Дом в степи - Сакен Жунусов
- Эх, святая душа - вся эта скотина. Недаром говорят, сынок: скот - радость для глаз.
Рука старика продолжала ласково почесывать присмиревшего жеребенка по шее, по узкой, не окрепшей еще грудке.
- Вот смотри, сынок, тебе уж пора разбираться, где хорошее, а где плохое. Времена-то какие настают,- замечаешь? С целиной этой... Скоро вообще нам негде повернуться будет. Ты думаешь, почему это пригнали мне сегодня скотину, которая несколько лет паслась в колхозном табуне? Все оттого. Да еще Райхан. Откуда она взялась на мою голову? Никогда мы с ней не ладили, а уж теперь... Чует мое сердце. Всегда она была никудышным человеком... Так вот, сынок... Нас еще старшие учили. «Если время - лиса, то будь гончим». Хватит нам лежать, как пенькам. Придется тебе до осени попасти здесь скот. С овцами и коровами Дика один управится. А как только «Жана Талап» станет животноводческим совхозом, устроишься туда табунщиком. Устроишься, будешь числиться - и довольно. Кому пасти, без тебя найдется. Тут важно то, что табунщик имеет право держать в табуне своих лошадей...
- Коке, какой же из меня табунщик?
- Ничего. Год-два поработаешь, лошадей пристроишь, а там что-нибудь придумаем.
- Из-за лошадей становиться табунщиком... Уж лучше шофером. Зачем нам столько лошадей? Неужели не хватит двух-трех?
Карасай вновь начал тихо закипать от ярости.
- Нет, вы послушайте, что он болтает! «Зачем столько лошадей?» Да они кормят меня, эти лошади, они меня в люди вывели. И то, что ты рос без забот и до сих пор не держал в руках лопаты,- это тоже благодаря им. У степного народа нет жизни без коня! Конь - это деньги, это мясо, это - все! Запомни, и чтоб я больше не слыхал такого. Хватит болтаться с этими ветрогонами!- он мотнул головой в сторону палаток приезжих.- Бараньей головы они тебе не поднесут, не жди. Пора за дело приниматься!
В том году тепло наступило рано и уже в середине мая установились тихие бархатные ночи. Пустив лошадей пастись, Халил укладывался на разостланный кафтан из домотканой шерсти и подолгу бездумно глядел в высокое степное небо.
Стояла пора полнолуния, и огромный диск, словно золотое блюдо, незаметно плыл над степью. Жеребята, целый день томившиеся в загоне, радовались свободе и теперь прыгали, резвились возле маток. Жирные, заботливо откормленные кобылицы осторожно обнюхивали незнакомую землю и шаг за шагом отправлялись искать знакомый табун, от которого они никак не могли отвыкнуть. Изредка лошади останавливались, чтобы пощипать травы, и Халил, приподнявшись, видел их неясные силуэты под холодным, рассеянным светом.
Изредка в степи меркло и темнело,- это на круглый лик луны набегало легкое, будто из теребленой шерсти облачко, и тогда размечтавшемуся Халилу казалось, что это румяная кокетливая красавица игриво прячется за неплотной занавеской.
Низко над землей мерцали крупные и редкие звезды перевернутого ковша, а мутная беспорядочная россыпь Млечного Пути напоминала переливающиеся издалека огни большого аула.
Извечная тайна ночного неба давно питала воображение Халила. Еще в детские годы, ночуя на крыше, он подолгу не мог уснуть, заглядевшись на острый недосягаемый блеск созвездий. Постепенно он выделил и запомнил свою звезду, как называл он, и с тех пор, просыпаясь поутру от раннего степного ветерка, он первым делом находил ее на том месте, куда она скатывалась за ночь, находил и с легким сердцем заворачивался в одеяло и засыпал вновь до восхода жаркого солнца. И сон тогда приходил быстрый и крепкий...
Нынешней весной в степи прибавилось огней, и, может быть, оттого, привычное небо стало меньше привлекать Халила. Спутав лошадей и пустив их пастись, он часто и подолгу смотрел в густую черноту степи, где далеко и неясно, сходясь и разъезжаясь, переливалось множество светлячков. Трактора вели ночную пахоту, и он знал, что в этом беспорядочном множестве огней есть один, который ему хотелось бы узнать и отличить от всех, узнать и запомнить, потому что на том тракторе работала Тамара.
С той первой встречи на танцах Халил больше не видел ее, но чем-то запомнилась она и не выходила из головы. Уж не приветливостью ли и дружелюбием, столь необычными при первом знакомстве? Во всяком случае, сейчас, вспоминая тот вечер, Халил ругал себя за проклятую застенчивость, помешавшую ему разговориться и найти обычные легкие слова, которые закрепили бы их мимолетное знакомство и, кто знает, дали бы повод увидеться вновь.
Заглядевшись на огоньки и размечтавшись, Халил забыл о лошадях. Не слышно стало знакомого ржанья, лишь издали еле уловимо доносится гул работающих тракторов да время от времени со стороны дороги послышится шум проезжающей машины. Машины теперь шли часто, и, если смотреть на дорогу, то в одном и том же месте можно было, видеть, как ярко и неукротимо горели два упорных набегающих огня, потом они вдруг смещались в сторону и пропадали, а на прежнем месте снова показывались такие же приближающиеся огни.
Осматриваясь по сторонам, Халил плохо различал, что вокруг, луна к тому часу опустилась совсем низко и запуталась в густом и плотном облаке. Лошадей не видно было и не слышно, и он пошел в ту сторону, куда они обычно направлялись в поисках родного табуна. Иногда он оступался в темноте, и тогда связка уздечек в его руке издавала мелодичный звук, единственный звук, нарушавший глубокую тишину поздней ночи.
Чтобы лучше видеть, Халил присаживался на корточки и высматривал - не зачернеет ли что-нибудь впереди, и однажды ему показалось, что есть, но когда он подошел и вгляделся, оказалось - кустарник, маленький островок зарослей таволги.
Время шло, и Халил уж исходил окрестности, где обычно находил лошадей. Куда они могли забрести? Может, путы разорвались? Да нет, не должно бы... Лишь бы не напали волки!
А ночь становилась глуше, темнее, и уж надолго померкло небо, заволакиваясь медленной тучей. Халил услыхал ленивый рокот, тут же сверкнуло где-то далеко и пока не ярко, будто предостерегая. Халил ускорил шаги. Из-под ног стали чаще взлетать перепуганные птицы, ночевавшие в густой, как овечья шерсть, траве, и всякий раз Халил останавливался и с опаской слушал тишину.
Теперь, даже не присаживаясь, можно было разглядеть впереди темную, уходящую ввысь громаду - склон угрюмого отрога горы Кыз-Емшек. Черная мрачная туча сидела на плече горы, зацепившись
