Кодзиро Сэридзава - Книга о Боге
Старуха в алом ответила по порядку по всем пунктам.
1. Что касается астмы, то это проявление милосердия Бога-Родителя. Не будь у тебя астмы, неизвестно, куда бы тебя занесло, во всяком случае о Боге ты бы не подумал. Но теперь Бог провозглашает со всей определенностью: «Ты долго превозмогал все невзгоды и проявил незаурядное терпение. Приступов астмы у тебя больше не будет. Можешь заниматься чем угодно». 2. Что касается твоих младших дочерей, то у старшей из них нет никакого желания выходить замуж, она хочет посвятить жизнь преподаванию музыки, и Бог-Родитель постарается помочь ей в осуществлении столь достойного желания, так что за нее можно не волноваться. За самую младшую дочь тоже не стоит беспокоиться, Бог-Родитель уже подобрал ей хорошего спутника жизни. 3. Что касается твоего младшего брата, то побыстрей доведи до его сведения — госпожа Родительница знает: на душе у него есть нечто такое, что не дает ему радоваться, и ее это беспокоит. 4. Что касается последней просьбы, то у меня у самой была младшая дочь, ее звали Кокан. Ей пришлось немало мытарств претерпеть по моей вине, и я из кожи вон лезла, чтобы сделать ее счастливой, но по воле Бога она скончалась, пока я сидела в тюрьме и ничем не могла ей помочь.
Тут она заплакала, потом добавила:
— Бог-Родитель говорит, что осуществит все это уже в нынешнем году и ты получишь все доказательства.
— Я понял, — ответил я, и в тот же миг женщина в алом кимоно исчезла.
С ее исчезновением я словно лишился какой-то части себя, у меня возникло ощущение внутренней опустошенности, и некоторое время я сидел как пришибленный. Наконец, опомнившись, взглянул на часы: начало пятого.
Быть может, все это мне приснилось? Нет, я не спал, сидел на кровати, это не могло быть сном. Я хорошо разглядел старуху в алом: ее доброе лицо, прическу, я даже заметил, что у нее совсем не было морщин. Еще я прекрасно помнил, что у нее был теплый, чистый и добрый голос, слова она произносила на старинный манер, к тому же немного по-провинциальному, так обычно говорят в Кансае, где-нибудь в глубинке. Нет, это не могло быть сном.
Но если это не сон, почему она так неожиданно исчезла? Взволнованный, я поднялся и проверил окно в спальне. Ничего необычного. Недоумевая, я раздвинул шторы на окнах, снова улегся в постель и стал обдумывать случившееся. И вдруг вспомнил заключительную часть «Жизнеописания Вероучительницы»…
Хотя Мики на роду было написано прожить в человеческом обличье 115 лет, она по настоянию Великого Бога-Родителя, повелевшего ей открыть двери храма и заняться спасением мира, тихо опочила раньше срока, едва достигнув девяностолетнего возраста. Это произошло 26 января. Никто из ее глупых присных не понял, почему она сократила свой жизненный срок на 25 лет (в своих писаниях она предсказывала это, но, похоже, они не потрудились внимательно их прочесть), они расценили ее уход как предательство, растерялись, предались скорби и в течение недели не удосужились позаботиться о погребальных обрядах. Собравшись вместе, они пытались узнать волю Бога через хонсэки — верховного наместника Идзо Ибури. И в конце концов им было поведано, что Мики сократила свой век на двадцать пять лет и внезапно исчезла из мира потому, что Бог, из жалости к детям своим, пожелал ускорить ее духовное становление, что отныне она станет шествовать по миру, появляясь то там то здесь и помогая людям. С того момента для Мики началась новая жизнь, именно эту новую Мики, наверное, и называют живосущей Родительницей, но о ней мне совсем не хотелось писать, и я отложил перо.
Когда я вспомнил об этом, то сообразил, что, возможно, в моей спальне появилась сама живосущая Родительница.
Утром, когда все мои домочадцы собрались в столовой, я вкратце рассказал им о том, что со мной произошло. Они, так же как и я сам, не являются приверженцами Тэнри, а потому не проявили особенного интереса к моему рассказу, только жена, очевидно вспомнив Кунико Идэ, заявила, что раз Бог собирается предъявить доказательства, то лучше позаботиться о будущем и известить мою сестру, которая возглавляет церковь Тэнри, расположенную неподалеку от нашего дома в Верхнем Отиаи, и тут же сделала это.
Через три дня у меня прекратились приступы астмы, и моя младшая дочь, Рэйко, повезла меня на машине в Нумадзу, потому что устроители музея хотели, чтобы перед открытием я обязательно осмотрел дом. По дороге мы заехали в Великую Восточную Церковь, которая находится в городе Нумадзу, в Ооке, и я передал брату слова живосущей Родительницы.
Брат, совсем исхудавший, лежал в темной комнате с закрытыми ставнями, он был очень обеспокоен тем, что в Великой Церкви перестраивается зал для собраний, в связи с чем и его дом, расположенный на той же территории, планируется скоро снести. Я вдруг понял, что это последняя наша встреча, и у меня сжалось сердце.
— Знаешь, в утро своего дня рождения мне явилась госпожа Родительница и просила передать тебе: она знает, что есть у тебя на душе нечто такое, что мешает тебе радоваться. Положись на нее и не беспокойся.
Брат только молча кивал мне в ответ. У меня было так тяжело на душе, что я поспешил распрощаться с ним, сказал, что заехал по пути в музей и спешу, что он должен взбодриться…
Через месяц состоялась пышная церемония открытия музея. Господин Окано позаботился обо всем, вплоть до мелочей, на открытие были приглашены даже мои не имеющие никакого отношения к литературе родственники и друзья детства. Мне показалось, что среди них был и мой умирающий брат, во всяком случае, в зале сидел очень похожий на него человек в цветных очках, накидке с гербами и черных хакама. Я не поверил собственным глазам и, как только закончилась торжественная часть, поспешил к нему — оказалось, что это действительно мой брат.
— На следующий день после твоего приезда я стал есть кашу, впервые за восемь лет у меня появился аппетит. Все забеспокоились, мол, что-то у него тело отекло, а на самом деле я просто потолстел. А еще говорили, что ты неверующий… Спасибо, признаю свое поражение… — ликовал он, и, озадаченный, я вернулся на свое место. (Брату сейчас 87 лет, он совершенно здоров.)
Вечером на третий день после церемонии открытия моя дочь Фумико, вернувшись из консерватории, сообщила, что ее совершенно неожиданно назначили ассистентом профессора. Пока она была простым преподавателем, ее имели право в любой момент уволить, но теперь ее положение упрочилось, она обрела уверенность в будущем и могла спокойно работать. «Ну точно как говорила та старуха в алом», — радовалась она.
Через несколько дней моя младшая дочь Рэйко при поддержке газеты А. давала концерт в зале Иино. После концерта в ее уборную зашел какой-то юноша с букетом цветов, ему известно, что она не замужем, — сказал он и попросил разрешения встречаться с ней, имея в виду возможное заключение брака. Оказалось, что он заметил ее еще несколько лет назад в Париже, на ужине в резиденции японского посла, он тогда стажировался в Кембридже по дипломатической линии. После банкета он признался жене посла, что хотел бы сделать моей дочери предложение, но та пожурила его, мол, девушка учится играть на фортепиано, отдает этому все силы, не стоит смущать ее покой, и он, смирившись, так и остался холостяком. Оба они были уже взрослые, поэтому ничто не мешало им общаться, он несколько раз приходил в наш дом, и осенью, незадолго до его отъезда в Корею, они поженились и уехали в Сеул вместе. Теперь мы с женой были спокойны за судьбу дочери, ведь, наверное, именно этого мужчину и выбрал для нее Бог-Родитель.
Таким образом, Бог-Родитель исполнил три обещания из четырех, четвертое касалось нашей старшей дочери Марико. Она в конце года приехала к нам, чтобы в кои-то веки вместе встретить Рождество, и все радовались, но тут вдруг у нее случился приступ аппендицита, ее положили в близлежащую больницу и сделали операцию. Операция на слепой кишке считается довольно простой, поэтому никто особенно не волновался, нас попросили подежурить возле больной только одну ночь, а именно 31 декабря, когда приставленная к ней медсестра должна была уехать домой встречать Новый год. Третьего января дочь должны были выписать, поэтому Фумико совершенно спокойно согласилась заменить медсестру. Сестры до одиннадцати часов с удовольствием слушали по радио «Турнир красных и белых»[20], потом решили ложиться, потому что на следующий день надо было рано вставать. Марико в детстве воспитывалась во французской семье и приняла католичество, да и потом, когда мы вернулись в Токио, тоже училась в католической школе. Пожелав сестре спокойной ночи, она сказала: «Знаешь, когда я днем, часа в четыре, задремала, за мной приходил Иисус Христос, правда странно? Разбуди меня завтра в пять, чтобы померить температуру».
Фумико, не придав ее словам особого значения, улеглась рядом на раскладушке. Проснувшись по будильнику в пять часов, она стала будить сестру, чтобы померить ей температуру, но та уже спала вечным сном.
