Дом в степи - Сакен Жунусов

- Лошадей? Да какие же тут лошади?

- Какие... Наши лошади.

Девушка перевела дух.

- Ладно, идем. Посиди со мной. Где-то прицепщика черти носят!

Тамара опрокинулась в траву, устало завела под голову руки. Халил присел рядом, положив в сторонку уздечки.

- Слушай,- немного погодя спросила Тамара,- а у тебя много лошадей?

- Много.

- Ну, сколько?

- Около десятка, пожалуй. И еще жеребята.

- Ого!- она подняла голову.- И все твои?

- Конечно.

- И ты один пасешь их? А почему их не привязать на ночь?

- Нельзя. Лошадь только ночью и пасется. Днем, в жару, она отдыхает, где-нибудь стоит в тенечке...- Халил пригнулся к самой земле, все еще надеясь разглядеть: не покажутся ли знакомые силуэты пасу-

щихся коней,- Ночью, если за лошадями не следить, они могут забрести далеко, И потом волки,,,

- Да, да, Знаешь, я совсем недавно видела волка, Самого настоящего! Никогда раньше не приходилось,,, Наши трактористы четверых волчат поймали, Хорошенькие такие, прямо как овчарки,

- Волк? Здесь?- переспросил обеспокоенный Халил, Он снова пригнулся к земле, высматривая в темноте лошадей,

- Халил, а ты не боишься один в степи?- спросила Тамара,- И тебе не скучно?

- Что делать,,, А тебе разве не скучно? Ты же день и ночь одна,

- Да ну, о чем ты говоришь, Если бы ты хоть один день побыл на моем месте!- она обхватила руками согнутые колени и, чуть откинув голову, мечтательно загляделась в ту сторону, где грузная медлительная туча совсем слилась с черной полосой распаханной степи, На лицо девушки упала первая крупная капля и тотчас еле слышно зашелестело кругом в сухой притаившейся траве,- Ты знаешь, какое это чувство, когда трактор будит утром степь, а за тобой, за твоей спиной, вырастают валы перевернутой земли, Как волны,- честное слово! Не знаю, как у других, но мне иногда не хочется даже на обед останавливаться, Правда, правда! Я ведь иногда даже сплю здесь, в степи, Заглушишь мотор - и сразу тишина, тишина, как будто сразу все остановилось в мире, Бросишь в траву фуфайку и - раз- сразу намертво, А иногда наоборот - раздумаешься, И чего только тогда не пойдет в голову!

Она умолкла и с минуту сидела, чуть покачиваясь, не разжимая рук, Потом будто что-то вспомнила:

- Я иногда думаю: каждый человек живет по-своему, В самом деле, вот жила я в городе, Вечер подходит: танцы, Домой приходишь: ужин холодный, Что-нибудь похватаешь - и спать, И ведь тоже устаешь за день, иногда ног под собой не чуешь, А что сделала? Да

ничего. Ты не думай, я той жизни нисколько не жалею. У меня сейчас какой-то смысл появился, я сейчас понимать стала, зачем я живу. Точно, точно! Может, кому-нибудь это покажется наивным, но я, например, когда вижу, сколько я за день распахала, я думаю, что день этот прожила не зря. И завтрашний день будет такой же. И от этого чувства спится так, что даже дождь не разбудит.

- Значит, кто не пашет землю, тот не спит?- усмехнулся Халил.- А ученики, а студенты? Или, по- твоему, они бездельники?

- Да ну, я же тоже училась в школе механизации! Но и там... Смотри, это ж тоже надо понимать и чувствовать - как прожит день? Я, например, если не прочитала ничего, ничего не сделала, то чувствовала, что день потерян. Правда, правда!.. Ну, а вот тебя возьмем. Ты когда школу окончил?

- Я? В прошлом году.

- Ага. И что ты с тех пор делаешь? Или ты ничего не делаешь? Неужели ты не сожалеешь, что время уходит зря? Или ты нисколько не думаешь, что будет с тобой завтра, послезавтра? Ведь думаешь же?

Халил опустил глаза и ничего не ответил. На самом деле он никогда не задумывался о завтрашнем дне. Зачем?..

Редкие тяжеловесные капли стали падать чаще, дождь расходился. Тамара поднялась и засмотрелась на одинокий приближающийся огонек.

- Ну вот, идет мой прицепщик. Пошли в кабину, чего под дождем мокнуть...

Дождь, зарядивший ночью, под утро прекратился, небо очистилось и к восходу солнца над степью установился свежий аромат умытых трав.

В одних белых исподниках Карасай стоял на плоской сырой крыше избушки и смотрел вперед, пытаясь разглядеть, не покажется ли Халил с табуном. Но ни Халила, ни кобылиц с жеребятами не было видно, хотя

в это время они обычно возвращались с ночной пастьбы. Медленно вставало солнце, согревая воздух и напоенную землю, и Карасаю казалось, что трактора, застрекотавшие далеко впереди, у самого подножья Кыз-Емшек, были похожи на баурсаки, разбросанные редко на широком раскинутом дастархане.

Не понимая, что могло случиться с сыном, Карасай не спеша оделся и пошел ловить спутанного коня, пасшегося недалеко от дома. Он не испытывал ни малейшей тревоги и поэтому неторопливо трусил на отдохнувшем и сытом коне. Он видел, как ползают, стреляя дымом, разбросанные в степи трактора, и невесело думал, что на его глазах меняется не только обжитая земля, но и весь уклад станинной привычной жизни. Скоро совсем не останется выпасов, а там, где они сохранятся, будет пастись лишь колхозный скот, и хозяйство одинокого домика в степи постепенно придет в запустение. Скот Карасая станет, как бельмо на глазу, и если даже Халил устроится табунщиком, то и тогда спрятать в общественном табуне все свое поголовье, окажется делом нелегким. Выхода, как ни хитри, не оставалось: лучше всего часть скота обратить в деньги. Но в то же время Карасай понимал, что сейчас, в начале лета, только дурак станет продавать скотину. Овец, тех еще, пожалуй, можно, на них всегда хороший спрос, но остальных... И старик, не слишком торопя коня, ломал голову над заботами, которых день ото дня не убывало, а только прибавлялось. Его беспокоил Халил, совсем не приспособленный к жизни парень. «На базар его, что ли, послать одного, пусть привыкает». Заставляла задумываться Акбопе, почему-то долго засидевшаяся в гостях у отца. Думать приходилось много, и хитрый расчетливый старик прекрасно видел, что прошлого уже не воротить, значит, надо находить какие-то новые пути, надо приспосабливаться. «Если время - лиса...»

Задумавшись, Карасай не заметил, как наткнулся на пахоту. Конь всхрапнул и, словно напугавшись крутого яра, попятился назад. Вздохнул и Карасай, глядя на обезображенную степь. Родимое пятно на его лице сморщилось, словно от боли. «Смотри ты, даже залежь вспахали. А ведь это место, где раньше Сулу-Мурт и Кургерей хлеб сеяли. Все прошло, ничего