Джейн Остин - Гордость и предубеждение
Невозможно описать, как эти слова ошеломили Элизабет. Растерянная и покрасневшая, она смотрела на него и молчала. И, обнадеженный ее молчанием, Дарси поторопился рассказать ей обо всем, что он пережил за последнее время и что так волновало его в эту минуту. Он говорил с необыкновенным жаром. Но в его словах были слышны не только сердечные нотки: страстная любовь звучала в них не более сильно, чем уязвленная гордость. Его взволнованные рассуждения о существовавшем между ними неравенстве, об ущербе, который он наносил своему имени и о семейных затруднениях, которые до сих пор мешали ему открыть свои чувства, убедительно подтверждали силу его страсти, но едва ли способствовали успеху его сватовства.
Несмотря на глубокую неприязнь к мистеру Дарси, Элизабет не могла не сознавать, насколько лестна для нее любовь подобного человека. И, ни на секунду не изменив к нему своего отношения, она даже вначале размышляла о нем с некоторым сочувствием, понимая, как сильно он будет опечален ее ответом. Однако его дальнейшие рассуждения настолько ее возмутили, что гнев вытеснил в ее душе всякую жалость. Решив все же совладать со своим первым порывом, она готовилась ответить ему, когда он кончит, возможно спокойнее. В заключение он выразил надежду, что согласие мисс Беннет принять его руку вознаградит его за все муки страсти, которую он столь тщетно, стремился подавить в своем сердце. То, что она может ответить отказом, явно не приходило ему в голову. И, признаваясь, с каким волнением он ждет ее приговора, Дарси всем своим видом показывал, насколько он уверен, что ответ ее будет благоприятным. Все это могло вызвать в душе Элизабет только еще большее негодование. И, как только он замолчал, она, вспыхнув, сказала:
— Чувство, которое вы питаете, независимо от того — разделяется оно человеком, к которому оно обращено или нет — свойственно, я полагаю, принимать с благодарностью. Благодарность присуща человеческой натуре и, если бы я ее испытывала, я бы вам сейчас ее выразила. Но я не испытываю. Я никогда не искала вашего расположения, и оно возникло вопреки моей воле. Мне жаль причинять боль кому бы то ни было. Если я ее совершенно нечаянно вызвала, надеюсь, что она не окажется продолжительной. Соображения, которые, по вашим словам, так долго мешали вам уступить вашей склонности, без труда помогут вам преодолеть ее после этого объяснения.
Мистер Дарси, облокотясь на камин, пристально смотрел на Элизабет. Ее слова вызвали у него изумление и негодование. Лицо его побелело от гнева, и каждая его черта выдавала крайнее замешательство. Он старался сохранить внешнее спокойствие и не произнес ни слова до тех пор, пока не почувствовал, что способен взять себя в руки. Возникшая пауза показалась Элизабет мучительной. Наконец, он сказал нарочито сдержанным тоном:
— И этим исчерпывается ответ, который я имею честь от вас получить? Пожалуй, я мог бы узнать причину, по которой вы не попытались облечь свой отказ по меньшей мере в учтивую форму? Впрочем, это не имеет значения.
— С таким же правом я могла бы спросить, — ответила она, — о причине, по которой вы объявили, — с явным намерением меня оскорбить и унизить, — что любите меня вопреки своей воле, своему рассудку и даже всем своим склонностям! Не служит ли это для меня некоторым оправданием, если я и в самом деле была с вами недостаточно любезна? Но у меня были и другие поводы. И вы о них сами знаете. Если бы даже против вас не восставали все мои чувства, если бы я относилась к вам безразлично или даже была к вам расположена — неужели какие-нибудь соображения могли бы склонить меня принять руку человека, который явился причиной, быть может, непоправимого, несчастья моей любимой сестры?
При этих ее словах мистер Дарси изменился в лице. Но овладевшее им волнение скоро прошло, и он слушал Элизабет, не пытаясь ее перебить, в то время, как она продолжала:
— У меня есть все основания составить о вас дурное мнение. Ваше злонамеренное и неблагородное вмешательство, которое привело к разрыву между мистером Бингли и моей сестрой, не может быть оправдано никакими мотивами. Вы не станете, вы не посмеете отрицать того, что являетесь главной, если не единственной причиной этого разрыва. Один из них заслужил из-за него укоры света за ветреность и непостоянство, а другая — его насмешки над неоправдавшимися надеждами. И они оба должны были себя почувствовать глубоко несчастными.
Она остановилась и с возмущением заметила, что он слушает, не обнаруживая признаков сожаления о случившемся. Напротив, он даже смотрел на нее с презрительной усмешкой.
— Можете ли вы утверждать, что это — не дело ваших рук? — повторила она.
Он ответил с притворным спокойствием.
— Я не намерен отрицать, что, в пределах моих возможностей, сделал все, чтобы отдалить моего друга от вашей сестры, или что я доволен успехом моего шага. О Бингли я позаботился лучше, чем о себе самом.
Элизабет сделала вид, что это любезное замечание прошло мимо ее ушей. Но смысл его не ускользнул от ее внимания и едва ли мог сколько-нибудь умерить ее гнев.
— Но моя неприязнь к вам, — продолжала она, — основывается не только на этой истории. Мое мнение о вас сложилось гораздо раньше. Ваш характер раскрылся передо мной из рассказа, который я много месяцев тому назад услышала от мистера Уикхема. Имеете ли вы что-то сказать по этому поводу? Каким дружеским участием вы оправдаетесь в этом случае? Или чьим неправильным толкованием ваших поступков вы попробуете прикрыться?
— Вы весьма близко к сердцу принимаете судьбу этого джентльмена, — вспыхнув, заметил Дарси уже менее сдержанным тоном.
— Может ли остаться равнодушным тот, кому станут известны его несчастья?
— Его несчастья? — с презрением повторил Дарси. — Что ж, его несчастья и в самом деле велики.
— И в этом повинны вы! — с жаром воскликнула Элизабет. — Это вы довели его до нищеты — да, это можно назвать нищетой! Вы, и не кто другой лишили его тех благ, на которые он был вправе рассчитывать. Вы отняли у него лучшие годы жизни и ту независимость, которая принадлежала ему по праву и по заслугам. Все это — дело ваших рук! И при этом вы еще себе позволяете презрительно посмеиваться над его участью?!
— Ах, вот как вы судите обо мне! — воскликнул Дарси, быстро шагая из угла в угол. — Оказывается, у вас обо мне такое представление! Благодарю за полную откровенность. По-вашему, я действительно кругом виноват. Но, быть может, — сказал он, остановясь и взглянув на нее, — мои прегрешения были бы прощены, если бы вашу гордость не задело признание той борьбы, которая так мешала мне уступить моим чувствам? Не мог ли я избежать столь тяжких обвинений, если бы предусмотрительно скрыл от вас эту борьбу и если бы я вам польстил, заверив вас в своей всепоглощающей страсти, которую бы не омрачали противоречия, доводы рассудка или светские условности? Но любое притворство мне отвратительно. И я вовсе не стыжусь чувств, о которых вам рассказал. Они естественны и разумны. Могли ли вы ждать, что мне будет приятен тот низкий круг людей, в котором вы постоянно находитесь? Или что я стану себя поздравлять, вступая в родство с теми, кто находится столь ниже меня на общественной лестнице?
Возмущение Элизабет росло с каждой минутой. Однако, отвечая ему, она всячески постаралась сохранить внешнее спокойствие.
— Вы глубоко заблуждаетесь, мистер Дарси, думая, что на мой ответ как-то повлияла манера вашего объяснения. Она лишь избавила меня от сочувствия, которое мне пришлось бы к вам испытать, если бы вы вели себя так, как подобает благородному человеку.
Она заметила, как вздрогнул он при этих словах. Но он промолчал, и она продолжала:
— В какой бы манере вы ни сделали мне предложение, я все равно не смогла бы его принять.
Удивление Дарси снова было явно написано на его лице. И, пока она говорила, он смотрел на нее со смешанным выражением недоверия и растерянности.
— С самого начала, я бы могла сказать с первой же минуты нашего знакомства, ваше поведение дало мне достаточно доказательств свойственных вам заносчивости, высокомерия и полного пренебрежения чувствами тех, кто вас окружает. Моя неприязнь к вам зародилась еще тогда. Но под действием позднейших событий она стала непреодолимой. И не прошло месяца после нашей встречи, как я уже ясно поняла, что из всех людей в мире вы меньше всего можете стать моим мужем.
— Вы сказали вполне достаточно, сударыня. Я вполне понимаю ваши чувства, и теперь мне остается лишь устыдиться своих собственных. Простите, что я отнял у вас столько времени и примите мои искренние пожелания здоровья и благополучия.
С этими словами Дарси быстро удалился, и в следующее мгновение Элизабет услышала, как он открыл входную дверь и вышел из дома. Все ее чувства находились в крайнем смятении. Не имея больше сил сдерживать себя, она села в кресло и полчаса, совершенно обессиленная, заливалась слезами. Снова и снова перебирала она в памяти подробности только что происшедшей сцены. И ее удивление непрерывно возрастало. Ей сделал предложение мистер Дарси! Мистер Дарси был влюблен в нее в течение многих месяцев! Влюблен настолько, что решился просить ее руки, вопреки всем препятствиям, из-за которых он расстроил женитьбу Бингли на Джейн и которые имели, по меньшей мере, то же значение для него самого! Все это казалось невероятным. Сделаться невольным предметом столь сильной привязанности было, конечно, весьма лестно. Но гордость, страшная гордость мистера Дарси, его бесстыдная похвальба своим вмешательством в судьбу Джейн, непростительная уверенность в том, что он при этом поступил правильно, бесчувственная манера, с какой он говорил об Уикхеме, и его жестокость по отношению к этому молодому человеку, которую он даже не пытался опровергнуть, — все это быстро подавило в ней всякое сочувствие к нему, на мгновение вызванное в ней мыслью о его привязанности.
