Том 1. Новеллы; Земля обетованная - Генрих Манн
— Это девушки! — воскликнул он. — Они насмехались надо мной.
— Почему насмехались? Они хотели нас порадовать. Но цветы нужно убрать из комнаты, не то мы задохнемся.
— А что, если б нам умереть? Может быть, это было бы лучше!
— Почему? Ведь мы так счастливы!
— Счастье недолговечно, Тоньетта! Так счастливы, как в эту ночь, мы, может быть, уже никогда не будем. Могла бы ты умереть со мной?
Прильнув к его груди, она закрыла глаза.
— С тобой я могла бы и умереть, Маттео!
Тогда он глубоко вздохнул и поднял глаза ввысь. У него было такое чувство, словно он достает до самого неба, как вон тот кипарис, своей верхушкой касающийся звезды.
Рука об руку, прижавшись друг к другу, они вошли в дом. Но когда они снова появились в дверях, Маттео тащил ее за собой, а она кричала:
— Сжалься! Ты с ума сошел! — Перед образом мадонны она снова обрела силы и, вырвавшись, пала перед ней на колени. Ее простертые вверх руки судорожно извивались, словно она вила веревку. — О мадонна! — кричала она. — Моя мадонна! Ведь и ты женщина, ты знаешь, что я невинна! Скажи ему, что я невинна!
Он снова бросился на нее.
— Меня обманули! — Он схватился за горло. — Ты и твой отец обманули меня. Пусть берет тебя обратно. Пошла прочь!
Он потащил ее дальше. На склоне холма Тоньетта ухватилась за большой корень, и ее невозможно было оторвать.
— Разве я не жена твоя? — кричала она. — Твоя любящая жена!
В конце концов он ножом обрубил отростки корня и снова поволок ее за собой.
Наступило утро. Ни он, ни она не заметили, что их крики переполошили всю деревню, люди смотрели из окон. У обоих глаза налились кровью, оба были точно слепые.
Старый Канталупи вышел на порог своего дома и, едва расслышав слова зятя, закричал дочери:
— Хорошо же ты меня ославила! А теперь ступай куда знаешь! — И он загородил вход руками. Эти руки были как железо, и Тоньетта, пытавшаяся проскользнуть в дверь, была отброшена назад.
— Клянусь, я невинна! — кричала она, подняв вверх два пальца. — О мадонна, о скажи им, что я невинна!
— Об этом договаривайся с мужем! — возразил ей отец.
Парни, толпившиеся вокруг, перешептывались. Женщины догадались, о чем они говорят, и одна из них громко сказала:
— Граф. Это верно. Еще в то воскресенье видали, как она выходила из его дома.
— Ты лжешь! — Тоньетта кинулась к ней, чтобы схватить за горло. Но девушка оттолкнула ее, вторая отбросила к следующей, и так она перелетала от одной к другой, не переставая кричать: «Вы лжете!» — пока одна из них, маленькая Лоренцина, обняла ее и шепнула:
— Бедняжка Тоньетта!
Тогда Тоньетта перестала бушевать и затихла. Сквозь пальцы, которыми она закрыла лицо, донесся только глубокий вздох. Сгорбившись и то и дело спотыкаясь, она прошла через толпу мужчин и мимо детей, провожавших ее свистом.
Все смотрели ей вслед. Но вот она открыла лицо. Ее босые ноги не тащились больше по пыльной тропе. Тоньетта быстро дошла до околицы и под лучами утреннего солнца накрыла голову юбкой, как делают обычно крестьянки, пускаясь в дальнюю дорогу.
— Видно, далеко собралась, — заметил кто-то.
Мужчины пожимали Маттео руку и жалели его. Он ответил:
— А что мне убиваться, лишь бы я спас свою честь. Меня прокормит и мое ремесло: ведь я сапожник.
Но старый Канталупи сказал:
— Что значит — сапожник? Не для того я отдал тебе усадьбу и дочь, чтобы потом взять то и другое обратно.
Так Маттео один вернулся в Кольбассо. Солнце стояло за холмом и сверкало так ослепительно, что он не узнал свой дом и испугался, точно тот исчез. Заметив, что ветер колеблет траву, он остановился: не слышно ли, как она колышется? Но нет, и этого не слышно.
В доме обе двери стояли настежь и сквозь них зияла пустота. Маттео он напомнил человеческое тело, насквозь пронзенное кинжалом.
Он прислонился к сараю и без сил опустился на землю. И тут, бесцельно глядя в голубую даль, он увидел бредущую по дороге фигурку. Она остановилась у большого черного камня — надгробного памятника Нерону, — пошатнулась и упала, как и сам он у сарая. И вдруг Маттео вскочил и погрозил ей кулаком, потому что и Тоньетта, обернувшись назад, угрожающе подняла руку.
II
Возчик Джоваконе из Кальто рассказал как-то в трактире, что в Риме на пьяцца Монтанара видел Тоньетту. Он хорошо знал ее, уже двадцать лет он возил в город вино ее отца. Тоньетта шла по улице с мужчиной. Это был крестьянин, возможно, что из Сторкио, хотя Джоваконе не был в этом уверен. Встреча произошла уже с месяц назад, по, так как возчик давно не был в деревне, о ней узнали только теперь.
Когда об этом сообщили Маттео, он сказал, что это ложь, а на Бьяджо, сына Гаспаро, который стоял на своем, кинулся с кулаками. Их разняли, все стали уговаривать Маттео: какое ему дело до Тоньетты? Он был бледен и, бросив игру в кости, взял куртку и пошел домой.
На следующее утро к нему пришел его друг Микеле Латтуга. Он приехал на своей телеге из Рима и сказал Маттео, что должен серьезно потолковать с ним. Маттео положил мотыгу, достал из плетеной корзины на спине лошади фьяску и передал ее другу.
Тот охотно приложился к ней.
— Ничто не мешает мне с чистой совестью пить твое вино, — сказал он, — потому что когда в Риме Тоньетта, твоя жена, позвала меня к себе, я, помня о нашей дружбе, отказался. Имей в виду, что не каждый поступает так и что Карлино из Монтемурло…
— Замолчи! — крикнул Маттео, закрыв руками уши. — Я хотел сказать, — поправился он, — что, раз она стала девкой, уже все равно — и ты мог взять ее, как и другие.
Микеле удивился и схватил Маттео за руку.
— Я не хотел огорчать тебя, друг, но, по совести сказать, и я не устоял. Ведь что ни говори, а она красивая женщина.
Маттео вдруг побагровел и стал шарить вокруг себя.
— Ты что? — спросил Микеле.
Рука Маттео попала в свежевспаханную землю. Он вздрогнул, потому что хотел схватить мотыгу. И вдруг засмеялся.
— Мне пришла в голову забавная мысль: а что, если Танкреди снова свидится с ней? Он думал обмануть меня, а вместо того сам остался в дураках и теперь
