! У Софи было только одно горе, — слезы повисли у нее на ресницах, когда она заговорила о своем брате Валентене, который едва ли протянет до конца недели. Накануне она узнала, что он обречен. И доктору пришлось немного покривить душой, чтобы ее успокоить, хотя он и сам ожидал с часу на час роковой развязки. Паскаль и Клотильда вернулись в Плассан медленным шагом, умиленные счастьем молодой четы, ее здоровой любовью, на которую повеяло дыханием смерти.
В старом квартале женщина, которую лечил Паскаль, сообщила ему, что Валентен только что умер. Двум соседкам пришлось увести Гирод, которая, словно безумная, с громким плачем цеплялась за тело сына. Паскаль вошел в дом, оставив Клотильду у дверей. Наконец они молча направились обратно в Сулейяду. С тех пор как доктор возобновил практику, он, казалось, навещал больных только из профессионального долга и не приходил больше в восторг от чудес, совершаемых его лечением. Впрочем, его удивляло, что Валентен умер только теперь, и он понимал, что продлил жизнь больному на целый год. И все же, несмотря на столь замечательные результаты, смерть неизбежна, неотвратима. Сознание, что ему удалось на несколько месяцев отсрочить кончину Валентена, должно было бы принести ему удовлетворение, смягчить горькое сожаление о смерти Лафуаса, которую он незадолго перед тем невольно ускорил. Ничуть не бывало. Горькая складка залегла между его бровей и не изгладилась, даже когда они вернулись в свое уединение. Здесь их ожидало новое беспокойство. Паскаль увидел рабочего-шляпника Сартера под платанами, куда его посадила Мартина; этому обитателю Тюлет, доктор долгое время делал впрыскивания. Увлекший Паскаля опыт, видимо, удался; впрыскивания экстракта нервного вещества вернули больному волю, недаром Сартер, выпущенный только утром из дома умалишенных, пришел сюда и клялся, что больше не подвержен припадкам, что совершенно избавился от мании убийства, под влиянием которой он мог броситься на первого встречного и его задушить. Доктор смотрел на этого маленького чернявого человека с покатым лбом и асимметричным лицом, в котором было что-то птичье, с одной щекой, явно более утолщенной, чем другая, — больной находился в полном рассудке, был очень кроток и, преисполненный благодарности, целовал руки своему спасителю. В конце концов доктор растрогался, тепло попрощался с ним, рекомендуя вернуться к трудовой жизни, которую считал лучшим способом сохранить физическое и нравственное здоровье. После его ухода доктор успокоился, сел за стол и весело заговорил о другом.
Клотильда смотрела на него удивленно и даже с оттенком возмущения.
— В чем дело, учитель? Ты недоволен собой?
Он отшутился.
— О, я никогда не бываю доволен собой! А медициной, как ты знаешь, только по временам.
В ту ночь, лежа в постели, они впервые поссорились. Задув свечу, они остались в полной тьме, она прильнула к нему, тонкая, нежная, он крепко держал ее в объятьях, прижимая ее головку к груди. Клотильда сердилась на Паскаля за то, что он отказался от всякого честолюбия; перебирая события дня, она снова стала упрекать его: почему он не радуется ни выздоровлению Сартера, ни даже продлению жизни Валентена? Теперь она страстно желала славы Паскаля. Она вспоминала о применявшемся им курсе лечения: разве не выздоровел он сам? Мог ли он отрицать действенность собственного метода? Клотильда трепетала, вызывая в памяти грандиозную мечту, которую он лелеял когда-то: победить человеческую немощь, единственную причину зла, исцелить страждущее человечество, оздоровить его, сделать более совершенным и, одарив здоровьем людей, ускорить приход всеобщего счастья и создание будущего общества, прекрасного и благоденствующего! В его руках эликсир жизни, панацея от всех зол, вселяющая беспредельную надежду!
Паскаль молчал, прильнув губами к обнаженному плечу Клотильды. Затем он пробормотал:
— Это правда, я выздоровел сам, вылечил других и все еще верю, что мои впрыскивания иногда приносят пользу… Я не отрицаю медицины, угрызения совести из-за несчастного случая с Лафуасом не изменили моего отношения к ней. До сих пор работа поглощала меня целиком, она была моей страстью, я сам чуть не умер, желая доказать себе возможность возродить одряхлевшее человечество, сделать его сильным и рассудительным, Но все это лишь мечта, прекрасная мечта!
