На вашем месте. Веселящий газ. Летняя блажь - Пэлем Грэнвилл Вудхауз
– Ну, на самом деле она не так уж плоха. Не буду строить из себя мученицу. Малыш Джо просто прелесть, он такой забавный.
– Так или иначе, это не для тебя. Я же знаю, ты любишь бывать здесь и там, высматривать, вынюхивать, искать горяченькое, или как там оно у вас называется…
– Спасибо за сочувствие, Реджи, но ты не слишком переживай, думаю, все скоро наладится. Я почти уверена, что то, о чем я говорила, получится – иначе просто быть не может, – и тогда я восстану из праха и воспарю к новым высотам.
– Хорошо бы.
– Хотя и тут есть свои минусы: работать на Эйприл Джун совсем не сладко.
– Как? Почему?
– Она стерва.
Я содрогнулся от носа до кормы, словно корабль под натиском волн.
– Она кто!
– Стерва, – отчеканила Энн. – Правда, другое слово было бы точнее, но «стерва» приличнее.
Мне стоило нечеловеческих усилий сдержать свои чувства.
– Эйприл Джун, – произнес я с расстановкой, – самая прекрасная и благородная девушка на свете! Прелестное, божественное создание, равного которому не найдешь, проживи хоть тысячу жизней, и столь же доброе. Она чудесна, великолепна, она лучше всех. Она само совершенство!
Энн прищурилась.
– Эй, что все это значит?
Мне нечего было скрывать.
– Я люблю ее!
– Да ты что?
– Именно так.
– Невероятно!
– Это правда. Я готов целовать землю, по которой она ступает.
– Елки зеленые!
– Не знаю, что означает сие изысканное выражение, но повторяю и настаиваю: я готов целовать землю, по которой она ступает!
Помолчав, Энн произнесла с видимым облегчением:
– Ладно… Слава богу, у тебя нет ни единого шанса. Эйприл в твою сторону даже не взглянет.
– Почему это вдруг?
– По всему Голливуду идут разговоры, что она уже подцепила какого-то английского придурка по имени лорд Хавершот. Замуж за него собирается.
Мощный электрический разряд пронизал меня с головы до пяток.
– Что?
– Вот так, – усмехнулась Энн.
– На самом деле?
– Нисколько не сомневаюсь.
У меня перехватило дыхание. Цветные фонарики вокруг заплясали, выделывая кренделя.
– Ура! Это же я!
– Что?
– Я самый и есть! С тех пор, как мы с тобой… э-э… виделись в последний раз, в нашей семье несколько повысилась смертность, и титул достался мне.
Она вытаращила глаза.
– Черт побери!
– Почему вдруг «черт побери»?
– Какой ужас!
– Никакого ужаса. Я счастлив.
Энн вцепилась в мой пиджак.
– Реджи, не надо! Не выставляй себя на посмешище!
– Почему?
– Поверь мне, она принесет тебе лишь несчастье! Пускай от нее зависит мой кусок хлеба, но я обязана открыть тебе глаза. Ты просто милый дурачок, который не замечает очевидного. Эта женщина – ядовитая гадина, она на всех наводит страх. Тщеславная, лживая, корыстная, у нее каменное сердце!
Я невольно рассмеялся.
– Каменное, говоришь?
– Стальное!
Ну и чушь. Просто обхохочешься.
– Ты так считаешь? – фыркнул я. – Странно, в высшей степени странно. Потому что как раз в первую очередь она нежна, чувствительна, легко ранима и все такое прочее. Позволь привести лишь один пример. Когда мы ехали в поезде, я стал описывать ей пятый раунд из последнего боя на чемпионате по боксу, и что бы ты думала? Едва услышав про кровь, она закатила глаза и грохнулась в обморок!
– Она? В обморок? – скривилась Энн.
– По полной программе! Я в жизни не видывал такой женственности.
– А тебе не пришло в голову, что это была игра?
– Игра?
– Спектакль. И похоже, весьма успешный, поскольку теперь, как я слышала, ты всюду бегаешь за ней с блеянием, как овечка.
– С каким таким блеянием?
– Именно с блеянием, об этом говорят во всех клубах. В ясный день тебя слышно на милю в округе. Бедняжка Реджи, как же она тебя одурачила! Да эта женщина не пропускает ни одного боя в Лос-Анджелесе, она просто упивается ими.
– Не верю.
– Уверяю тебя, так и есть, – не унималась Энн. – Неужели ты не видишь, что она разыгрывает роль, и только потому, что ты лорд Хавершот? Ей нужен титул, и больше ничего. Ради бога, Реджи, беги, пока еще есть время!
Я холодно взглянул на нее и высвободил пиджак.
– Давай переменим тему.
– Не могу говорить ни о чем другом.
– Тогда вообще прекратим. Не знаю, осознаешь ли ты это, но мы опасно приблизились к тому, что называется порочить доброе имя женщины. За такое можно и из клуба вылететь.
– Реджи, послушай меня…
– И не подумаю.
– Реджи!
– Нет. Разговор окончен.
Энн печально вздохнула.
– Ну, как знаешь. Да и глупо было надеяться вразумить такого идиота… Эйприл Джун! Подумать только!
– Не говори «Эйприл Джун» таким тоном!
– А каким же еще?
– Хочу довести до твоего сведения, что он мне не нравится, – холодно заметил я. – Ты произнесла ее имя, словно название неприличной болезни.
– Именно так я и собираюсь его дальше произносить! – бросила она. – Эйприл Джун!
Я сухо поклонился.
– Что ж, как угодно. В конце концов, твои методы звуковоспроизведения касаются только тебя. Я должен идти, чтобы засвидетельствовать свое почтение хозяйке, вон она идет. А ты можешь отойти куда-нибудь подальше и повторять «Эйприл Джун» в свое удовольствие до конца приема, пока дом не запрут и кошку не выгонят.
– Ее не выгонят, она тут главная.
Не унижаясь до ответа на столь вульгарную реплику, я отвернулся и пошел прочь. Глаза Энн впились мне в спину, я чувствовал их, как Эгги – своих пауков, но оборачиваться не стал. Направился прямиком туда, где Эйприл приветствовала гостей, и протиснулся вперед, чтобы поскорей увести ее из толпы и поговорить наедине на тонкую и чувствительную тему.
Это оказалось нелегко, но в конце концов, покончив с обязанностями хозяйки и убедившись, что все идет как надо, Эйприл оставила народ развлекаться самостоятельно, и мне удалось усадить ее за столик на двоих на краю лужайки. Бифштекс, пирог с почками, салаты… Наконец мы углубились в ванильное мороженое. Все это время моя решимость швырнуть к ее ногам свое сердце только росла. Оскорбительные замечания Энн нисколько меня не смутили. Полный вздор, нечего и думать. Наблюдая, с каким аппетитом моя возлюбленная наворачивает пирог, я просто не мог поверить, что она хоть в чем-то отступает от совершенства. Решительный разговор должен был вот-вот состояться, надо было лишь дождаться нужного психологического момента, и едва момент высунет нос, обрушиться на него, как груда кирпича.
Эйприл рассказывала о своей работе. Она надеялась тихо смыться и лечь пораньше, чтобы завтра в шесть утра быть в полном гриме на съемочной площадке – предстояла какая-то пересъемка. Одна мысль о том, чтобы выползти из постели в такую рань, заставила меня содрогнуться от жалости и
