Джейн Остин - Гордость и предубеждение
— О, нет, — сказал полковник Фицуильям, — этой привилегией ему приходится делиться со мной. Ответственность за судьбу мисс Дарси лежит на мне так же, как и на нем.
— В самом деле? Ну и как же вы справляетесь с вашей обязанностью? Много ли она причиняет вам хлопот? Молодыми девицами ее возраста иногда не так-то просто руководить. А если еще у нее настоящая натура Дарси, она вполне может попробовать вести себя так, как ей вздумается.
Произнеся эти слова, она заметила, что он взглянул на нее очень внимательно. Серьезность, с которой он спросил, почему она считает, что мисс Дарси могла причинить им беспокойство, подтвердила ей, что высказанное ею предположение было недалеко от истины. Элизабет ответила ему без промедления.
— Вы можете не тревожиться. Я не слыхала о ней ничего дурного. Хотя я и вправе считать, что едва ли о какой-нибудь особе говорится так много, как о мисс Дарси. В ней души не чают две знакомые мне дамы — миссис Хёрст и мисс Бингли. Вы, кажется, говорили, что вам приходилось с ними встречаться?
— Да, я их немножко знаю. Их брат — большой друг Дарси — очень славный молодой человек.
— О да, — хмуро произнесла Элизабет. — Мистер Дарси необыкновенно добр по отношению к мистеру Бингли, который доставляет ему немало хлопот.
— Немало хлопот? Что ж, я и в самом деле думаю, что Дарси немало о нем похлопотал — и как раз тогда, когда Бингли особенно в этом нуждался. Из нескольких слов, сказанных Дарси на пути в Кент, я понял, что Бингли перед ним в огромном долгу. Впрочем, как бы мне не пришлось просить у Дарси прощения, я не знаю толком, что речь шла о Бингли. Это — всего лишь мои предположения.
— А что вы имеете в виду?
— Так, одно обстоятельство, сведения о котором Дарси, разумеется, не захотел бы сделать всеобщим достоянием. Они могли бы дойти до семейства одной особы, что было бы весьма неприятно.
— Вы можете быть уверены, что я никому о них не проговорюсь.
— Не забывайте при этом, что может быть он подразумевал вовсе не Бингли. Он сказал только, что вправе поздравить себя со спасением друга от неприятностей, связанных с неразумной женитьбой, но ни имен, ни подробностей я от него не слышал. Я заключил, что дело касается Бингли только потому, что, как мне кажется, он вполне способен попасть в подобное положение. К тому же они с Дарси провели вместе прошлое лето.
— А назвал ли вам мистер Дарси причины, которые его заставили вмешаться в дела его друга?
— Насколько я понял, девица вызывала весьма серьезные возражения.
— Каким же способом вашему кузену удалось их разлучить?
— Об этом он ничего не говорил, — улыбаясь, сказал Фицуильям. — Я передал вам все, что известно мне самому.
Элизабет ничего не ответила. Сердце ее кипело от гнева. Подождав немного, Фицуильям осведомился о причине ее задумчивости.
— Я размышляю о том, что вы мне рассказали, — ответила она. — Поступок вашего кузена мне не очень понравился. Кто он такой, чтобы считать себя судьей?
— По-вашему его вмешательство было неделикатным?
— Я просто не понимаю, какое право имел мистер Дарси решать, разумна или неразумна привязанность его друга. Как мог он один судить о том, с кем Бингли найдет свое счастье. Однако, — добавила она, опомнившись, — так как мы не знаем подробностей, мы не можем его упрекнуть. Должно быть привязанность была не слишком глубокой с обеих сторон.
— Вполне разумное предположение! — воскликнул Фицуильям. — Хотя и не слишком лестное для оценки его заслуг.
Слова эти были сказаны в шутку. Но эта шутка настолько соответствовала ее представлению о мистере Дарси, что, не доверяя своему самообладанию, Элизабет побоялась на нее ответить. Она перевела разговор на безразличную тему и продолжала его до самых дверей пасторского дома. Закрывшись после ухода Фицуильяма в своей комнате, она смогла без помех обдумать все, что пришлось ей услышать во время прогулки. Нельзя было предположить, что речь шла не о близких ей людях. В мире не могло существовать двух человек, находившихся под таким неограниченным влиянием мистера Дарси. Некоторое его участие в событиях, разлучивших Бингли и Джейн, она подозревала и раньше. Но замысел и главную роль в этих событиях она всегда приписывала только мисс Бингли. Оказывалось, однако, если только Дарси не обманывало собственное тщеславие, что именно он, именно его высокомерие и самонадеянность были причиной всех прошлых и будущих горестей Джейн. Не кто иной, как он, лишил всякой надежды на близкое счастье самое нежное и благородное сердце на свете. И едва ли кто-нибудь мог предугадать, как долго оно не сможет оправиться от полученной раны.
«Девица вызывала весьма серьезные возражения!» — сказал полковник. — По-видимому, эти серьезные возражения состояли в том, что один ее дядя был провинциальным нотариусом, а второй — лондонским коммерсантом.
— Против самой Джейн никто не посмел бы ничего возразить! — воскликнула Элизабет. — Сколько в ней прелести и обаяния! Настолько она разумна и так хорошо умеет себя держать! Ничего нельзя было бы сказать и против нашего отца. При всех его причудах, даже мистер Дарси не мог отрицать его здравого смысла, его высокой порядочности, — такой, которой самому мистеру Дарси едва ли доведется когда-нибудь обладать!
Когда Элизабет вспомнила о матери, она почувствовала себя менее уверенно. Но она все же не допускала мысли, что Дарси обратил большое внимание на недостатки миссис Беннет. Гордость Дарси, очевидно, страдала бы сильнее, если бы его друг породнился с людьми неподобающего круга, чем недостаточного ума. И мало-помалу она полностью себя убедила в том, что поступок Дарси объяснялся его крайним высокомерием и желанием выдать за Бингли свою сестру.
Пережитое ею душевное потрясение привело к слезам и головной боли, которая к вечеру еще больше усилилась. Это обстоятельство, так же как нежелание встретиться с Дарси, заставило ее отказаться от посещения Розингса, куда Коллинзы были приглашены к чаю. Видя, что подруге ее в самом деле нездоровится, миссис Коллинз не стала настаивать на ее поездке и, по возможности, оградила ее от назойливых уговоров своего мужа. Последний, впрочем, не посмел умолчать о том, что отсутствие Элизабет может вызвать неудовольствие леди Кэтрин.
Глава XI
Когда они ушли, Элизабет, как бы желая еще больше настроить себя против мистера Дарси, стала перечитывать полученные ею в Кенте письма Джейн. В них не было прямых жалоб. Она не вспоминала о недавних событиях и ничего не говорила о своих переживаниях в последнее время. Но любое письмо, почти любая строка свидетельствовали об исчезновении присущей прежним письмам Джейн жизнерадостности, которая была так свойственна царившему в ее душе миру и расположению ко всем людям. Каждую проникнутую печалью фразу Элизабет замечала теперь гораздо явственнее, чем при первом чтении. Бесстыдная похвальба мистера Дарси его столь успешным вмешательством в чужую судьбу позволила ей еще острее осознать глубину горя, пережитого ее бедной сестрой. И ей искренне хотелось, чтобы два дня, оставшиеся до его отъезда, миновали возможно скорее. То, что через две недели ей предстояло снова встретиться с Джейн и при этом предпринять для восстановления ее душевного спокойствия все, к чему способна истинная привязанность, было единственно приятной стороной ее размышлений.
При мысли об отъезде из Кента мистера Дарси, она не могла не вспомнить, что вместе с ним Кент должен покинуть и его кузен. Но полковник Фицуильям достаточно определенно намекнул ей на отсутствие каких-либо серьезных намерений с его стороны. И, как бы ни было ей приятно его общество, она вовсе не собиралась расстраиваться по поводу их предстоящей разлуки.
Именно тогда, когда она вполне уяснила для себя это обстоятельство, она вдруг услышала звон колокольчика. Подумав, что неожиданный посетитель — сам полковник Фицуильям, который уже навестил их однажды примерно в этот же час и мог зайти снова, чтобы справиться о ее здоровье, Элизабет почувствовала легкое волнение. Но ее предположение рассеялось, и мысли приняли совсем другой оборот, когда, к своему величайшему изумлению, она увидела входившего в комнату мистера Дарси. Гость сразу же осведомился о ее недомогании и объяснил свой визит желанием удостовериться в том, что ее самочувствие улучшилось. Она ответила с холодной учтивостью. Он уселся, немного посидел, затем встал и начал расхаживать по комнате. Элизабет была озадачена, но ничего не сказала. После нескольких минут молчания он стремительно подошел к ней со словами:
— Вся моя борьба была тщетной! Я не могу больше! Я не в силах справиться со своим чувством. Знайте же, что я вами бесконечно очарован и что я вас люблю!
Невозможно описать, как эти слова ошеломили Элизабет. Растерянная и покрасневшая, она смотрела на него и молчала. И, обнадеженный ее молчанием, Дарси поторопился рассказать ей обо всем, что он пережил за последнее время и что так волновало его в эту минуту. Он говорил с необыкновенным жаром. Но в его словах были слышны не только сердечные нотки: страстная любовь звучала в них не более сильно, чем уязвленная гордость. Его взволнованные рассуждения о существовавшем между ними неравенстве, об ущербе, который он наносил своему имени и о семейных затруднениях, которые до сих пор мешали ему открыть свои чувства, убедительно подтверждали силу его страсти, но едва ли способствовали успеху его сватовства.
