Десять вечеров - Сборник сказок
Говорит паломник старухе:
– Прости, что докучаю тебе, но наполни водой свой самый большой котелок и повесь над очагом.
Послушалась старуха. Когда закипела в котелке вода, достал тогда паломник из своей монашеской сумы горсточку риса и стал сыпать в воду по зёрнышку.
Вдруг – что за диво! – котелок до краёв наполнился рисом, белым, как утренний снег, мягким и рассыпчатым…
То-то обрадовались старики! Совестно им было, что гость хозяев угощает, но под конец сдались они на его уговоры и поели досыта. Не часто случалось старикам отведать белого риса.
Только кончили они втроём ужинать, как отворилась дверь на кухне, и в дом весело вбежала дочка стариков о-Коно. Была она девушка хорошая и душевная, но собой черна и дурна, всё лицо в рябинах, гладкого места нет.
О-Коно прислуживала в доме у старосты, и ей частенько позволяли относить отцу с матерью, что она со дна котлов и чашек наскребёт.
Вот и нынче вечером принесла она полную миску с верхом бурого пригорелого риса, а старики говорят ей с довольной улыбкой:
– О-Коно, доченька о-Коно, сегодня мы сыты: наш гость угостил нас на славу.
Застыдилась о-Коно, услышав это, закраснелась вся и стала благодарить гостя.
А старик со старухой сетуют:
– Ах, горе, горе, добрая у нас дочка, да только сам видишь, собой нехороша… При нашей-то бедности где найти ей жениха! А ведь так бы хотелось, уж она у нас на возрасте.
– Это небольшая беда! – отвечает паломник. – Не печальтесь, я вам помогу.
Вынул он из рукава чёрное-чёрное полотенце.
– На, девушка, возьми! Станешь мыться в чане40, потри этим полотенцем лицо.
Вернулась о-Коно к своим хозяевам и согрела воду для вечернего купания.
Первым в чан полез сам хозяин, потом все его семейные по очереди, а дочка стариков окунулась, как всегда, самой последней. Взяла она чёрное полотенце и с опаской легонько потёрла свои щёки. Но что это? Шершавая кожа стала вдруг мягкой и нежной, словно шёлк. Шею потёрла, шея стала гладкой-гладкой…
Страх взял девушку, выскочила она не помня себя из чана и побежала к зеркалу. Смотрит: все рябины сошли с лица, сияет оно нежной белизной. Стала о-Коно красавицей, каких мало.
Увидела это чудо жена старосты и приступила к девушке с допросом: как, да что, да почему.
Рассказала о-Коно всё, как было.
Захотелось хозяйке испытать на себе чудесную силу полотенца. Попросила она его в долг, один раз потереться.
На другой вечер залезла жена старосты в чан последней, чего отроду с ней не случалось, и давай тереть лицо полотенцем. Стало оно гладким и нежным. Потом руки потёрла. Сделались руки мягкими и белыми, словно свежие рисовые лепёшки.
Обрадовалась хозяйка, трёт себя полотенцем с головы до ног. Насилу-то решилась она вылезти из чана, приговаривая:
– Ну, хватит! Уф, устала! Зато теперь меня и не узнаешь, такой я стала красавицей.
Но не тут-то было! Её белые-белые ноги и белая-белая спина словно приросли к чану.
Как ни билась жена старосты, сколько ни старалась, а так и не смогла отлепиться. Завопила она во весь голос.
Прибежала о-Коно, схватила хозяйку за руки, хочет вытащить её из чана, да не может.
Что тут делать? Просит хозяйка:
– Беги скорей, о-Коно, ищи того паломника, что дал тебе чёрное полотенце. Приведи его сюда, пусть освободит меня силою своих чар.
О-Коно со всех ног бросилась к себе домой. Видит: паломник всё ещё гостит у стариков: уговорили они его пожить денёк-другой. Привела о-Коно паломника к своим хозяевам.
Взглянула на него жена старосты – и обомлела. Ведь это тот самый нищий, кого она вчера от ворот с бранью прогнала.
А нищий знай себе тихонько посмеивается.
– Хорошо, – говорит, – я согласен освободить тебя. Но только вот моё условие: устройте наперёд весёлый пир и созовите всю свою родню, и ближнюю, и дальнюю.
Много времени не прошло, собрались родичи старосты в парадном покое для гостей.
Увидел паломник, что все в сборе, и неторопливо подошёл к чану с водой, где сидела хозяйка, плача и охая.
Вынул он из рукава зелёную бамбуковую палочку. Светилась-сверкала она ярким огнём. Взмахнул паломник бамбуковой палочкой и прочитал заклинание. В тот же миг жена старосты отлепилась от чана. Обрадовалась она, наспех нарядилась и побежала к гостям.
Ещё веселее стали гости пировать, пили вино, пели песни и шумели, а о паломнике и думать забыли. Даже не поблагодарили его.
Вдруг он словно из-под земли вырос посреди парадного покоя и крикнул громовым голосом:
– Обратитесь в обезьян! Обратитесь в обезьян!
Ударил он раз-другой об пол бамбуковой палочкой, и тотчас же все бывшие там обратились в краснорожих обезьян. Запрыгали они, заверещали.
Снова взмахнул паломник зелёной бамбуковой палочкой и повелел:
– Бегите в горы! Бегите в горы!
Только он это вымолвил, как обезьяны пустились наутёк во главе со своим вожаком – бывшим старостой и пропали в тёмной глубине гор. Только их и видели.
Стало в просторном доме тихо-тихо.
О-Коно в страхе забилась в самый дальний угол кухни, дохнуть боится. Ласково окликнул её паломник и велел привести старика со старухой. Сбегала девушка домой и привела отца с матерью за руки.
Сказал им чародей на прощанье:
– У кого сердце шерстью обросло, тому лучше стать обезьяной. Отныне живите в этом доме. Староста сюда больше не вернётся.
И вдруг он исчез быстрее ветра.
Скоро девушка нашла себе хорошего жениха и зажила вместе со своими родителями в радости и довольстве.
Волшебная колотушка
В старину, далёкую старину, жил в одной деревне молодой крестьянин по имени Дзинсиро, а по прозвищу Репоед. Он был до того беден, что питался одной только репой. Ни одна девушка не шла за него по своей воле. Вот и сговорились его приятели-односельчане хитростью добыть для него невесту.
Однажды утром прошли они длинной вереницей с корзинами в руках мимо дома одного богача.
Удивился богач, увидев такое множество людей, и спросил:
– Куда это вы идёте с корзинами?
Юноши отвечали хором:
– Собирать дикие груши для Репоеда Дзинсиро, собирать гру-у-уши.
Другой раз прошли они толпою мимо дома богача с мотыгами в руках. Богач вышел на улицу и начал их расспрашивать, куда идут и зачем.
Юноши дружно отвечали:
– Вскапывать поля Репоеда Дзинсиро, вскапывать по-о-ля.
«Репоед Дзинсиро? Никогда не слышал я такого имени, – подумал богач, – но, верно, он не последний в наших краях человек,
