Кнут Гамсун - Бенони
— Да, да, всего вам доброго.
— И вам того же, — ответил он.
Странно взволновавшись, он уже начал протягивать ей руку, но, не заметив с её стороны встречной попытки, в полном смятении чувств выхватил у Марты жестяное ведро.
— Ну до чего тяжёлое! За свою работу ты заслужила шиллинг. — И он дал ей монетку. Мысль была не такая уж нелепая, он и сам понял, что спасся из трудного положения. Вообще же он сейчас мало что соображал.
А Марта забыла сделать книксен и поблагодарить. Пока ей об этом напомнили, большой, незнакомый дяденька ушёл своей дорогой. «Беги за ним!» — сказала Роза, и Марта, поставив ведёрко на дорогу, побежала, поблагодарила, сделала книксен и убежала обратно. Бенони стоял и с улыбкой глядел ей вслед.
Потом он медленно побрёл дальше. Вот уже год он не знал такого волнения. Глядя прямо перед собой, он погрузился в свои мысли, порой даже забывая переставлять ноги и ненадолго останавливаясь посреди дороги. «Вот её я когда-то обнимал, ту, которая сейчас ушла в другую сторону. Ах, Роза, Роза, значит, так было суждено... Какое на ней было платье? Или пальто? Да, пальто, кажется было». Ничего он не заметил.
Он вошёл к Маку, доложил о своём возвращении с Лофотенов и предъявил все расчёты. Он по-прежнему пребывал в нежном и размягченном настроении и потому, очутившись лицом к лицу с Маком, не стал говорить: «моя рыба» и «мой товар» — как собирался раньше, — а скромно спросил, доволен ли Мак его поездкой, и намерен ли с завтрашнего дня приступить к мытью рыбы, и наверно Арн-Сушильщик будет потом наблюдать за сушкой, как и в прошлом году.
— Конечно, — отвечал Мак, — ему и карты в руки.
Про себя Бенони думал, или, скажем, подумывал сам приглядывать за сушкой собственной рыбы. Чем ему ещё заниматься всё лето? Но Мак положил ему бревно поперёк дороги, а Бенони был не в том расположении, чтобы после всего недавно пережитого затевать новую перебранку с Маком.
Мак же явно хотел подчеркнуть разницу между ними. Он ни словом не обмолвился о том, что рыба-то по совести принадлежит Бенони, мало того, он начал задавать вопросы по некоторым пунктам счёта.
— Ты зачем покупал рыбу в понедельник, тринадцатого, по такой высокой цене? Она стоила тогда на десять шиллингов за сотню больше... — И Мак выложил депешу, которая это подтверждала. О, этот важный барин Мак, он внимательно следил за всем!
И Бенони ответил:
— А затем, что спустя две недели я купил рыбу на целых двенадцать шиллингов дешевле, чем любой другой покупщик. Думаю, у вас и про это есть депеша? По договорённости.
— С кем?
— Кой с кем из городских, которые хотели отваливать домой. Они были рады привезти домой на несколько шиллингов больше. Но после Пасхи я всё с процентами получил обратно.
— А если бы эти лодки потерпели крушение на пути домой?
— Надо было рисковать, — отвечал Бенони. — Вы на моём месте, верно, тоже пошли бы людям навстречу.
— Ну это уж не твоё дело.
На что Бенони раздражённо ответил:
— Не меньше, чем ваше, думается мне.
Мак пожал плечами. Вдобавок он не стал приглашать Бенони к себе в кабинет, чтобы предложить ему там рюмочку, а вместо того уже под конец сказал:
— Прошу! — и с этими словами распахнул дверь в лавку Когда они подошли к стойке, Мак собственноручно налил большую рюмку коньяка и предложил её Бенони.
Пить здесь? У стойки? Не иначе, Мак из Сирилунна забыл, кто перед ним стоит. Уж здесь-то Бенони и сам мог заплатить за свою рюмку. Он с обидой отказался:
— Нет, спасибо.
Мак удивлённо засмеялся:
— Я стою и подношу тебе рюмку, а ты не хочешь её выпить.
— Нет, спасибо, — повторил Бенони.
Мак смекнул в чём дело и продолжал с той же невозмутимой уверенностью:
— Ах, будь все такие же трезвенники, как ты, Хартвигсен! Кстати, а Свена-Сторожа ты привёз домой? Небось опять примется за свои пьяные выходки!
— Всё зависит от того, как с ним обращаются. А вообще-то он не пьяница.
— Только не хватало, чтобы Эллен плохо с ним обращалась. Они ведь собираются пожениться, — сказал Мак.
Дни помаленьку уходили, а Свен и Эллен всё никак не женились. Уже настала весна, у Мака снова начали блестеть глаза, стали огнестрельные, и он заставлял Эллен без конца откладывать свадьбу. «Я не могу без тебя обойтись до заседания суда, — говорил Мак, — и должна приехать новая служанка, — говорил Мак, — должен же кто-то помогать по хозяйству». Новая служанка, которую взяли на место Эллен, была для своего возраста рослая и неплохая, но лет ей исполнилось всего шестнадцать. Она была вторая дочь Марелиуса из Торпельвикена и приходилась сестрой той самой Эдварде, что, как известно, занималась изучением английского языка. Новые платья, которые могла теперь справлять себе Эдварда, не давали покоя её сестре, вот почему она и решила пойти в услужение...
Судебное заседание прошло в этом году много раньше обычного, господа прибыли из города в высоких тёплых сапогах и меховых шубах. Заседание протекало на добрый старый лад, председательствовал на нём сам помощник судьи, а в качестве главного наблюдателя был сам амтман. Народ снова мог обращаться к председательствующему со своими вопросами о всяких сложностях закона и обходиться без помощи адвоката; вдобавок, бумаг и дел на столе у адвоката Арентсена лежало нынче куда меньше, чем в прошлом году. Ну что тут скажешь, люди нашли, что заводить процесс — слишком дорогое удовольствие. Никто ничего на этом не выиграл, у всех были одни только неприятности да потери. Про себя люди думали, что Арентсен и вообще принёс им больше вреда, чем пользы.
Да, Николай Арентсен не был более ни олицетворением закона, ни знаком железа. В недели, последовавшие после возвращения рыбаков с Лофотенов, он на собственной шкуре испытал, каково это — потерять расположение людей. В прошлом году он начал с того, что брал за каждый маленький совет талер, в этом он делал то же самое за полталера, а когда люди начинали с ним пререкаться даже из-за такой цены, он говорил: «Я не могу брать меньше, должен же я на что-то жить!». Но адвокату Арентсену суждено было спуститься и ещё ниже: он справлялся по своду законов касательно важных вопросов и брал за это две монеты по восемнадцать эре, а потом не без труда записывал ответ на бумагу ещё за двенадцать шиллингов. И тем не менее клиентура его не росла, наоборот даже.
А истина заключалась в том, что народ утратил доверие к адвокату Арентсену, представителю закона. Даже если человек приходил к нему со своим делом и получал ответ, он после этого нередко заглядывал к ленсману, чтобы убедиться, что ответ получен правильный. Ни для кого не оставалось тайной, что Арентсен раз за разом проигрывал все свои дела, более того — что верховный суд в Тронхейме выносил ему порицание.
И какой теперь имело смысл для Николая сохранять свою практику и отсиживать определённые часы у себя в кабинете? Люди его покинули. А жене, начав прогуливать свои же приёмные часы, он объяснял: «Я целую неделю просидел на стуле, дожидался, и никто не пришёл. Я восседал как писаная красавица и чуть не свихнулся от собственной привлекательности — но никто не пришёл».
Люди забрасывали свои тяжбы. Встречаясь в Сирилунне за стойкой у Мака, враги старались сами уладить дело. «Вот что я скажу, — начинал один, — мы с тобой прожили рядом сорок лет». — «Да, — отвечал другой, — а до нас наши родители, да будет им земля пухом!». А сделав такой почин, они испытывали умиление, и глаза у них начинали блестеть, и они подносили друг другу и старались превзойти один другого в добрососедстве. Между тем адвокат Николай Арентсен мог находиться у той же стойки, заказывал одну за другой несколько вполне невинных осьмушек и невольно выслушивал эти идиотские примирения, которые лишали его хлеба насущного.
Теперь адвокат Арентсен вальяжно и независимо восседает в зале за своим столом и делает вид, будто страх как занят. Если он позволяет себе небольшой отдых и отрывает глаза от бумаг и протоколов, его неизбежно встречает недоверчивый взгляд Левиона из-за барьера. Когда окружной суд вынес окончательное решение по его делу, Арентсен сказал: «Остаётся ещё верховный суд, но потребуются расходы на адвокатуру».
Тут Левион ушёл восвояси и принялся размышлять. Начались судебные заседания, а он с первого дня заседаний стоял в зале и всё думал, думал, так что для адвоката Арентсена это была мука мученическая — встречать взгляд его безумных глаз. Арентсен даже сделал вид, будто вдруг что-то вспомнил, достал из кармана записную книжку и начал поспешно листать. Когда судья объявил перерыв, Левион сразу направился к нему с приговором второй инстанции в руках и спросил, стоит ли ему судиться дальше.
Судья же, судя по всему, не страдал более ни бессонницей, ни сомнениями религиозного характера, страдал он, оказывается, только в прошлом году, когда подлежало зачтению небезызвестное долговое обязательство, а ему с почтовым пароходом прислали полкадушечки морошки. Теперь судья раздобрел, наслаждался отменным здоровьем и, по своему обыкновению, охотно калякал с народом.
