Эрих Ремарк - Возлюби ближнего своего
— Они уже знают, что их ждет разлука?
— Да, но это их не особенно тревожит. Они даже считают, что так будет лучше. — Розенталь повернулся к нему. — Штайнер, — сказал он, — я знал его двадцать лет. Как он умер? Он спрыгнул с машины?
— Да.
— Его не сбросили?
— Нет. Я был очевидцем.
— Я услыхал об этом в Праге. Но там говорили, что его сбросили с машины. Услышав о его смерти, я приехал сюда. Присмотреть за детьми. Я обещал ему это. Он был еще молодым. Около шестидесяти. Совсем не думал, что случится такое. Но он часто терял голову, с тех пор как умерла Рахиль. — Мориц Розенталь взглянул на Штайнера. — У него было много детей. У евреев часто бывает много детей. Они хорошие семьянины. Но они-то как раз и не должны иметь семьи. — Он натянул на плечи плащ, словно ему стало холодно, и внезапно показался Штайнеру очень старым и усталым.
Штайнер вытащил пачку сигарет.
— Вы уже давно здесь, отец Мориц? — спросил он.
— Три дня. Один раз нас поймали на границе. Перешел ее с одним молодым человеком, вы его знаете. Он рассказывал мне о вас, его зовут Керн.
— Керн? Да, я его знаю. Где он?
— Тоже где-то здесь, в Вене. Я не знаю, где.
Штайнер поднялся.
— Может быть, мне удастся его найти. До свидания, отец Мориц, старый бродяга. Бог знает, когда мы теперь свидимся.
Он прошел в комнату попрощаться с детьми. Все трое сидели на одном из матрацев, разложив перед собой содержимое чемодана. В одной кучке, заботливо сложенные, лежали мотки с пряжей, рядом — шнурки для ботинок, мешочек с шиллингами и несколько пакетиков шелковых ниток. Белье, сапоги, костюм и другие вещи старого Зелигмана еще лежали в чемодане. Когда Штайнер и Мориц Розенталь вошли в комнату, старший поднял голову. Он непроизвольно положил руки на вещи, находящиеся на матраце. Штайнер остановился.
Юноша посмотрел на Морица Розенталя, щеки его раскраснелись, а глаза блестели.
— Если мы все это продадим, — сказал он возбужденно и показал на вещи в чемодане, — то у нас будет еще тридцать шиллингов. Тогда мы бы могли вложить все эти деньги в дело и купить на них материи: манчестера, букскина, а также чулок, — на них можно больше заработать. Я завтра же начну с этого. Завтра в семь утра я начну. — Он серьезно и выжидательно посмотрел на старика.
— Хорошо. — Мориц Розенталь потрепал его по маленькой головке. — Завтра в семь часов ты начнешь.
— Тогда Вальтеру не нужно будет ехать в Румынию, — сказал мальчик. — Он может мне помогать. Мы пробьемся. Тогда уедет только Макс.
Трое детей смотрели на Морица Розенталя. Макс, самый младший, кивнул. Он считал, что так будет правильно.
— Посмотрим. Мы еще поговорим об этом.
Мориц Розенталь проводил Штайнера до двери.
— Нет времени предаваться печали. В мире слишком много горя, Штайнер.
Штайнер кивнул.
— Будем надеяться, что мальчика не схватят сразу…
Мориц Розенталь покачал головой.
— Он будет начеку. Он уже многое знает. Мы рано узнаем жизнь.
Штайнер отправился в кафе «Шперлер». Давно он туда не заходил, С тех пор как он получил подложный паспорт, он избегал мест, где его знали раньше.
Керн сидел на стуле у стены и спал, поставив ноги на чемодан и прислонив голову к стене. Штайнер осторожно сел рядом с ним, он не хотел его будить. «Немного похудел, — подумал Штайнер. — Похудел и повзрослел».
Он огляделся. Рядом с дверью примостился судебный советник Эпштейн, на столе перед ним — несколько книг и стакан с водой. Он сидел одинокий, страшный и недовольный, держа в руке пятьдесят грошей. Штайнер обернулся: наверно, конкурент — адвокат Зильбер — переманил себе всю его клиентуру. Но Зильбера в кафе не было.
Подошел кельнер, хотя Штайнер его и не звал. Кельнер расплылся в улыбке:
— Опять заглянули к нам?
— Вы меня помните?
— Ну, еще бы! Я уже беспокоился за вас. Сейчас здесь стало намного строже. Вы опять будете пить коньяк?
— Да. А куда девался адвокат Зильбер?
— Он тоже пал жертвой. Арестован и выслан.
— А-а… А господин Черников в последние дни не появлялся?
— На этой неделе нет.
Кельнер принес коньяк и поставил поднос на стол. В тот же момент Керн открыл глаза. Он замигал, потом вскочил.
— Штайнер!
— Садись, — спокойно ответил тот. — Выпей-ка этот коньяк. Ничто не освежает лучше, если человек спал сидя.
Керн выпил коньяк.
— Я уже два раза заходил сюда, искал тебя, — сказал он.
Штайнер улыбнулся.
— Ноги на чемодане. Значит, негде ночевать, так?
— Да.
— Ты можешь спать у меня.
— Правда? Это будет чудесно! До сегодняшнего дня я ночевал в одной еврейской семье. Но сегодня я должен был оттуда уйти. Они страшно боятся держать кого-либо более двух дней.
— У меня ты можешь не бояться. Я живу далеко за городом. Мы можем отправиться прямо сейчас. Ты выглядишь очень сонным.
— Да, — сказал Керн. — Я устал. И не знаю почему.
Штайнер кивнул кельнеру. Тот примчался галопом, словно старая боевая лошадь, которая долго таскала повозку, а сейчас вдруг услышала звуки боевых фанфар.
— Спасибо, — поблагодарил он заранее, прежде чем Штайнер успел расплатиться. — Большое спасибо.
Потом взглянул на чаевые.
— Целую ручки, — пробормотал он в избытке чувств. — Ваш покорный слуга, господин граф.
— Мы должны добраться до Пратера, — сказал Штайнер, выйдя на улицу.
— Я пойду, куда хочешь, — ответил Керн. — Я снова бодр и свеж.
— Поедем на трамвае, у тебя же тяжелый чемодан. Все еще туалетная вода и мыло?
Керн кивнул.
— Между прочим, я переменил имя, но ты можешь спокойно называть меня Штайнером. На всякий случай я оставил второе имя — как у артиста. В случае чего, могу утверждать, что одно из имен было псевдонимом. Смотря по обстоятельствам.
— Кем же ты сейчас работаешь?
Штайнер засмеялся.
— Некоторое время я был подручным кельнера. Но когда бывший кельнер вернулся из больницы, я должен был снова уйти. Сейчас я работаю в универсальном заведении Поцлоха, ясновидец и холуй в тире… Ну, а какие у тебя планы здесь?
— Никаких.
— Может, я смогу тебя устроить у нас. Время от времени нам нужны помощники. Схожу завтра в каморку старого Поцлоха. Преимущество наше заключается в том, что Пратер никто не контролирует. Тебе даже не надо заявлять в полицию.
— О, боже! — воскликнул Керн. — Это было бы великолепно. Мне бы хотелось сейчас остаться в Вене подольше.
— Вот как? — Штайнер искоса посмотрел на Керна.
— Да.
Они вышли из трамвая и пошли по ночному Пратеру. Недалеко от Руммельплацштат Штайнер остановился перед вагоном, приспособленным под жилье.
— Ну, мальчик, вот мы и пришли. В первую очередь мы соорудим тебе нечто вроде кровати.
Он достал из угла одеяла и старый матрац и расстелил их на полу, рядом со своей кроватью.
— Ты, наверно, хочешь есть? — спросил он.
— Право, я не знаю…
— В маленьком ящичке лежит хлеб, масло и кусок сала. Сделай и мне бутерброд.
В дверь тихо постучали. Керн отложил нож в сторону и прислушался. Глазами он искал окно. Штайнер рассмеялся.
— Старый страх, малыш, а? Мы наверняка от него никогда не избавимся. Входи, Лила! — крикнул он.
Вошла стройная женщина и остановилась на пороге.
— У меня гость, — сказал Штайнер. — Людвиг Керн. Молод, но уже успел побывать во многих странах. Он останется здесь. Ты сможешь нам приготовить немного кофе, Лила?
— Да.
Женщина взяла спиртовку, зажгла и поставила на нее кофейник с водой. Потом начала молоть кофе. Она делала это почти бесшумно — медленными скользящими движениями.
— Я думал, что ты уже давно спишь, Лила, — сказал Штайнер.
— Я не могу спать.
У женщины был грудной хриплый голос. Лицо узкое и правильное. Черные волосы расчесаны посередине. Внешностью она походила на итальянку, но акцент был жесткий, характерный для славян.
Керн сидел на сломанном плетеном стуле. Он очень устал, устала не только голова — все тело расслабло, его охватила сонная вялость, какой он уже давно не ощущал. Он почувствовал себя в безопасности.
— Не хватает только подушки, — сказал Штайнер.
— Пустяки, — ответив Керн. — Я сложу свою куртку и подложу немного белья из чемодана.
— У меня есть подушка, — сказала женщина.
Она заварила кофе, затем поднялась и вышла из комнаты, бесшумно, словно призрак.
— Иди ешь, — сказал Штайнер и налил кофе в чашки без ручек.
Они принялись за хлеб и сало. Вскоре вернулась Лила, неся с собой подушку, она положила ее на ложе Керна и села к столу.
— Хочешь кофе, Лила? — спросил Штайнер.
Она покачала головой. Пока они оба ели и пили, она тихо смотрела на них. Потом Штайнер поднялся.