Дом в степи - Сакен Жунусов
Халил неожиданно ступил в мягкую пахоту и остановился. Дальше идти не имело смысла. Перед глазами была сплошная чернота, и небо теперь совсем слилось с землей. Пользуясь минутным предгрозовым затишьем, Халил прислушался и вновь различил размеренный рабочий рокот трактора, ползавшего где-то неподалеку, возле склона горы. Потом перепел прокричал одиноко и сонно: «Быт-ллдак, быт-плдак». И снова тихо.
Впереди быстро и ядовито перечеркнула черноту молния.
Похлопывая уздечками себя по ноге, Халил раздумывал, как быть. И вдруг близкий душераздирающий крик заставил его вздрогнуть. Это было так неожиданно и так близко, что, сжалось сердце. Кричала женщина и кричала в беде, она боролась и отчаянно звала на помощь. Сорвалась откуда-то из куста испуганная сова и едва не задела Халила по лицу. Он опомнился и со всех ног бросился на крик...
Той же ночью по гладкой степной дороге летел тяжело груженный ЗИС. Изредка машину встряхивало на твердых выбоинах, но верзила-шофер, сидевший согнувшись за баранкой, не сбавлял хода.
Рейс был долгий, и, чтобы снять усталость, шофер перед самым вечером остановился у дорожной, столовой, зашел и один за другим вытянул два стакана светлой. Садилось солнце, утихал ветер, ежедневно с самого утра задувавший из далеких сибирских степей. Дерягин кинул взгляд на привычную картину закатной степи и привычно запустил мотор. Теперь хмель проходил, но близился и конец пути, и Дерягин гнал машину, остро поглядывая на дорогу красными воспаленными глазами и по привычке перекидывая во рту изжеванную потухшую папиросу.
Его большое уставшее тело едва помещалось в кабине; пригнувшийся, он походил на старого орла, уже подавшегося вперед, чтобы сняться и взлететь.
Несмотря на скандальный задиристый характер, Дерягин пользовался репутацией дельного, добросовестного шофера, и это признавали и ценили в нем не только ребята-сверстники, но и начальство, потому что редко кто в состоянии был изо дня в день выдерживать такие долгие изматывающие рейсы по степным дорогам и к тому же в образцовом порядке содержать свою машину. Его выделял даже строгий и
неласковый к людям завгар Морозов, и Дерягин знал все это, он хорошо знал себе цену, поэтому жил и вел себя как хотел, нисколько не задумываясь над тем, что товарищи постоянно побаиваются его и сторонятся и что кроме преданного Володи Котенка у него нет и, похоже, не будет здесь настоящих друзей.
Он заявил о себе в первый же день на новом месте, вернее, в первую ночь, когда новоселы только обосновались у рощи Малжана. Вечером, дождавшись тишины, Дерягин установил посреди вагончика перевернутый ящик, спустил пониже лампу и достал колоду карт. Играть уселись вчетвером. Володя Котенок сидел сбоку и тоже просил карту, но проигрывал раз за разом, как проигрывали и двое остальных партнеров, и стопка денег перед банкометом все росла и росла. Наконец он объявил:
- Стук. В банке четыреста.
Карты были розданы снова, и партнеры стали пытать последнее счастье.
На тридцать.
На сорок...
На сто!
Дерягин, сдавая карты и открывая свои, уверенно забирал ставки. Остался последний, четвертый, еще совсем молоденький парнишка с рыжими вихрами. Он волновался и прятал в потных горячих ладонях карту. Проигравшие соседи склонились к нему. У парнишки был туз, и это давало надежду на счастье.
- На все,- вдруг произнес он и тут же испугался, забормотав что-то совсем не подходящее:- А вообще- то... Смотри сам.
Но партнеры уже придвинулись и горячо поддержали его угасающий азарт:
- Иди! Мы проиграли - ты должен взять.
- Дави, не бойся!
- Ну, на все так на все.
И нервно зевнул, захватывая полную грудь спертого прокуренного воздуха.
Теперь внимание всех было приковано к большим волосатым лапам Дерягина. Парнишка сжимал в руке заветный туз.
Банкомет сбросил карту, и парнишка взял ее, но открывать не торопился. Он сложил ее с тузом, еще не видя, и принялся осторожно выдвигать, чувствуя, что сердце мечется, как жеребенок. Из-за туза показалась девятка, и парнишка сказал радостно и нетерпеливо:
- Бери себе!
С сонным равнодушным лицом Дерягин перевернул свою карту и тут же каким-то неуловимым движением выбросил вторую. Десятка и десятка. Двадцать очков! Парнишка задохнулся.
Но тут раздался голос со стороны:
- Постой, а ты откуда это карту вытащил?
Дерягин вздрогнул.
- Ид-ди ты...- он схватил стакан и бросил в голову сказавшего. Тот успел присесть, и стакан разлетелся о стенку.
Верзила вскочил, страшно озираясь, и все, кто были в вагончике и наблюдали за игрой, попятились. Злой, оскалившийся Дерягин напоминал зверя перед прыжком.
Больше в вагончике никто не проронил ни слова, каждый старался отвести глаза от разъяренного взгляда Дерягина. И мало-помалу верзила успокоился, его вздымавшаяся, как кузнечные мехи, грудь опала.
Игра прекратилась, Дерягин сгреб с ящика деньги и, не считая, сунул в карман. Напряжение спало, ребята разбрелись по нарам и затихли. Дерягин остался сидеть посреди вагончика под висячей лампой. Где-то в глубине души он не рад был этому дурацкому выигрышу. Даже Котенок, преданный человек и давнишний закадычный друг, ничего не сказал ему сегодня, молча забрался на свое место, и, прежде чем он успел нырнуть под одеяло, Дерягин поймал его быстрый отчужденный взгляд. Жалел он его, что ли? А может, презирал?
Человек несдержанный, способный на самые крайние поступки, Дерягин в то же время умел замечать свои ошибки и раскаиваться, однако переживал он глубоко в душе, ни за что на свете не соглашаясь признаться товарищам. То, что творилось у него на сердце, было заперто от других на семь замков.
Так получилось и после злополучного выигрыша в карты. Даже друг осудил его, и молчаливое осуждение всегда преданного Котенка не осталось незамеченным, однако Дерягин никому не сказал ни слова, он не подал и вида и, как ни в чем не бывало, отправился в долгий утомительный рейс. Работа, дальняя дорога всегда возвращали ему душевное равновесие.
На степь опустились сумерки, потом настала ночь, но тяжелый ЗИС не сбавлял хода, бросая впереди себя два сильных пучка света. Дорога просматривалась далеко, и вдруг Дерягин разглядел на пути зайчишку, врасплох захваченного ярким светом. Гул набегающей машины был страшен, и зайчишка, мелькнув куцым хвостом, пустился наутек, никак не
