Том 1. Новеллы; Земля обетованная - Генрих Манн

Когда Маттео поднялся, уже стемнело. Голова была тяжела, тело сотрясал озноб. Мозг сверлила одна мысль:

«Что случилось? Боже милосердный, что случилось?»

Он задал корм лошадям и сказал:

— Господи, ты, конечно, не допустил бы, чтобы я ошибся в нашу брачную ночь. Ты не допустил бы этого, если бы она была невинна. Танкреди солгал, потому что он трус.

И вдруг все выпало у него из рук.

«Да, ты желал этого! Она была невинна, и в ту ночь нам обоим надо было умереть, потому что счастье было слишком велико. Для того и лежали цветы на нашей постели».

Он вошел в дом, словно цветы были еще там. Но вместо них на постели лежал Танкреди и храпел. Маттео схватил его и начал трясти.

— Вставайте! Ваша лошадь убежала!

— Пусть бежит! — буркнул Танкреди и повернулся на другой бок.

Маттео задыхался. Он закрыл уши руками, кругом звучали дикие голоса. Глаза его налились кровью: в объятьях Танкреди он увидел Тоньетту. Танкреди навалился на нее. С лихорадочной быстротой Маттео сунул руку в карман… и наконец вонзил нож — какое облегчение! — вонзил еще и еще…

ГРЕТХЕН{9}

I

— Теперь его не заставишь раскошелиться тебе на шляпку и пояс. Но деньги мы добудем. — И она многозначительно подмигнула дочери.

Господин Геслинг в шерстяной фуфайке и кальсонах уже возлежал на софе среди подушек. Он предоставил супруге для обработки свой белокурый живот. Покуда она его намолачивала, он то и дело обращал тоскливый взгляд на бронзовые фигуры (в две трети натуральной величины), с невозмутимым спокойствием взиравшие из ниши на него и его страдания: то были кайзер, его супруга и зеккингенский трубач{10}. А когда фрау Геслинг уже прошлась целительными перстами по большей части живота своего Дидериха, не переставая громким голосом утешать страдальца, в комнату на коленях вползла Гретхен в белом платье, настороженно вытянув длинную шею, с выражением страха и насмешки в белесых глазах. Она подобралась к стулу, на котором висели папашины штаны, и проворно запустила в них руку. Что-то звякнуло; фрау Геслинг очень громко сказала:

— Ну, сейчас все у тебя пройдет, и завтра мы отправимся в Гошельроде, так и знай. Господин асессор Клоцше поедет с нами; тебе это ничего не будет стоить, муженек, у меня еще кое-что осталось от хозяйственных денег.

Геслинг что-то пробурчал, но массаж смягчил его сердце.

Вечером в пивной он так пылко ратовал за мировое господство Германии, что, расплачиваясь, забыл проверить содержимое своего кошелька, а в воскресенье, как обычно, попросту не заметил на Гретхен обновок. Зато он проявил свою мужскую волю, наотрез отказавшись идти лесом.

— Этак и за два часа не доберешься до ресторации.

Асессор Клоцше согласился с ним, и они пошли по шоссе: впереди Гретхен и Клоцше. Асессор одобрительно взглянул на небеса; при этом складки на его затылке нависли над воротником.

— День такой, что не придерешься; хотя погоду можно все же назвать жаркой.

— Папа снял пиджак, — сказала Гретхен и, потупившись, добавила — Вы не хотите последовать его примеру?

Клоцше отказался. Ему, лейтенанту запаса, приходилось и не то еще переносить; и он начал долго и обстоятельно распространяться о маневрах. Первые домики деревни уже мелькнули среди деревьев. Гретхен вздохнула. Фрау Геслинг, наблюдавшая за ними, внезапно вскрикнула: какая-то тварь заползла к ней под блузку.

— Ах ты мерзкая букашка! Стойте, стойте, я уже держу ее. Нет, муженек, так ты ее не вытащишь, а только задушишь меня… Что? Не кривляться? Вот это мило! А если она меня укусит? У нас, женщин, не такие крепкие нервы. Но мужчины не желают с этим считаться. Не так ли, господин асессор?

Клоцше поспешил на помощь. Он даже вознамерился расстегнуть один крючок на ее блузке, но фрау Геслинг запротестовала:

— Один тут не поможет. Эта тварь забралась очень глубоко. Придется расстегнуть все. Пройдите с Гретхен немножко вперед, господин асессор. В таком деле я могу прибегнуть только к помощи собственного мужа.

И она с нескрываемым лукавством подмигнула Дидериху. Асессор покраснел; Гретхен упорно не поднимала глаз. Они пошли вперед.

Клоцше не очень уверенным тоном прошелся насчет зловредных насекомых. Вообще же он большой любитель природы, в особенности парусного спорта… Гретхен снова вздохнула. Он прервал свою речь и осведомился, любит ли и она природу. Да? А что больше: горы? Зеленые луга?

— Зеленый горошек, — как в полусне ответила Гретхен.

Она и сама сделалась зеленого цвета и от малокровия была близка к обмороку. Это всегда случалось с ней, когда она скучала: например, за штопкой чулок или в церкви.

— Горошек?

— Да.

Утром Гретхен, получив от папаши свое недельное «жалованье», купила фунт помадок и все их съела. Теперь она мечтала только о жарком с горчицей и зеленым горошком.

Клоцше был удивлен, но в общем доволен ее ответом. Он взглянул на нее и приосанился. Гретхен, опустив глаза долу, произнесла:

— По этим противным дорогам только изнашиваешь подметки, а ведь теперь их стали делать прямо-таки из картона.

Значит, ее смущала не боль, которую ей причиняли мелкие камешки, а только лишний расход. Тут уж умилившийся Клоцше решился:

— Крэтхен!

— Зофус…

Как удивился папаша, когда жених с невестой, рука об руку, предстали перед ним! Мамаша торжествующе улыбалась; опасаться, что муженек устроит скандал лейтенанту запаса, не приходилось. Его всю жизнь грызла совесть, что он не дослужился даже до унтер-офицера.

II

В день обручения Гретхен услышала, как Клоцше жаловался своим друзьям, что ему туго приходится, потом они начали перешептываться, видимо о чем-то непристойном. Сердце ее забилось. За столом ей в каждом слове чудились намеки. Клоцше был молчалив. Только раз вмешался в разглагольствования пастора Циллиха и заявил, что верит в воскресение плоти. Он произнес это голосом осипшего кота и так горделиво, точно похвалялся, что может съесть двадцать порций сосисок с капустой. Все присутствующие одобрительно закивали ему. Гретхен закусила губу и потупила