Бэзил и Джозефина - Фрэнсис Скотт Фицджеральд
Там она долго стояла на коленях подле кровати.
– Помоги ему, Господи! Помоги ему, – молилась она, – ибо он нуждается в помощи, которой я уже дать не могу.
Безупречная жизнь
I
Когда он, еще слегка усталый, вошел в столовую – после душа свободная одежда приятно холодила тело, – вся школа разом вскочила, чтобы его поприветствовать, и аплодисменты не смолкали, пока он не сел на свое место. От одного конца стола до другого все подались вперед и расцвели улыбками:
– Молодчина, Ли. Ты не виноват, что мы проиграли.
Бэзил и сам знал, что не подкачал. Вплоть до финального свистка каждое затраченное усилие непостижимым образом заряжало его энергией. Но свой успех он оценил не сразу, хотя какие-то мелкие эпизоды врезались в память. Например, когда грубиян-такл[24] из команды Эксетера, вытянувшись в полный рост на линии, скомандовал: «Прессуем этого квотера![25] Он дрейфит», Бэзил выкрикнул: «Твоя бабка дрейфит!» – и линейный судья, слышавший брошенное Бэзилу ложное обвинение, добродушно усмехнулся. На протяжении этого великолепного часа противники оставались для него бестелесными и безобидными; они наваливались на Бэзила штабелями, но он все равно бросался им наперерез, не чувствуя столкновений и думая лишь о том, как бы поскорее вскочить на ноги, чтобы снова подчинить себе два зеленых акра.
В конце первой половины матча он без помех пробежал шестьдесят ярдов и сделал тачдаун[26], но уже прозвучал свисток, и тачдаун не засчитали. Для ребят из Сент-Реджиса это был коронный момент игры. В команде соперников игроки оказались тяжелее каждого из них фунтов на десять; в последней четверти ребята как-то разом выдохлись, и команда Эксетера заработала два тачдауна, торжествуя победу над школой, где всего-то сто тридцать пять учеников.
После обеда, когда ученики выходили из столовой, тренер Эксетера подошел к Бэзилу и сказал:
– Ли, это, пожалуй, лучшая игра школьного квотербека из всех, что мне доводилось видеть, а уж я на своем веку повидал немало.
Потом Бэзила жестом подозвал доктор Бейкон. Рядом с ним стояли двое выпускников Сент-Реджиса, которые специально приехали в тот день из Принстона.
– Потрясающая игра, Бэзил. Мы все гордимся нашей командой и… э-э… в особенности… тобой. – А потом, как будто похвала прозвучала бестактно, поспешил оговориться: – Как и всеми остальными.
Доктор Бейкон представил его бывшим питомцам школы. Об одном из них, Джоне Грэнби, Бэзил был наслышан. Говорили, что Грэнби – заметная фигура в Принстоне; это был серьезный, привлекательный, достойный молодой человек, с подкупающей улыбкой и открытым взглядом широко распахнутых голубых глаз. Он окончил Сент-Реджис еще до того, как Бэзил туда поступил.
– Потрясающе, Ли! – (Из вежливости Бэзил скромно отнекивался.) – Хочу узнать, не найдется ли у тебя свободной минутки, чтобы мы могли побеседовать.
– Да, конечно, сэр. – Бэзил был польщен. – В любое удобное для вас время.
– Предлагаю встретиться около трех и немного пройтись. В пять у меня поезд.
– С большим удовольствием.
Окрыленный, он прибежал в корпус для старшеклассников и влетел к себе в комнату. Всего год назад его в грош не ставили – Пузырь Ли. Теперь если кто и называл его Пузырем, то крайне редко, по забывчивости; ошибку тут же исправляли.
Когда он проходил мимо Митчелл-Хауса, какой-то шкет высунулся из окна и прокричал: «Классная игра!» Чернокожий садовник, подстригавший живую изгородь, заулыбался: «Вы их почти в одиночку порвали!» Не остался в стороне и мистер Хикс, воспитатель, который громогласно заявил из своего кабинета: «Тебе должны были засчитать последний тачдаун! Форменное безобразие!» Золотисто-студеный октябрьский денек в сизой дымке бабьего лета располагал к мечтам о грядущей славе, о триумфальных шествиях по городам, о романтических встречах с загадочными, почти неземными девушками. Бэзила сморила целительная дремота, в которой он расхаживал туда-сюда, повторяя обрывки фраз: «…лучшая игра школьного квотербека…», «Твоя бабка дрейфит!..», «Еще один офсайд – и получишь пинка по жирной заднице!».
Тут его разобрал смех – он даже перекатился на другой бок. Угроза была адресована Хряку Корригану, который в перерыве извинился; но не далее как в прошлом году Бэзил еще удирал от него по лестнице.
В три часа он встретился с Джоном Грэнби, и они отправились по Грюнвальдской дороге, вдоль длинной и низкой краснокирпичной стены, которая, как в романе «Широкое шоссе»[27], в погожие дни звала Бэзила навстречу приключениям. Джон Грэнби завел было разговор о Принстоне, но вскоре понял, что Бэзил в глубине души лелеет идеальный образ Йеля, и не стал развивать эту тему. Вскоре на его красивом лице заиграла мечтательность – улыбка, в которой будто бы отражался другой, более лучезарный мир.
– Ли, я люблю школу Сент-Реджис, – неожиданно заявил он. – Здесь прошли лучшие годы моей жизни. Я перед ней в неоплатном долгу. – Ответа не последовало, и Грэнби резко повернулся к Бэзилу. – Скажи: сознаешь ли ты, сколь многое способен для нее сделать?
– Кто? Я?
– Ответь: ты хотя бы понимаешь, какой резонанс имела в школе твоя великолепная игра?
– Не так уж здорово я играл.
– Иного ответа я от тебя не ждал, – со значением провозгласил Грэнби, – но ты скромничаешь. Ладно, мы встретились не для того, чтобы я пел тебе дифирамбы. Прежде всего я хочу понять, ощущаешь ли ты в себе способность творить добро. Иначе говоря, способность оказывать влияние на других ребят, чтобы обратить их к непорочной, честной, достойной жизни.
– Как-то я об этом не думал. – Бэзил был порядком озадачен. – Никогда не задумывался…
Грэнби эффектным жестом похлопал его по плечу:
– После сегодняшней игры на тебе лежит ответственность, уклониться от которой невозможно. Отныне ты хотя бы отчасти в ответе за каждого твоего соученика, который бегает за спортзал курить и распространяет вокруг себя запах никотина; отныне ты несешь долю ответственности за каждое бранное слово или богохульство, а также за хищение чужого имущества: в школе участились кражи молока и съестных припасов из кладовой.
Он умолк. Бэзил, нахмурившись, уставился прямо перед собой.
– Ну и дела! – вырвалось у него.
– Это очень серьезно, – сверкая глазами, продолжал Грэнби. – Мало кто из школьников располагает такими возможностями, как ты. Хочу тебе кое-что рассказать. В Принстоне я познакомился с двумя студентами, которые губили себя пьянством. Проще всего было бы сказать: «Мое дело – сторона» – и дать им пойти ко дну, однако, заглянув себе в душу, я понял, что так нельзя. Тогда я откровенно высказал им все, что думал, после чего у этих юношей, во
